Соски Елизаветы были густо намазаны жирной сметаной.
Ее благоверный не пожалел для возлюбленной целой пачки 25%ной, которую даже в борщ, и то скупился класть.
Страсть обуяла обоих стремительно - даже сервелат не был доеден, и его косо нарезанные
дрожащей рукой куски поблескивали конским жиром на газетке. Вместе с ним газетку делили два стакана и полупустая бутылка портвейна "Весенний цвет". Незатейливый натюрморт расположился на табуретке с перемотанной изолентой ножкой. Железная кровать тоскливо поскрипывала в такт любовным утехам, ритмично стукаясь спинкой о покосившийся сервант.
В прихожей пахло квашеной капустой и лыжной мазью. Свет уличного фонаря за окном шуршал по облупленным обоям, выхватывая из темноты прихожей полусгнившие шубы и старые лохмотья, которыми брезговала даже моль. Ходики отбивали минуту молчания. В сортире одиноко горела лампочка.
И хотя комната в коммуналке, дом, район, улица, город и страна где все это происходило, были уже давно позабыты Богом и Дьяволом, все же, в эту секунду и в этот час можно было твердо уверенным - …
Тут надо бы написать конечно "Пришла весна!", но, к сожалению, дело происходило зимой, так что литературной завершенности тут не получится. Извините.