Книга Анри Гидель "Коко Шанель"
2000 год
е-Книгу я брала на
etextlib.ru Книга о волшебной, безумной, прекрасной Габриэль Шанель, закончилась. Я читала ее, наверно, около месяца, и все эта время она неосознанно влияла на мое настроение, на выбор платья, на чтение других книг. Она.. женщина, женщина до мозга костей.
Я расставила в книге закладок и хотела выписать их сюда, чтобы закрепить в памяти некоторые моменты, но когда начала пересматривать закладки обнаружила, что многие из них относятся даже не к Шанель, а к описанию времени. Например, в первую мировую фонари Парижа закрашивали синей краской, чтобы город не стал светящейся мишенью для неба. Из за этого на улицы лился мертвенный свет, и город казался потусторонним, кладбищенским.
Следующая закладка - это уже отношения Шанель и Боя, и тут вспоминается вся длинная вереница ее мужчин, и от этих воспоминаний я начинаю просто влюбляться в Габриэль и воздвигать ей памятник в своей душе. Она училась у мужчин, и они учили ее, она была горда, но не до заносчивости - она всегда трезво взвешивала совет, который ей давал мужчина или жизнь, а в сущности это было одно и тоже. И даже если по началу могла вспылить, все, сказанное по делу, принималось ею к сведению. Всех, кого она встречала, казалось, были предназначены ей именно в этот период жизни, чтобы отправить ее на следующую ступень. Хотя, если бы эта лестница предоставила ей окончательные апартаменты году эдак на 35м, если бы хоть один остался с нею до конца, если бы была семья, ведь ее слава к тому времени уже гремела по всей Европе и отзывалась в Америке, в этом случае мы бы все равно знали ее как Шанель. Но на долго бы хватило такой жизни для нее? Пусть даже не на долго, но жизни стоило хотя бы попытаться. Просто в этом случае Габриэль бы знала, что у нее это было, и ей было бы легче. Так же в конце жизни с нею осталось только ее дело.
Этьен привил ей любовь к лошадям, и благодаря этому увлечению она всю жизнь была в великолепной спортивной форме, она говорила (примерно) - на что мне корсет, пускай меня держат мои мышцы!- и это достойно преклонения (ведь в то время действительно ни одно женское платье не обходилось без корсета, причинявшего массу неудобств); множество идей пришло к ней через предметы одежды конюхов и жокеев - ими вдохновлены использование необычной ткани и создание невиданных прежде, но крайне удобных фасонов. Кроме того, как-то так получится, что все ее последующие спутники обязательно будут иметь отношение к лошадям и конному спорту. Бой - самая яркая ее удача в жизни, он огранил ее, как алмаз, именно с ним она твердо встала на обе ноги и обрела свое "я", и именно в этот период она становится той Шанель, которую мы представляем при звуке этой фамилии. Из книги: "Он явился самым большим шансом в моей жизни: я нашла в его лице человека, который не деморализовал меня... Он знал, как развить во мне уникальное за счет всего остального". Бой, сняв первое помещение для ее ателье и наняв первую модистку ей в помощь, дал ей единственную рекомендацию: делать все, что будет ей нравится, но лишь бы только она не менялась"
Были еще многие, и, конечно, любое общение приносило радость и пользу, вместе или порознь, но влияние первых двух наиболее глубоко, оно осталось в ней, вылепило ее. Вернее, дало ей принять ту форму, которая давно была ей предназначена.
Женщина-огонь, которая ненавидела выходные, жизнью которой была работа, та самая работа, найдя которую "вам никогда больше не придется работать".
С удивлением узнала из книги, что первыми моделями Габриэль были девушки с титулами, это было русское дворянство, и даже родные царской фамилии. Профессия модели обелилась на глазах.
Отношения Шанель и копирования: она была обеими руками "за". Цитата целиком "Кстати, в ее глазах плагиат не то что не был воровством, но являлся одним из самых чудесных выражений почтения: "Копия суть любви", говорила она. Мне кажется, такая позиция - это верх развития творца. Разительно она отличается от создателей, тщательно выискивающих "похожие вещи" и выкатывающие иски за "кражу идей". Она считала, что мода должна рождаться наверху и уходить на улицы, но не в коем случае не приходить с улицы на верх. Разрешая копировать свои творения, она наводнила рынок своим стилем, к этому времени как раз и относится появление магазинов одежды, как мы их знаем, подходящей примерно каждому, а не пошитой индивидуально на заказ, но доступной по цене. Америка ликовала - удобная, красивая, практичная одежда, настоящий кэжуал, как сейчас наверно его бы окрестили. Думаю, вся наша сегодняшняя одежда в той или иной степени несет в себе часть Шанель.
А как она работала!.. Как она искала!.. В книге есть один эпизод, прочитав который, я еще с минуту восхищенно смотрела на эти строки, и, улыбаясь, подняла указательный палец - вот! вот так должно быть!.. "...Как-то в шестидесятые годы осенним днем один из друзей Коко, прогуливаясь в лесу Шантильи, увидел стоящий на краю оврага огромный черный "Кадиллак" Габриэль с шофером за рулем. Чуть дальше он увидел на прогалине и саму хозяйку, которая сидела спиной к нему на корточках на ковре опавших листьев. Опасаясь побеспокоить ее, он попытался осторожно ретироваться, как вдруг она выпрямилась с необычайной грацией, держа в руке три-четыре буковых листа нежных оттенков.
- Вот, это именно то, что я искала, - объяснила она, сияя от радости, которую доставила ей находка.
<...поездке предшествовал поход в картинную галерею..> Назавтра она помчится к одному из своих текстильных фабрикантов и распорядится воспроизвести колорит выбранных ею листьев."
Ряд моих закладок посвящен упоминавшимся в книге произведениям и фильмам - для которых трудилась Шанель, или в которых потом сыграли актеры, с которыми она познакомилась в Голливуде, когда они только начинали. Все это надо обязательно посмотреть.. Потому что ведь это одно временное пространство, одна история. Как раз в это время идет зарождение мира моды, как мы его знаем: это не только первые бутики, но и первые фотографы, первые визажисты, время возникновения новых профессий.
Шанель обладала мужской собранностью и трезвостью, стремлением к полной независимости и свободе, гротескным сарказмом и под час грубостью, а кроме того - неуемной жаждой нового и интересного; она была женщиной до мозга костей - обаятельной, утонченной, пряной, всегда выглядящей блестяще, отвечающей остроумно; она была ребенком - способным дурачиться, сходить с ума, лазать по деревьям, и - главное, что свойственно детям - умела видеть новое, удивляться ему, затаив дыхание принимать его. Так и вижу ее на поляне с желтым в листом в руке, зачарованно вглядывающейся в его прожилки, то приближая, то отдаляя от лица, то смотря сквозь него на солнце.
Теперь я точно знаю: как только в следующий раз окажусь в Париже, первой же точкой на моем пути станет Рю Камбон, 31.