«Слабость сильного». Противоречия правления Николая I
Фрагмент картины Василия Тимма «Портрет императора Николая I на коне», 1840 год
«После восстания декабристов (1825 г.) перед правительством с особой остротой встала проблема согласования „русских“ и „европейских“ начал в государственной идеологии и реальной политике». О двойных стандартах, искренности, упрямости и самонадеянности Николая I (1796-1855) - в первой главе книги издательства clever-media-ru и журнала «Дилетант» - «Время реформ». При Александре I Россия все больше рассматривалась как неотъемлемая часть Европы, в связи с чем иногда казалось, что и традиционная идея самодержавия может отойти в прошлое. Но именно эту идею положил в основу своего политического курса Николай I.
Новый император (1825-1855 гг.) подкрепил ее усилением чиновничьего аппарата и дополнил рассуждениями о православии и народности как двух других основаниях, составляющих «отличительный характер России». Этот монарх всем своим видом умел впечатлить современников. Британский очевидец так описывал облик российского монарха:
«Государь выходит из кареты - в полном мундире с лентой через плечо, со всеми орденами и звездами, с лучезарным лицом, и, благосклонно улыбаясь направо и налево, он твердым эластичным шагом идет по мраморным ступеням. Молодец да и только! “Каждый вершок в нем - царь!” - как говорит Шекспир».
Абсолютная монархия Николая I сложилась в результате долгого развития крепостнического государства, но она несла на себе и заметный отпечаток личности самого царя, особенностей его характера. С юных лет полюбивший безупречный церемониал военных парадов, Николай и в присягнувшем ему 14 декабря 1825 года государстве видел лишь подобие большой армии, во главе которой стоит командир-государь, раздающий приказы своим адъютантам-министрам. Особое пристрастие императора к военно-командным методам управления лишь усиливало общую политическую болезнь русского общества - бесправие всех его слоев.
И если крепостничество создавало повсеместные беззакония «снизу», то самодержавие как высшее воплощение неограниченного произвола насаждало его «сверху». И всякий чиновник, исполняющий царскую волю, превращался в полновластного господина по отношению к тем, кто был ниже его. Такой порядок поддерживался в течение почти трех десятков лет николаевского царствования.
Император искренне верил в правильность своего курса, был в этом честен перед собой. В самом начале своего царствования в письме к матери 25 июня 1826 года он написал примечательные слова:
«Что касается моего поведения, дорогая матушка, то... я иду прямо своим путем - так, как я его понимаю: говорю открыто и хорошее и плохое, поскольку могу; в остальном полагаюсь на Бога... я предпочитаю заблуждаться честно, нежели как‑нибудь иначе».
Слева: Портрет А. И. Чернышева. Справа: Г. Г. Гагарин. Бал у княгини М. Ф. Барятинской. 1830-е гг.
Но вся линия на укрепление абсолютистского режима в России второй четверти XIX века настолько противоречила общей тенденции развития страны в системе мировых связей, что проведение этого курса могло быть обеспечено только путем использования в интересах царизма экономических, культурных, правовых, военных и других достижений Запада. А это, в свою очередь, вносило в политику русской монархии неизбежную двойственность, противоречивость, вело к изменениям основ самодержавной системы.
С первых же дней своего пребывания на троне Николай остро ощутил недостаток правдивой информации о положении дел в стране. Но предпочел восполнять его не с помощью введения гласности, а путем тайных бесед или через бюрократические и следственные каналы. Время от времени он заглядывал в составленный по его приказу свод показаний декабристов, и они рисовали ему картины русского «рабства», разорительных налогов, произвола продажных чиновников. Ежегодные отчеты Третьего отделения говорили примерно о том же.
Царь был упрям, самонадеян, но не глуп: он не мог не видеть необходимости перемен в стране. Российской власти предстояло не в первый раз давать ответы на вопросы, мучившие многих образованных русских. Насколько самостоятельна верховная власть в своей политике? Способна ли она разорвать «союз» самодержавия с крепостным правом? Ведь этот союз был скреплен самой историей и «обеспечен» кровавыми гарантиями дворцовых переворотов… Будет ли царь, ступив на путь реформ, искать поддержки дворянского авангарда?
Но Николай, третий сын умершего от руки заговорщиков императора Павла, оставаясь первым дворянином империи, не склонен был доверять дворянству вообще. Чувство опасности возникало у него не только при получении сведений о редких собраниях кружков вольнолюбивой молодежи, но и в тех случаях, к примеру, когда он, коснувшись в доверительном разговоре вопроса об отношениях между помещиками и крестьянами, замечал преувеличенный испуг на лице своего военного министра А. И. Чернышева (за которым, к слову, стояли плотные ряды владельцев крепостных душ).
Живым символом двойственности внутренней политики николаевского самодержавия может служить фигура шефа корпуса жандармов и начальника Третьего отделения генерал-адъютанта А. X. Бенкендорфа. В окружении Николая I он был одним из немногих решительных сторонников «постепенного освобождения крестьян». Бенкендорф дал пример удивительного на первый взгляд сочетания хороших сыскных способностей с серьезными реформаторскими наклонностями.
Как справедливо заметил российский историк А. А. Кизеветтер, особенность того времени состояла «не в недостатке преобразовательных попыток, а, скорее, наоборот: в той самонадеянности, с которой правящая бюрократия бралась за разработку широких и коренных государственных задач».
Так, например, обстояло дело с «кодификацией законов» империи. Подготовленные и изданные под руководством М. М. Сперанского, обласканного Николаем I, 45 томов «Полного собрания законов» и 15 томов созданного на его основе «Свода действующих законов Российской империи», конечно, не могли покончить с безнаказанностью властей. Но в свете этих обнародованных государственных законов сразу становилась видна граница между законными и незаконными действиями чиновничества. А значит, сама идея о недопустимости произвола постепенно входила в сознание все более широкого круга людей в России.
Слева: Портрет А. Х. Бенкендорфа. Справа: А. Я. Волосков. За чайным столом. 1851 г.
Стремление правительства совместить выгоды европейской цивилизованности с реальностью дворянской и самодержавной страны тоже постепенно размывало строгие идеологические предписания, оставляя некоторый простор для развития русского общества. Привлекая дворянских юношей в российские университеты, чтобы «положить конец превратному домашнему воспитанию их иностранцами, уменьшить господство страсти к иноземному образованию», правительство Николая I не ожидало, что со временем из отечественных студентов выйдут не только добросовестные чиновники, учителя, врачи, но и отчаянные радикалы-революционеры...
В 1830‑е годы правительство возобновило практику посылать молодых преподавателей университетов за границу для подготовки их к профессорскому званию. И что же? В итоге оно приобрело для отечества профессоров мирового уровня, убежденных сторонников приобщения России к благам европейской цивилизации. Выступая со своих университетских кафедр, они со знанием дела (кто смелей, кто осторожней) критиковали и революционеров, и их преследователей, питая своими трудами и талантами русскую либеральную традицию. «Идеальный образ профессора» - ключевой фигуры в истории отечественного просветительства, культуры и свободомыслия - сформировался именно в ту, николаевскую эпоху.
Кульминацией духовной жизни николаевского времени стал период с конца 1830‑х до конца 1840‑х годов, названный публицистом П. В. Анненковым «замечательным десятилетием». В этот период были высказаны, по сути, все основные идеи, развитию которых посвятили свою жизнь будущие поколения русских мыслителей. Острый диалог «западников» и «славянофилов», длящийся в России и по сей день, зародился именно тогда. Такое явление, как русская интеллигенция - слой общественно активного, свободомыслящего, просвещенного дворянства и разночинцев, - стало развиваться и создавать своих героев и мучеников тоже в николаевское время.
Славянофильство - литературное и религиозно-философское направление общественной мысли, сформировавшееся в России в 40‑е годы XIX в. Его основоположниками был литератор А. С. Хомяков, активными участниками - И. В. и П. В. Киреевские, И. С. и К. С. Аксаковы, Ю. Ф. Самарин и др. Главные идеи славянофильства: представление о самобытности русской культуры, противопоставление России и Западной Европы, необходимость поддержки русского православия и самодержавия, неприятие революционности.
Славянофильству противостояла идеология западничества. Видными представителями ее были Т. Н. Грановский, С. М. Соловьев, М. Н. Катков, К. Д. Кавелин и др. Западники считали, что России необходимо перенимать все европейские общественно-политические и культурные черты. Они отрицательно относились к российскому самодержавию и ратовали за превращение России в парламентскую монархию с конституцией по европейскому образцу.
Конечно, пресловутый «Дух свободы», усвоенный образованными русскими вместе с другими плодами европейской культуры, не находил себе места на жесткой почве николаевского царствования, но настойчиво напоминал о себе жаждой реформ и чувством омерзения, которое вызывало у этих людей «русское рабство». Этот дух проникал и в среду бюрократии, от которой теперь требовались более глубокие профессиональные познания и управленческие навыки. И просвещенное чиновничество, втайне от общества занятое разработкой реформ, и мыслящая часть общества, ожидавшая инициативы «сверху», продолжали в меру своих возможностей искать выход из исторического тупика крепостничества.
Николаю же оставалось бдительно следить за тем, чтобы эти две силы не объединились в своем стремлении изменить уклад страны. Верховная роль самодержца в решении всех государственных дел, непоколебимость его исключительных полномочий оставались для императора и высшей ценностью, и главным объектом охранения. Неспособность выйти за пределы этих привычных представлений, неготовность к риску решительных перемен можно считать главной слабостью этого сильного и по‑своему значительного монарха. В этом современники видели главную историческую вину его правления, признак его слабости как государственного деятеля, несмотря на всю мощь карательного аппарата самодержавия.
Слева: Кончина императора Николая I. Справа: Александр Полежаев
Видный русский общественный деятель, мыслитель либерального склада Дмитрий Кавелин так откликнулся на смерть императора Николая в письме историку Т. Н. Грановскому: «Калмыцкий полубог, прошедший ураганом, и бичом, и катком, и терпугом по русскому государству в течение 30‑ти лет, вырезавший лица у мысли, погубивший тысячи характеров и умов, истративший беспутно на побрякушки самовластия и тщеславия больше денег, чем все предыдущие царствования, начиная с Петра I, - это исчадие мундирного просвещения и гнуснейшей стороны русской натуры - околел, наконец, и это сущая правда».
Характерна и реакция Грановского на это известие:
«Нет ничего удивительного, что он умер; удивительно то, как мы с вами живы».
Тех же, кто не пережил николаевского правления, помянул из своего лондонского далека Александр Герцен (и список этот далеко не полный):
«Рылеев повешен Николаем. Пушкин убит на дуэли, тридцати восьми лет. Грибоедов предательски убит в Тегеране. Лермонтов убит на дуэли, двадцати семи лет, на Кавказе... Белинский убит, тридцати пяти лет, голодом и нищетой. Полежаев умер в военном госпитале после восьми лет принудительной солдатской службы. Баратынский умер после двенадцатилетней ссылки, Бестужев погиб на Кавказе, совсем еще молодым, после сибирской каторги...»
Александр Полежаев (1804-1838) - русский поэт, сын помещика и крепостной крестьянки, получил университетское образование, за вольнодумные стихи (поэма «Сашка») отдан в унтер-офицеры. За попытку побега разжалован в рядовые. Умер от чахотки.