этюдик
Экфрасис
Румянцев сидел на неудобной деревянной скамье без спинки и рассматривал картины, развешанные на стене, слева и справа от двери психолога.
На одной из них, висевшей справа, неизвестный художник нарисовал синего осла, который напомнил Румянцеву его однокурсника Скрипова.
Осел, как и Скрипов, был скуласт и обладал хорошими, крупными зубами. У него, как и у Скрипова была непричесанная шевелюра, которую автор изобразил в виде крупных колечек.
Животное гордо возвышалось над яркой зеленой травой на фоне коричневых гор со снежными вершинами.
С одной стороны вершины были синими, а с другой - белыми. Видимо, автор пытался передать игру тени и света, хотя кривоватое солнце висело с тёмной стороны гор.
Тень, которую отбрасывали горы на щедро украшенные травой поля, тоже была от солнца совершенно независима. Она то подобно хищной птице бросалась на осла, то, затейливо извернувшись сползала по траве, постепенно становясь с ней одного цвета.
Румянцев пожевал губами и перевел взгляд обратно к ослу.
Синий, похожий на Скрипова осёл, как и полагается ослу лучился упрямством. Его тянул за собой на веревке маленький восточный человечек в тюбетейке. Румянцев заметил его не сразу. Он едва доставал ослу до ноздрей и было понятно, что усилия его тщетны. Человечек, в отличие от собственной скотины был прорисован очень аккуратно и, несмотря на свои небольшие размеры, имел хорошо различимые глубокие морщины, синеватую небритость и изможденный вид.
Румянцев задумался с какой, собственно, целью психолог повесил на стену подобную картину.
Вероятно, подумал Румянцев, психолог хотел таким образом намекнуть своим пациентам на тщетность всего сущего. И заодно, вероятно, указывал, на важность взаимопонимания между пациентом и врачом. И решающую роль последнего в возможных конфликтах.
Румянцев вздохнул и перевел взгляд на картину, что украшала стену слева от кабинета.
На ней была изображена светло- оранжевая русалка.
У неё так же, как и у осла были растрепанные волосы с колечками, и большие, на выкате глаза. На этом сходство, к счастью заканчивалось.
Русалка была щедро одарена огромным алым ртом, а также невероятных размеров грудью.
Остальные части русалкиного тело сильно проигрывали груди и рту. Они были, как досадные дополнения, как нечто, что автору пришлось пририсовать лишь потому, что без всего этого было никак не обойтись.
Сухонькие ручки и хилый рыбий хвостик были нарисованы без задора, без огонька и искры. Бледно-зеленый фон, очевидно изображающий подводный мир, был кое-как утыкан неубедительными водорослями. Размытые рыбки, сновавшие туда-сюда по халтурному подводному миру, были по сути брызгами разноцветной краски.
По мнению Румянцева, если бы эту работу художника показали психологу, у него могли бы возникнуть некоторые к художнику вопросы.
Скрытого смысла оранжевой русалки Румянцев отгадывать не решился.
Зато он вдруг отгадал автора бессмертных полотен. Огромная подпись в левом нижнем углу «Деменьтев», повторяла фамилию на табличке кабинета психолога.
Подпись, пожалуй, удалась маэстро лучше всего. Она была черной, жирной, яркой, четкой и живой.
Румянцев даже удивился, что не заметил подписи раньше, ведь она занимала с добрую четверть шедевра.
Внезапно дверь открылась и на пороге показался сам Дементьев.
Румянцев до этого момента видел психологов лишь в кино. Скажем, последний запомнившийся ему психолог был робкой пожилой женщиной из одного британского сериала.
Деменьтев резко контрастировал с робкой пожилой женщиной из британского сериала. Он был мужчиной огромных размеров, украшенный бородой, усами, серьгой и лысиной.
На толстом, мясистом носу прочно сидели круглые ленноновские очки. На руках его были фенечки, а на видимом участке шеи виднелся фрагмент кельтской татуировки.
- Пройдемте, Румянцев - сказал он и открыл дверь шире.
- Я лучше не буду - сказал Румянцев.
Румянцев сидел на неудобной деревянной скамье без спинки и рассматривал картины, развешанные на стене, слева и справа от двери психолога.
На одной из них, висевшей справа, неизвестный художник нарисовал синего осла, который напомнил Румянцеву его однокурсника Скрипова.
Осел, как и Скрипов, был скуласт и обладал хорошими, крупными зубами. У него, как и у Скрипова была непричесанная шевелюра, которую автор изобразил в виде крупных колечек.
Животное гордо возвышалось над яркой зеленой травой на фоне коричневых гор со снежными вершинами.
С одной стороны вершины были синими, а с другой - белыми. Видимо, автор пытался передать игру тени и света, хотя кривоватое солнце висело с тёмной стороны гор.
Тень, которую отбрасывали горы на щедро украшенные травой поля, тоже была от солнца совершенно независима. Она то подобно хищной птице бросалась на осла, то, затейливо извернувшись сползала по траве, постепенно становясь с ней одного цвета.
Румянцев пожевал губами и перевел взгляд обратно к ослу.
Синий, похожий на Скрипова осёл, как и полагается ослу лучился упрямством. Его тянул за собой на веревке маленький восточный человечек в тюбетейке. Румянцев заметил его не сразу. Он едва доставал ослу до ноздрей и было понятно, что усилия его тщетны. Человечек, в отличие от собственной скотины был прорисован очень аккуратно и, несмотря на свои небольшие размеры, имел хорошо различимые глубокие морщины, синеватую небритость и изможденный вид.
Румянцев задумался с какой, собственно, целью психолог повесил на стену подобную картину.
Вероятно, подумал Румянцев, психолог хотел таким образом намекнуть своим пациентам на тщетность всего сущего. И заодно, вероятно, указывал, на важность взаимопонимания между пациентом и врачом. И решающую роль последнего в возможных конфликтах.
Румянцев вздохнул и перевел взгляд на картину, что украшала стену слева от кабинета.
На ней была изображена светло- оранжевая русалка.
У неё так же, как и у осла были растрепанные волосы с колечками, и большие, на выкате глаза. На этом сходство, к счастью заканчивалось.
Русалка была щедро одарена огромным алым ртом, а также невероятных размеров грудью.
Остальные части русалкиного тело сильно проигрывали груди и рту. Они были, как досадные дополнения, как нечто, что автору пришлось пририсовать лишь потому, что без всего этого было никак не обойтись.
Сухонькие ручки и хилый рыбий хвостик были нарисованы без задора, без огонька и искры. Бледно-зеленый фон, очевидно изображающий подводный мир, был кое-как утыкан неубедительными водорослями. Размытые рыбки, сновавшие туда-сюда по халтурному подводному миру, были по сути брызгами разноцветной краски.
По мнению Румянцева, если бы эту работу художника показали психологу, у него могли бы возникнуть некоторые к художнику вопросы.
Скрытого смысла оранжевой русалки Румянцев отгадывать не решился.
Зато он вдруг отгадал автора бессмертных полотен. Огромная подпись в левом нижнем углу «Деменьтев», повторяла фамилию на табличке кабинета психолога.
Подпись, пожалуй, удалась маэстро лучше всего. Она была черной, жирной, яркой, четкой и живой.
Румянцев даже удивился, что не заметил подписи раньше, ведь она занимала с добрую четверть шедевра.
Внезапно дверь открылась и на пороге показался сам Дементьев.
Румянцев до этого момента видел психологов лишь в кино. Скажем, последний запомнившийся ему психолог был робкой пожилой женщиной из одного британского сериала.
Деменьтев резко контрастировал с робкой пожилой женщиной из британского сериала. Он был мужчиной огромных размеров, украшенный бородой, усами, серьгой и лысиной.
На толстом, мясистом носу прочно сидели круглые ленноновские очки. На руках его были фенечки, а на видимом участке шеи виднелся фрагмент кельтской татуировки.
- Пройдемте, Румянцев - сказал он и открыл дверь шире.
- Я лучше не буду - сказал Румянцев.