Ксендз и девушки. Самые громкие дела СССР.
Источник: "Новая газета".
Года не прошло после громкого процесса ленинградских судебных работников, а Ленинградский губернский суд вновь стал объектом пристального общественного внимания.
Впрочем, перипетии нового дела возникли далеко от берегов Невы.
В течение весны-лета-осени 1923 года по городам Польши прокатилась серия терактов - взрывов в госучреждениях, общественных организациях, вузах, редакциях газет.
В кругах польских историков и публицистов этот краткий период даже получил название «Сезон бомб».
В организации терактов полиция подозревала двух офицеров польской армии: поручика Валерия Багинского и подпоручика Антонина Вечоркевича.
Но доказать в суде их причастность к террору не удалось.
Тем не менее в ноябре 1923 г. они были приговорены к смертной казни по обвинению в шпионаже в пользу "одной из соседних держав".
Эта держава тут же не преминула легализоваться...
Союз ССР оказал на польское правительство энергичное давление, угрожая аннулировать важные для Польши обязательства финансового и экономического характера. В результате стороны начали переговоры о возможном обмене Багинского и Вечоркевича на арестованных в СССР граждан Польши.
Совсем недавно, в нулевые годы, были обнародованы некоторые документы из истории советской военной разведки почти 90-летней давности.
Из которых понятно стремление во что бы то ни стало вызволить и заполучить в Союз двух этих офицеров.
В феврале 1923 г. резидент Разведуправления Красной армии в Варшаве Мечислав Логановский, работавший под прикрытием второго секретаря советского посольства, получил задание Центра - создать в Польше террористическую организацию.
С целью дестабилизировать обстановку в стране и подтолкнуть "революционную ситуацию".
В этом году, как известно, Коминтерн готовил революцию в Германии, и распространить ее на Польшу было бы совсем не лишним.
Средств на это дело не жалели, террористическая сеть была создана в кратчайшие сроки, и возглавили ее вышеуказанные польские офицеры.
Одним из кандидатов на размен оказался Иосиф Лашкевич, заведующий канцелярией по делам польских граждан при итальянском консульстве в Тифлисе.
Вторым обмениваемым органы "назначили" арестованного в ноябре 1924 г. эксперта польской делегации в смешанной советско-польской реэвакуационной комиссии* Бронислава Усаса (по другой версии - Уссас).
После многочисленных проволочек обмен "двух на двух" должен был состояться 29 марта 1925 г. на советской пограничной станции Колосово (нынешняя Минская область).
Но в момент, когда польский поезд подходил к границе, некий конвоир Юзеф Мурашко хладнокровно застрелил Багинского и Вечоркевича. Сам Мурашко, осужденный впоследствии к двум годам тюрьмы, заявлял, что совершил двойное убийство "из патриотических побуждений" и в гордом одиночестве.
Но и тогда, и сейчас превалирует мнение, что не в правилах спецслужб отпускать живыми такого рода субъектов.
Инцидент с неудавшимся обменом получил широкую огласку.
Багинского и Вечоркевича в СССР на какой-то момент сделали жертвами мирового империализма.
По всей стране были организованы митинги протеста против злодейского убийства польской охранкой этих честных и пламенных революционеров.
Тут еще случился эпизод, давший новый повод для митингов.
Воспользовавшись растерянностью в рядах своих конвоиров - поляки неожиданно отказались от обмена, а Москва наседала с требованиями немедленно менять - ксендз Усас покинул железнодорожный вокзал в Минске и укрылся в стенах польского консульства.
С 30 марта по 1 апреля тянулась эта эпопея: НКИД (Народный комиссариат по иностранным делам) наседал на польское посольство: вербальная нота с требованием отозвать минского консула на родину, нота с требованием выдать уголовного преступника советскому правосудию; и новая заряженность митингов рассерженных трудящихся у польских дипломатических учреждений в Москве, Питере, Киеве и Минске (в Минске камнями разбили окна консульства).
Наконец консул был удален, а ксендз выдан.
Теперь возникла необходимость публичного над ним суда. Незапланированного, конечно - на ксендза собирали "компромат", чтобы сделать фигурой обмена, а тут...
В поле зрения ленинградского ГПУ ксендз Усас попал весной 1924 г.
Уборщица костела Святой Екатерины, будучи секретным осведомителем, донесла, что прихожане из польской миссии (она располагалась на Невском рядом с костелом) со смешками делились впечатлениями о странноватой причуде ксендза Усаса - ударять молоденьких сотрудниц по попе: рукой, а если возможно, то и розгами.
В это время как раз шли усиленные поиски кандидатуры для вышеуказанного обмена, и чья-то умная голова в ленинградском ГПУ решила раскрутить это дело. Были допрошены с десяток секретарш-машинисток.
Девушки краснели и запирались. Но следователи все же уговорили трех из них признаться, что ксендз наказывал их розгами.
И в ноябре 24-го ГПУ арестовало Усаса.
Процесс пошел 15 апреля 1925 г. в здании Ленгубсуда (Фонтанка, 16, ранее здесь располагались знаменитое Третье отделение и Департамент полиции).
В качестве судьи председательствовал зампред Ленинградского губсуда Григорий Беляков, в качестве прокурора прибывший из Москвы Николай Крыленко.
От предоставленного защитника подсудимый Усас отказался.
Обвинению удалось вытащить на суд лишь 4 свидетелей из представленных ГПУ 15, показавших на Усаса.
Остальные либо выбыли в Польшу, либо сменили адрес жительства, либо просто не явились.
Первый диалог судебного процесса получился таким:
Судья Беляков. Подсудимый Усас, вы...
Усас. Подсудимым признать себя не могу, я считаю дело неподсудным суду и желаю сделать заявление.
Судья. По каким основаниям? Пожалуйста.
Далее Усас сделал заявление, что все происшедшее с ним является "грубой инсценизацией, организованной неизвестной мне группой лиц и содержащих в себе невиданные еще доселе в нормальных международных отношениях методы опорачивания".
В качестве доказательства привел такой факт: "Лишь только один из свидетелей получил возможность покинуть пределы СССР и очутиться в Польше, как немедленно заявил, что данное им в ГПУ показание от 29 августа 1924 года было вынуждено угрозами лишить его возможности выехать в Польшу".
Затем ксендз объявил о своем нежелании участвовать в заседании суда.
После кратковременного совещания судья, как показалось, с облегчением постановил слушать дело в отсутствие обвиняемого.
Далее Беляков зачитал обвинительное заключение, из коего следовало, что "Бронислав Матвеевич Усас, 39 лет, обвиняется в том, что, пользуясь своим служебным положением и умышленно злоупотребляя им, с целью удовлетворения противоестественных половых влечений развращал молодых девушек, находившихся в служебной от него зависимости, для чего заманивал их, под видом исполнения работ, в неслужебное время к себе в кабинет и, закрыв последний на ключ, подвергал их систематическому, носившему характер истязаний, сечению розгами, заранее для этой цели намоченными в умывальнике, по обнаженным половым органам..."
Допрос двух свидетельниц - Марии Яновской и Терезы Круковской проходил за закрытыми дверями.
Обе подтвердили предварительные показания: да, ксендз Усас выдал им по десять ударов розгами.
Публика этого не слышала, а из того, что публика слышала, никак не складывалась заявленная следователями ГПУ картина "разврата и истязаний".
Вот как протекал допрос главной свидетельницы обвинения Гелены Новак:
Судья Беляков. На предварительном следствии показания вы давали?
Сейчас подтверждаете эти показания?
Свидетельница. Не все.
Судья. Какие именно показания не подтверждаете?
Свидетельница. Не подтверждаю того, что были какие-либо насилия, какие-либо развратные действия. Это я узнала впоследствии.
Судья. Как же вас понимать, вы то подтверждаете, то не подтверждаете свои показания?
Свидетельница. Я не могу подтвердить того, что написано в газетах.
"В газетах" же не стеснялись.
"Правда" и "Известия" в номерах от 2 апреля напечатали одинаковый текст под заголовком "Дело Усаса - садиста, истязателя женщин": "В кабинете-келье священнослужитель и дипломат Усас раздевал приходящих к нему как к "отцу" и "учителю" девушек, затем внушал им полезность и необходимость испытать физическую боль от его святых рук и этим приводил себя в половой экстаз".
После судьи за свидетельницу Новак взялся прокурор, и произошел следующий диалог:
Прокурор. Итак, мы просмотрели все показания, которые вы давали, вы подтверждаете их все, целиком и полностью?
Свидетельница. Да.
Прокурор. Чем вы хотели дополнить показания?
Свидетельница. Я хотела сказать, что ко мне приходила Круковская, которая говорила, что ее вынудили дать эти показания; я спросила ее, что это значит; она не ответила.
А в субботу пришли Яновская и Круковская вместе и подтвердили то, что они были вынуждены дать свои показания.
Кто их вынудил, я не знаю. Они называли какие-то фамилии, но фамилий я не помню.
Обвинительную речь Крыленко начал с оплакивания тяжелой доли польских женщин, являющихся "бессловесными рабынями польских ксендзов".
В порядке судебного обвинения Усасу были предъявлены три статьи советского уголовного кодекса образца 1922 года.
Крыленко, понимая уязвимость подобного букета (Усаса обвиняли в истязаниях, в развращении несовершеннолетних), попросил суд оставить только ст. 169-а ("Понуждение женщины ко вступлению в половую связь с лицом, в отно¬шении коего женщина является материально или по службе зависимой").
После чего резко повернул "на политику".
Упомянув товарищей Багинского и Вечоркевича, боровшихся за светлые идеалы как раз в то время, когда ксендз Усас производил свои "гнуснейшие издевательства над беззащитными девушками", Крыленко объяснил публике, что полагал бы целесообразным подчеркнуть "перед лицом рабочих масс всей Европы и трудящихся масс Польши, кого хотело спасти правительство Польши".
В третьем часу ночи судья огласил приговор Брониславу Усасу: шесть лет лишения свободы со строгой изоляцией и выплата потерпевшим Круковской и Яновской по 2 тысячи рублей каждой.
Усас был переведен в Москву во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке.
Однако 10 февраля 1926 г. без объяснения причин перевезен к польской границе и освобожден.
К тому времени советско-польские отношения несколько потеплели, и это был, надо полагать, дипломатический реверанс, сглаживающий острые углы.
В дальнейшем Усас служил на благо католической церкви, занимался историческими разысканиями и благополучно скончался в Варшаве в 1977 году.
* По условиям Рижского мирного договора 18 марта 1921 г. советская сторона должна была возвратить Польше все военные трофеи, все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Польши начиная с 1 января 1772 г. А также обязана уплатить 30 млн золотых рублей, передать имущества на сумму 18 млн золотых рублей и не препятствовать возвращению этнических поляков на историческую родину. Для выполнения этих условий и создавалась комиссия по реэвакуации, имевшая местом пребывания Ленинград. Ксендз Усас состоял в ней экспертом в качестве признанного специалиста по истории, культурологии и библиографии.
Года не прошло после громкого процесса ленинградских судебных работников, а Ленинградский губернский суд вновь стал объектом пристального общественного внимания.
Впрочем, перипетии нового дела возникли далеко от берегов Невы.
В течение весны-лета-осени 1923 года по городам Польши прокатилась серия терактов - взрывов в госучреждениях, общественных организациях, вузах, редакциях газет.
В кругах польских историков и публицистов этот краткий период даже получил название «Сезон бомб».
В организации терактов полиция подозревала двух офицеров польской армии: поручика Валерия Багинского и подпоручика Антонина Вечоркевича.
Но доказать в суде их причастность к террору не удалось.
Тем не менее в ноябре 1923 г. они были приговорены к смертной казни по обвинению в шпионаже в пользу "одной из соседних держав".
Эта держава тут же не преминула легализоваться...
Союз ССР оказал на польское правительство энергичное давление, угрожая аннулировать важные для Польши обязательства финансового и экономического характера. В результате стороны начали переговоры о возможном обмене Багинского и Вечоркевича на арестованных в СССР граждан Польши.
Совсем недавно, в нулевые годы, были обнародованы некоторые документы из истории советской военной разведки почти 90-летней давности.
Из которых понятно стремление во что бы то ни стало вызволить и заполучить в Союз двух этих офицеров.
В феврале 1923 г. резидент Разведуправления Красной армии в Варшаве Мечислав Логановский, работавший под прикрытием второго секретаря советского посольства, получил задание Центра - создать в Польше террористическую организацию.
С целью дестабилизировать обстановку в стране и подтолкнуть "революционную ситуацию".
В этом году, как известно, Коминтерн готовил революцию в Германии, и распространить ее на Польшу было бы совсем не лишним.
Средств на это дело не жалели, террористическая сеть была создана в кратчайшие сроки, и возглавили ее вышеуказанные польские офицеры.
Одним из кандидатов на размен оказался Иосиф Лашкевич, заведующий канцелярией по делам польских граждан при итальянском консульстве в Тифлисе.
Вторым обмениваемым органы "назначили" арестованного в ноябре 1924 г. эксперта польской делегации в смешанной советско-польской реэвакуационной комиссии* Бронислава Усаса (по другой версии - Уссас).
После многочисленных проволочек обмен "двух на двух" должен был состояться 29 марта 1925 г. на советской пограничной станции Колосово (нынешняя Минская область).
Но в момент, когда польский поезд подходил к границе, некий конвоир Юзеф Мурашко хладнокровно застрелил Багинского и Вечоркевича. Сам Мурашко, осужденный впоследствии к двум годам тюрьмы, заявлял, что совершил двойное убийство "из патриотических побуждений" и в гордом одиночестве.
Но и тогда, и сейчас превалирует мнение, что не в правилах спецслужб отпускать живыми такого рода субъектов.
Инцидент с неудавшимся обменом получил широкую огласку.
Багинского и Вечоркевича в СССР на какой-то момент сделали жертвами мирового империализма.
По всей стране были организованы митинги протеста против злодейского убийства польской охранкой этих честных и пламенных революционеров.
Тут еще случился эпизод, давший новый повод для митингов.
Воспользовавшись растерянностью в рядах своих конвоиров - поляки неожиданно отказались от обмена, а Москва наседала с требованиями немедленно менять - ксендз Усас покинул железнодорожный вокзал в Минске и укрылся в стенах польского консульства.
С 30 марта по 1 апреля тянулась эта эпопея: НКИД (Народный комиссариат по иностранным делам) наседал на польское посольство: вербальная нота с требованием отозвать минского консула на родину, нота с требованием выдать уголовного преступника советскому правосудию; и новая заряженность митингов рассерженных трудящихся у польских дипломатических учреждений в Москве, Питере, Киеве и Минске (в Минске камнями разбили окна консульства).
Наконец консул был удален, а ксендз выдан.
Теперь возникла необходимость публичного над ним суда. Незапланированного, конечно - на ксендза собирали "компромат", чтобы сделать фигурой обмена, а тут...
В поле зрения ленинградского ГПУ ксендз Усас попал весной 1924 г.
Уборщица костела Святой Екатерины, будучи секретным осведомителем, донесла, что прихожане из польской миссии (она располагалась на Невском рядом с костелом) со смешками делились впечатлениями о странноватой причуде ксендза Усаса - ударять молоденьких сотрудниц по попе: рукой, а если возможно, то и розгами.
В это время как раз шли усиленные поиски кандидатуры для вышеуказанного обмена, и чья-то умная голова в ленинградском ГПУ решила раскрутить это дело. Были допрошены с десяток секретарш-машинисток.
Девушки краснели и запирались. Но следователи все же уговорили трех из них признаться, что ксендз наказывал их розгами.
И в ноябре 24-го ГПУ арестовало Усаса.
Процесс пошел 15 апреля 1925 г. в здании Ленгубсуда (Фонтанка, 16, ранее здесь располагались знаменитое Третье отделение и Департамент полиции).
В качестве судьи председательствовал зампред Ленинградского губсуда Григорий Беляков, в качестве прокурора прибывший из Москвы Николай Крыленко.
От предоставленного защитника подсудимый Усас отказался.
Обвинению удалось вытащить на суд лишь 4 свидетелей из представленных ГПУ 15, показавших на Усаса.
Остальные либо выбыли в Польшу, либо сменили адрес жительства, либо просто не явились.
Первый диалог судебного процесса получился таким:
Судья Беляков. Подсудимый Усас, вы...
Усас. Подсудимым признать себя не могу, я считаю дело неподсудным суду и желаю сделать заявление.
Судья. По каким основаниям? Пожалуйста.
Далее Усас сделал заявление, что все происшедшее с ним является "грубой инсценизацией, организованной неизвестной мне группой лиц и содержащих в себе невиданные еще доселе в нормальных международных отношениях методы опорачивания".
В качестве доказательства привел такой факт: "Лишь только один из свидетелей получил возможность покинуть пределы СССР и очутиться в Польше, как немедленно заявил, что данное им в ГПУ показание от 29 августа 1924 года было вынуждено угрозами лишить его возможности выехать в Польшу".
Затем ксендз объявил о своем нежелании участвовать в заседании суда.
После кратковременного совещания судья, как показалось, с облегчением постановил слушать дело в отсутствие обвиняемого.
Далее Беляков зачитал обвинительное заключение, из коего следовало, что "Бронислав Матвеевич Усас, 39 лет, обвиняется в том, что, пользуясь своим служебным положением и умышленно злоупотребляя им, с целью удовлетворения противоестественных половых влечений развращал молодых девушек, находившихся в служебной от него зависимости, для чего заманивал их, под видом исполнения работ, в неслужебное время к себе в кабинет и, закрыв последний на ключ, подвергал их систематическому, носившему характер истязаний, сечению розгами, заранее для этой цели намоченными в умывальнике, по обнаженным половым органам..."
Допрос двух свидетельниц - Марии Яновской и Терезы Круковской проходил за закрытыми дверями.
Обе подтвердили предварительные показания: да, ксендз Усас выдал им по десять ударов розгами.
Публика этого не слышала, а из того, что публика слышала, никак не складывалась заявленная следователями ГПУ картина "разврата и истязаний".
Вот как протекал допрос главной свидетельницы обвинения Гелены Новак:
Судья Беляков. На предварительном следствии показания вы давали?
Сейчас подтверждаете эти показания?
Свидетельница. Не все.
Судья. Какие именно показания не подтверждаете?
Свидетельница. Не подтверждаю того, что были какие-либо насилия, какие-либо развратные действия. Это я узнала впоследствии.
Судья. Как же вас понимать, вы то подтверждаете, то не подтверждаете свои показания?
Свидетельница. Я не могу подтвердить того, что написано в газетах.
"В газетах" же не стеснялись.
"Правда" и "Известия" в номерах от 2 апреля напечатали одинаковый текст под заголовком "Дело Усаса - садиста, истязателя женщин": "В кабинете-келье священнослужитель и дипломат Усас раздевал приходящих к нему как к "отцу" и "учителю" девушек, затем внушал им полезность и необходимость испытать физическую боль от его святых рук и этим приводил себя в половой экстаз".
После судьи за свидетельницу Новак взялся прокурор, и произошел следующий диалог:
Прокурор. Итак, мы просмотрели все показания, которые вы давали, вы подтверждаете их все, целиком и полностью?
Свидетельница. Да.
Прокурор. Чем вы хотели дополнить показания?
Свидетельница. Я хотела сказать, что ко мне приходила Круковская, которая говорила, что ее вынудили дать эти показания; я спросила ее, что это значит; она не ответила.
А в субботу пришли Яновская и Круковская вместе и подтвердили то, что они были вынуждены дать свои показания.
Кто их вынудил, я не знаю. Они называли какие-то фамилии, но фамилий я не помню.
Обвинительную речь Крыленко начал с оплакивания тяжелой доли польских женщин, являющихся "бессловесными рабынями польских ксендзов".
В порядке судебного обвинения Усасу были предъявлены три статьи советского уголовного кодекса образца 1922 года.
Крыленко, понимая уязвимость подобного букета (Усаса обвиняли в истязаниях, в развращении несовершеннолетних), попросил суд оставить только ст. 169-а ("Понуждение женщины ко вступлению в половую связь с лицом, в отно¬шении коего женщина является материально или по службе зависимой").
После чего резко повернул "на политику".
Упомянув товарищей Багинского и Вечоркевича, боровшихся за светлые идеалы как раз в то время, когда ксендз Усас производил свои "гнуснейшие издевательства над беззащитными девушками", Крыленко объяснил публике, что полагал бы целесообразным подчеркнуть "перед лицом рабочих масс всей Европы и трудящихся масс Польши, кого хотело спасти правительство Польши".
В третьем часу ночи судья огласил приговор Брониславу Усасу: шесть лет лишения свободы со строгой изоляцией и выплата потерпевшим Круковской и Яновской по 2 тысячи рублей каждой.
Усас был переведен в Москву во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке.
Однако 10 февраля 1926 г. без объяснения причин перевезен к польской границе и освобожден.
К тому времени советско-польские отношения несколько потеплели, и это был, надо полагать, дипломатический реверанс, сглаживающий острые углы.
В дальнейшем Усас служил на благо католической церкви, занимался историческими разысканиями и благополучно скончался в Варшаве в 1977 году.
* По условиям Рижского мирного договора 18 марта 1921 г. советская сторона должна была возвратить Польше все военные трофеи, все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Польши начиная с 1 января 1772 г. А также обязана уплатить 30 млн золотых рублей, передать имущества на сумму 18 млн золотых рублей и не препятствовать возвращению этнических поляков на историческую родину. Для выполнения этих условий и создавалась комиссия по реэвакуации, имевшая местом пребывания Ленинград. Ксендз Усас состоял в ней экспертом в качестве признанного специалиста по истории, культурологии и библиографии.