«Атомному взрыву - да, да, да». Отрывок из книги Феликса Сандалова «Формейшен»
«Банда четырёх» - одна из самых популярных групп московского экзистенциального андерграунда. Всероссийское признание они приобретают лишь летом 1996 года,
участвуя в концертах движения «Русский прорыв»
В издательстве Common Place выходит «Формейшен: история одной сцены» - исследование об одном из самых ярких московский андеграунд-объединений 90-х. Журнал ЖЖ публикует отрывок об одном из ее участников - московской панк-группе «Банда четырёх» и ее отношениях с Национал-большевистской партией*. Роспуск «Резервации здесь» не положил конец самозванческому проникновению Сантима в московский рок-пантеон. Свое предпоследнее выступление в прежнем качестве он начал со слов: «Нельзя перекричать войну и революцию!», обращаясь к обескураженной аудитории пацифистского фестиваля «Рок против войны в Чечне». Если боксеры выходят на ринг под написанные для них боевые марши, то появления расхристанного Сантима на сцене в те годы стоило предварять репликой из «Таксиста» Скорсезе: «Запомните ублюдки, сукины дети: перед вами человек, которому все надоело».
Творческому отпуску Сантима, почивавшего на лаврах после развала «Резервации», не дал затянуться записной кайфолом и проныра Костя Мишин, чье художественное кредо тех лет можно сформулировать как «солнечному миру - нет, нет, нет, атомному взрыву - да, да, да». К альянсу примкнул Алексей Экзич, мечтавший о более спокойной обстановке для русификации постпанка, чем в «Енотах». Еще один участник золотого состава «Банды», совмещавший занятость сразу в нескольких предприятиях формейшена с запущенной формой алкоголизма, - барабанщик Сергей Амелько. Вскоре музыканты вышли на близких по духу союзников из числа новых левых - они же на тот парадоксальный момент и новые правые - в Национал-большевистской партии. Для самих четырех деклассированных элементов, похоже, разница между левым и правым на тот момент была не столь важна. Они были готовы на поход хоть с красными, хоть с коричневыми, лишь бы против пластмассовых. Тем более что провозглашенная «Лимонкой» война новых со старыми подразумевала крайне широкую мобилизацию - и в ее ряды могли вписаться люди, стоящие на принципиально разных идеологических позициях. Фундамент самопровозглашенной духовной оппозиции, к которой можно отнести не только Лимонова и «Лимонку», но и множество других людей, изданий и движений того времени, от умеренных до совсем безумных, сформировался не на идеологической почве, а на этической. Вопрос отношения к фигурам прошлого не стоял для них остро, их мало беспокоили споры о путях и сценариях, они не вязли в догматизме - их волновало только то, что здесь и сейчас.
У «Банды» были свои мотивы. Романтик Сантим не мог остаться в стороне от борьбы людей идеалов с людьми интересов, равно как и пройти мимо колоритной компании, способной разбавить алкогольные будни потоком новых идей и жестов - особым шиком среди тусовавшихся в бункере НБП поэтов, маргиналов и рецидивистов было использование в качестве посуды гильз от крупнокалиберного пулемета. Расчетливый Мишин увидел в революционно настроенных массах НБП новые возможности для группы и был прав. Гитарист «Банды четырех» Александр Аронов и вовсе состоял в активе, за что в результате поплатился 180 днями в тюрьме. Сантим крайне последователен в этом случае - сложно пройти мимо НБП, если ты симпатизируешь обделенным и отчаянным. Таких в этой среде было хоть отбавляй - по воспоминаниям одного постоянного обитателя бункера партии, однажды с голодухи «пехотинцы партии» съели кошку. Это крепкие отношения: ни нацболы не забыли песен «Банды», ни Сантим - человек, без которого «Банда» представима только в виде неловкого гастрольного чеса, - не перечеркивал связей с прошлым. Это закономерный союз. Возникшая незадолго до октябрьских событий НБП была одной из многих российских партий с буквой Н - национальная - в аббревиатуре, но только Лимонову и его партийцам удалось и обновить язык политики, и снабдить ее особым культурным измерением, придать партии ощущение party. НБП первых десяти лет своего существования - это во всех отношениях уникальный случай, такого пока больше не было и, возможно, больше не будет: гибрид революционной ячейки, ложи, школы жизни и эпицентра контркультурного взрыва. Значение последнего сложно преувеличить - в том виде, в котором ее запомнили, партия не получилась бы без поддержки Летова (периодически бодавшегося с Лимоновым то из-за эстетики, то из-за эротики, но неизменно присоединявшегося к общему требованию перемен) и шального визионера Сергея Курехина. Но даже такой беспрецедентно мощный задел оказался только прологом в истории взаимодействия НБП и артистического мира: Могутин, Витухновская, Непомнящий, Лебедев-Фронтов, Медведева, Прилепин, Новиков и многие другие несут следы этого соприкосновения. Единицы могут похвастаться тем, что пробыли в НБП от основания и до ее разгона, да и такие люди вызывают определенные подозрения - для этого требовалась гибкость, граничащая с шизофренией. Скоротечность отношений с партией при их высокой интенсивности - характерная черта НБП, в чьей не самой долгой истории были разные взаимоисключающие эры и фазы. Вот левый художественный экстремизм Алексея Цветкова, автора коротких, но навсегда запоминающихся принципов: «Капитализм - дерьмо!», «Ешь буржуя вместо хлеба» и «Банкиру кусок свинца в висок». А вот эпизод, в котором радиовампир Гарик Осипов за краткосрочный период своего культуртрегерства взялся провести деноминацию сибирско-рокерского шлейфа, уводя кривыми тропками к своему зловещему протестному дендизму. Или начало двухтысячных: временщичество Гейдара Джемаля, мусульманского диссидента из Южинского, занявшего место «папы», пока Лимонов сидел в тюрьме, - когда «Лимонка» запестрила словом «джихад», а многие нацболы приняли ислам. В небеспочвенном бунте можно найти хоть нойз, хоть гламур, и если консерватизм характеризуется ригидностью взглядов, то НБП не имеет никакого отношения к консерватизму - напротив, неслучайно в социальных сетях гуляет популярная картинка-демотиватор: «Все, что ты можешь себе вообразить, Лимонов либо сделал, либо назвал <...>». У этой безаппеляционности понятные корни. Отсюда еще одна линия духовного сближения участников «Банды» и нацбольской контрэлиты - в их общей симпатии к перевертышам, трикстерству и интеллектуальному издевательству, сквозившему что из песен Сантима, что из публикаций «Лимонки», газеты-шарады. Где еще в те годы могли познакомить читателя с Ульрикой Майнхоф, Чарльзом Мэнсоном, чернокнижными измышлениями Головина и феноменом скинхедов, «бьющих жертву, пока она не крикнет Oi»? Для Сантима, автора строки: «Мне жаль, что вместо гранаты в кармане книга проклятых поэтов», это было прямое попадание - богемный умник, исполняющий музыку для уличных боев, не мог пройти мимо красно-бело-черного флага.
Другая важная особенность риторики НБП, родственная поэтическому наречию «Банды», - разговор как с властью, так и со всем остальным миром на равных: сегодня даже самые радикально настроенные противники государственной машины невольно смотрят снизу вверх, а такая смелость - «Лимонка» начиналась с адресованной чиновникам угрозы «взорвать» Россию - кажется самоубийственным безрассудством. В песнях-призывах «Банды» слышится схожая нетерпимость и схожая прыть - вместо того, чтобы сетовать на вечную весну в одиночной камере, они предлагали перебить охрану тюрьмы, а на пароль Мирослава Немирова «убить мента, чтобы достать пистолет» откликались заявлением об уже свершившемся возмездии. Несмотря на вечную то ли фигу, то ли кастет в кармане, «Банда четырех» глубоко влипла в эклектичный мир НБП, пошатывающийся на стыке двух разнонаправленных векторов - авангарда и традиционализма. Слишком много параллелей между образами, сопровождавшими группу Сантима, и вселенной, выросшей из большого взрыва «Лимонки»: даже маскот НБП, крысенок-антимондиалист, и самопальный лейбл «Crazy Rat records» имеют, похоже, одни и те же корни, уходящие к европейским ультраправым. Крысы не любят яркий свет, пик их деятельности наступает после заката - и тягу поздней «Банды» к эзотерическому фашизму можно рассматривать как поиск самых темных нор, уютного крамольного омута. Существенное отличие правого крыла недовольных от левого заключается в недоверии к рациональному, тяге на ту сторону всех классических представлений, чехарде сомнений и озарений, в том, что кратко сформулировано в сумеречных элегиях Сантима: «Какая подлая идея / о том, что круглая Земля».
Традиционализм и восходящая к нему правая эстетика второй половины двадцатого века - это питательная среда для ревизионизма, шифров, ересей, намеков, фигур умолчания, выхода за рамки общепринятой логики - всего того, что и составило творческий метод Сантима. Уход от прямолинейного панк-рока к эзотерическому дарк-фолку подмочила пресловутая плохая репутация - посерьезневшую «Банду» так и не догнала жаждущая простых развлечений публика. По меткому выражению Мишина, «что бы Сантим и компания не делали, все равно в зале будет перманентная зига, слэм или мордобой - а то и все сразу». Затем были творческие метания всех участников группы, постепенно копившийся осадок от тщетности происходящего, усталость человеческого материала - жизнь рок-героя, равно как и намеченная смена власти, оказалась не подвигом, а долгой и порой утомительно нудной работой. Количество песен, записанных за годы существования «Банды четырех», исчезающе мало в сравнении с пухлой летописью веселых похождений ее участников, однако в написанных впоследствии Сантимом стихах нет-нет да и промелькнет горькое разочарование: «Не случился поход к середине миров, / Эхо раннего слова не двигает льды».
*«Национал-большевистская партия» (НБП) признана экстремистской решением Московского городского суда от 19 апреля 2007 года и её деятельность запрещена.