Долгий путь на каратэ
Мальчик на пляже. Источник: Alan Cleaver, 2010 год
«Позавчера в класс посреди урока зашла завуч и стала рассказывать нам о том, что в парке рядом со школой завёлся маньяк - кого-то он там поймал, изнасиловал. Вот фоторобот. Какой страшный человек. Большая часть лица - меховая звериная шапка, под ней тёмные близко посаженные глаза. Брови срослись и с шапкой и друг с другом, дальше что-то неясное, ксерокс психанул, челюсть у маньяка теперь на отлёте». Круглыми сутками темно. Идёшь по снежной каше, по трамвайным путям и по темноте. На первых уроках в окне видно только лампы сверлящего дневного света, которые отражаются в стёклах. Какая-то очередная алгебра - задачи с уравнениям. Их начали решать, когда я болел гайморитом и теперь мне не понять их никогда. До конца жизни я буду сидеть перед тёмным стеклом и смотреть на эти лампы, в которых живёт эпилепсия.
В четыре часа дня опять темно. И опять под ногами каша, рельсы. Позавчера в класс посреди урока зашла завуч и стала рассказывать нам о том, что в парке рядом со школой завёлся маньяк - кого-то он там поймал, изнасиловал. Вот фоторобот. Какой страшный человек. Большая часть лица - меховая звериная шапка, под ней тёмные близко посаженные глаза. Брови срослись и с шапкой и друг с другом, дальше что-то неясное, ксерокс психанул, челюсть у маньяка теперь на отлёте. Известие о маньяке это нарушение привычного, тягостного и зевотного хода событий в школе. Так можно порадоваться сообщению о заложенной бомбе. Все больны чеченской истерикой - и маньяк, говорят, чеченец, и бомбу закладывают чеченцы. Бомбы никогда не находят. Звонят, значит, тоже чеченцы. Но звонки о бомбах радуют, а маньяк пугает. Нет, конечно, никакого маньяка.
Вокруг и так мерзко, дальше некуда. От трамвайных путей я иду через оптовый рынок у метро, под ногами снежная каша сменяется кашей из размокших коробок. Прислонившись сутулой спиной к гофрированной стене контейнера, бабка в сером платке выковыривает что-то белое кисломолочное из банки, облизывает палец.
Маньяк, сам по себе, не страшен. Вот здесь полно людей, дальше по улице - тоже. Что может случиться? Не ночь же, в конце концов. Хотя, выглядит как ночь, только с людьми. Жёлтые пятна фонарей и красные пятна пробки на Долгоруковской. А вот в подъезде? Гулкая тишина и вечная мерзлота. Широкая гранитная лестница с деревянными перилами, выбитые лампочки. Кодового замка никогда не было и не будет ещё лет десять, о домофоне и не мечтали. В подъезде маньяк страшен, да. Там страшны и крысы и сама темнота. Заходишь и прислушиваешься к себе, к звукам сверху. В подвале журчат трубы, за спиной хлопает дверь. Да, в подъезде страшно. Но, в целом, какова вероятность, встретить маньяка? Знаю ли я хоть кого-то, кто маньяка встречал? Нет.
Вчера ночью вспоминал молитвы, какие знал. Сильное впечатление от фоторобота маньяка, резкое как полет с лестницы во сне.
Надо ехать на каратэ. Пытаюсь оправдаться перед собой тем, что нужно делать уроки, даже маме на работу звоню. Но об этом заговорить не решаюсь - стыдно. Вроде, нужно и уроки сделать, и съездить на каратэ. У других вон сплошные кружки, секции. А у меня тройки в четверти и освобождение от физкультуры. Надо съездить на каратэ.
Пересадка на Белорусской, оттуда до Водного, там три остановки на семьдесят втором. Талончик есть где-то в куртке, но народу много, и я стесняюсь попросить, чтоб его передали, пробили. Пытаться заговорить с людьми в автобусе, ещё хуже, чем разбираться с контролёром. С контролёром можно просто стоять молча, ничего он не сделает. На третьей остановке - моей - к замёрзшим стёклам дверей снаружи прислоняют какие-то удостоверения. Контролёры. Вжав голову, спокойно прохожу мимо. Меня нет. Какой с меня спрос? Давно подозреваю, что контролёры это чувствуют - нечего взять с того, кто никто.
Ледяной спортивный зал типовой школы, местные ребята тоже пришли на занятие. Они все из этой школы - подтянутые, с осипшими голосами и уверенностью, которая передаётся только по наследству. И это наследство среды, в целом, района, образа жизни поколений. Они всегда уверены в себе - вопроса о правоте даже не стоит.
Тренер - мой дальний родственник, поэтому я сюда и хожу. Он, вроде, сын моей второй двоюрдной бабушки. Её я видел раза три. Его - один, на прошлой неделе, когда у нас было первое занятие. Он какой-то мастер спорта, показывал мне удостоверение. Он ничем не отличается от ребят, которых тренирует - такая же короткая причёска, такая же узловатость всего тела, тот же взгляд. Только старше. Поэтому он им нравится. И они ему нравятся, ему с ними удобно. Они как-то с полуслова понимают друг друга.
Мы бегаем босиком кругами по залу. Тренер подгоняет - не отставай, выше колени подними. Потом отжимаемся на кулаках. Тренер: шире руки расставь! Не выпячивай свою шоколадницу.
Чего? Ты же взрослый человек! Как ты можешь это говорить? Как ты можешь произносить такое? Это же мерзость. Это позор, дрянь! Нельзя говорить такие гадости, ты же выглядишь идиотом! Скажи просто - жопа. Откуда это?
Ребята смеются, передают друг другу - классное новое слово.
Давай, выше колени! Выше! Падай! Падай, отжимайся. Десять раз. На кулаках! Отжимайся! Ты почему не подстригся? Тебе волосы в драке будут мешать. Тебя за волосы можно схватить. Вот так. Больно? Понял? Отжимайся!
Да кто ты такой то? Ты же мне даже не родственник. Родственник? Да и хер с тобой, чтоб ты провалился. Я ничего не хочу. Мне не нужно твоё каратэ. Чего ты от меня хочешь? Чтоб я бегал босиком и отжимался на кулаках? Ну, вот я бегаю. Отстань от меня! Что тебе нужно? Почему от меня? У меня колет в боку. Колет, понимаешь? Ты же ничего не понимаешь! Ты же такой же как они. Ты ржёшь над словом «шоколадница». Ты скотина.
За полтора часа тренировки я не произношу ни слова.
В раздевалке ещё холоднее.
Всё, поздний вечер. День закончился, осталось доехать домой. Ноги трясутся, никакого удовлетворения, только сухость во рту.
На остановке у метро опять контролёры, опять прохожу мимо.
Постоянно темно, даже сумерек не видел.
Как прошла тренировка? Нормально. Нормально.
Когда лежишь в кровати - потолок с лепниной, до него четыре метра - по потолку едут тени машин и квадраты света от окна. До следующей тренировки три дня.
Господи, сделай так, чтобы всё закончилось, сделай так, чтоб я заболел. Господи.