гербарий (сказка к Хэллоуину)
я уже помещала этот текстик однажды, но он был недописан. и под замком - только для друзей.
теперь я его довела до ума, выставляю.
немного мрачно.
вам подарок к Хэллоуину:)
(никем не редактировался, так что строго не судите)
Все началось с альбома с фотокарточками, пухлого и щедрого на ретро-красоту, в кожаном, потрескавшемся от времени переплете, прошитом плотными нитками, с добротно склеенными заботливой рукой страницами, который я нашел на чердаке.
Под неприличным слоем пыли обнаружилась целая коллекция - клад для любителей старины и профессионалов антиквариата, коим и является ваш покорный слуга. Среди монохромных, покрытых пятнами плесени фотокарточек в стиле пост-мортем, среди затушеванных открыток, не чопорных, а наоборот, с абсолютно сумасшедшими, китчевыми инсценировками, неимоверными гримасами барышень в рюшах, воланах и прочих фру-фру, сентиментальными надписями, видимо, служившими для воодушевления солдат во время первой мировой, нашлась одна фото-картина, привлекшая мое самое пристальное внимание. Она была иной, особенной.
Передать словами то, что я почувствовал в момент знакомства с ней, сложно. Когда я увидел ее, все вокруг - чужой дом, чердак, забитый до отказа рухлядью, скрипучие половицы, которые в некоторых местах опасно просвечивались насквозь, дребезжащий неоновый свет, то погасающий, то снова возвращающийся, словно бабочка, хлопающая крыльями - на минуту перестало для меня существовать. Я смотрел на черно-белое изображение, и мысли мои проносились с бешенной скоростью. Дело даже не в сюжете, не в искусственной театральной мизансцене, а в странной мрачной энергии, которая исходила от бумажного лоскутка с кружевными краями.
Непонятные мне воспоминания, кадры из прошлой (моей ли?) жизни замелькали перед глазами. Я увидел, вспомнил, ощутил, а может быть, просто придумал в тот момент странную и немного страшную историю. И не смог бы сейчас утверждать с полной уверенностью, была ли эта история выдумкой чистой воды с начала и до конца, шуткой моего уставшего от каждодневной рутины и одиночества воображения, помутнением рассудка или реальностью.
Давайте теперь перенесемся, мои дорогие, в то немного плоское, ограниченное временем пространство, словно - за грань, по другую сторону зеркала, или, вернее, по другую сторону поверхности фотокартины, словом, туда, куда перенесся в тот знаменательный момент и я.
Пропал чердак, пропал немного пропахший гнилью альбом, исчезли жеманные, до вульгарности, женские лица, с раскрашенными педантичным фотографом губами. Оказался я в незнакомом буржуазном доме. Нет, не в том же самом, куда пришел по службе, часа два, наверное, назад, чтобы оценить винтажные вещицы и отделить настоящие ценности от дешевой подделки, а в совершенно ином.
Сразу хочу сказать, что ни эпоху, ни страну моего путешествия, мне так и не удалось определить, несмотря на мои немалые университетские успехи в этой области и долголетний опыт работы. Да, эпоха нам с вами и не важна, не правда ли? Самое странное заключалось в том, что я, будучи по жизни человеком абсолютно трезвым и не обладающим особым избыточным талантом воображения, не владеющим никакими поэтическими и артистически-художественными способностями и навыками, воспринял этот, своего рода, «переход» из одного состояния в другое - хрупкое и нечеткое - как явление нормальное, даже банальное, и сначала не слишком-то удивился.
Теперь же, мысленно возвращаясь к тому странному месту, в котором мне суждено было раствориться, я стараюсь убедить себя, что все то, что мне пришлось увидеть и пережить, было просто-напросто сном, моей разыгравшейся не на шутку фантазией, результатом обморока, умопомрачением, да, что там говорить, черт-знает чем, но не в койем случае не параллельной реальностью или иным миром. И вас попрошу, милые мои, отнеситесь к моей истории как к сказке, вымыслу, игре больного воображения, не пытайтесь проникнуться ею, так как это может быть опасно для особо чувствительных душ. Смотрите не нее со стороны, словно на театральное представление неопределенного характера, несколько дилетантское и спонтанное. Наблюдайте за развитием событий. Но, ни в койем случае не сходите со своего кресла, не перемещайтесь по залу, и тем более, боже вас упаси, не пытайтесь проникнуть за кулисы! А то и с вами может случиться непоправимое.
Ну вот, предостережения свои я высказал, можно вернуться к описанию.
При первом впечатлении - было сложно понять, был ли дом обитаем или нет. Во всяком случае, необходимая для нормальной светской жизни мебель в нем стояла на своих местах, причем была в особенности кокетливой и выбранной со вкусом. Атласные ткани на креслах, витые ножки...
То, что мне бросилось в глаза в первую очередь - это простыни, из нежнейшей прозрачной марлевки, посеревшие со временем, в которые были тщательно задрапированы зеркала. Мне вспомнилось, что когда-то, еще в моем далеком детстве, существовала такая траурная традиция - заворачивать зеркала, словно мертвые тела, в кружевные покрывала. Эта мысль заставила меня вздрогнуть. В то же время, я не знал, следовали ли хозяева странного дома традициям, существовала ли данная особенность в их мире, да и вообще - что это был за мир.
Комната, в которой я оказался - была достаточно большой залой, совмещавшей в себе столовую и гостиную. Стены - затянуты, словно в кожу, в немного пожелтевшие от времени морщинистые обои с тяжеловесным рисунком. Довольно-таки неприятное, давящее зрелище. В одном месте, ближе к потолку, обои были разорваны, и через дыру, словно через рану, сочилась мелкая струйка. Приблизившись, я смог рассмотреть незнакомых мне лоснящихся насекомых, передвигающихся роем в двух направлениях одновременно - из раны-гнезда и назад. Заглядывать внутрь дыры я не рискнул.
Чехлы на креслах и стульях. Чучела - лисы и кролики. Восковые и фарфоровые куклы. Пыльная ваза с засохшими мертвыми стеблями.
Когда мне становится неуютно, не по себе, моя первая реакция - побег. Выйти из комнаты на свежий воздух, сменить тему разговора, предложить еще одну чашечку чая в фарфоровой чашечке и кусочек торта с кремом, вежливо, но твердо перебивая назойливого собеседника. Подвести черту. Поставить точку. Вот и в этот момент, когда я увидел все эти пугающие меня иссушенные временем драпировки, я решил искать спасения у окна. Нужно было срочно наполнить затхлое помещение свежестью, кислородом, остудить мои лихорадочные мысли.
Окна в доме были огромными, их было много. Они словно спускались с трехметровых потолков, вниз, равномерно чередуясь с полосками стены, на одинаковом расстоянии. Стекла от пыли со временем стали мутными, практически непрозрачными. Мне не хватало воздуха. Я задыхался. На гране обморока, я распахнул настежь одно окно, и приторно-сладкий запах акации хлынул мне в лицо. Чуть дальше, за нарядившемся в белые цветы кустом, простирался, как мне показалось в тот момент, безграничный парк, разбитый в английском стиле.
Вернее нет, не так. Теперь, припоминая более детально и точно всю окружающую меня обстановку, я могу с уверенностью сказать, что парк, он же - сад, был скорее, заброшенным, диким и неухоженным.
Вообще-то следует сказать, что мое бредово-странное приключение могло бы сравниться отнюдь не с кинематографическим роликом, и не с виниловым диском: в них есть танцующее ритмичное движение, мотив, скорость, действие. И театральную пьесу я бы вам не привел в сравнение (каюсь, погорячился, когда предостерегая, представлял вас зрителями, сидящими на своих креслах и наблюдающими за развитием сюжета на сцене). Место, в котором я оказался, могло бы стать, однако, идеальным для театральных декораций - оно было статичным, лишенным жизни, забальзамированным. Таким в моем понимании должен быть созданный по всем правилам мавзолей - он содержит все необходимое для существования, но хозяин его - угасшая душа.
***
Я не могу сказать, долго ли я сижу на этом выцветшем диване, в парке. Да, в парке, вы не ослышались. На диване. Откуда он здесь оказался, ума не приложу. Спиной к лесу, лицом к дому - старинному особняку из моего странного сна. Растения-щупальца и витой плющ - по потрескавшейся стене.
Время пролетело незаметно, и я, словно, впал в литургическую кому. Часы мои остановились. Уже не помню, как попал я на этот диван-либерти, гладкий, упругий, обтянутый плотной тканью в мелкий цветочек. В некоторых местах, на сгибах, цветочки эти все еще остались ярко-розовыми, в то время как на сидении и на спинке - слились в единое грязное пятно. Форму их не разобрать.
Почему я здесь ? Как долго я здесь ?
Если бы сейчас меня увидели со стороны и сфотографировали, то, наверное, изображение это смогло бы стать шедевром. На худой конец, художник-фотограф смог бы прослыть за талантливого оригинала.
Сумасшедшие глаза только что проснувшегося человека. Взлохмаченные поседевшие волосы.
Но меня никто не видит со стороны. В моем выцветшем и завядшем мире есть только особняк, парк и диван, на котором я продолжаю сидеть.
Засушенное растение, сдавленное, втиснутое между страницами старой книги. Гербарий. Бабочка, пойманная и проткнутая иголкой. Нанизанная на кусок картона.
теперь я его довела до ума, выставляю.
немного мрачно.
вам подарок к Хэллоуину:)
(никем не редактировался, так что строго не судите)
Все началось с альбома с фотокарточками, пухлого и щедрого на ретро-красоту, в кожаном, потрескавшемся от времени переплете, прошитом плотными нитками, с добротно склеенными заботливой рукой страницами, который я нашел на чердаке.
Под неприличным слоем пыли обнаружилась целая коллекция - клад для любителей старины и профессионалов антиквариата, коим и является ваш покорный слуга. Среди монохромных, покрытых пятнами плесени фотокарточек в стиле пост-мортем, среди затушеванных открыток, не чопорных, а наоборот, с абсолютно сумасшедшими, китчевыми инсценировками, неимоверными гримасами барышень в рюшах, воланах и прочих фру-фру, сентиментальными надписями, видимо, служившими для воодушевления солдат во время первой мировой, нашлась одна фото-картина, привлекшая мое самое пристальное внимание. Она была иной, особенной.
Передать словами то, что я почувствовал в момент знакомства с ней, сложно. Когда я увидел ее, все вокруг - чужой дом, чердак, забитый до отказа рухлядью, скрипучие половицы, которые в некоторых местах опасно просвечивались насквозь, дребезжащий неоновый свет, то погасающий, то снова возвращающийся, словно бабочка, хлопающая крыльями - на минуту перестало для меня существовать. Я смотрел на черно-белое изображение, и мысли мои проносились с бешенной скоростью. Дело даже не в сюжете, не в искусственной театральной мизансцене, а в странной мрачной энергии, которая исходила от бумажного лоскутка с кружевными краями.
Непонятные мне воспоминания, кадры из прошлой (моей ли?) жизни замелькали перед глазами. Я увидел, вспомнил, ощутил, а может быть, просто придумал в тот момент странную и немного страшную историю. И не смог бы сейчас утверждать с полной уверенностью, была ли эта история выдумкой чистой воды с начала и до конца, шуткой моего уставшего от каждодневной рутины и одиночества воображения, помутнением рассудка или реальностью.
Давайте теперь перенесемся, мои дорогие, в то немного плоское, ограниченное временем пространство, словно - за грань, по другую сторону зеркала, или, вернее, по другую сторону поверхности фотокартины, словом, туда, куда перенесся в тот знаменательный момент и я.
Пропал чердак, пропал немного пропахший гнилью альбом, исчезли жеманные, до вульгарности, женские лица, с раскрашенными педантичным фотографом губами. Оказался я в незнакомом буржуазном доме. Нет, не в том же самом, куда пришел по службе, часа два, наверное, назад, чтобы оценить винтажные вещицы и отделить настоящие ценности от дешевой подделки, а в совершенно ином.
Сразу хочу сказать, что ни эпоху, ни страну моего путешествия, мне так и не удалось определить, несмотря на мои немалые университетские успехи в этой области и долголетний опыт работы. Да, эпоха нам с вами и не важна, не правда ли? Самое странное заключалось в том, что я, будучи по жизни человеком абсолютно трезвым и не обладающим особым избыточным талантом воображения, не владеющим никакими поэтическими и артистически-художественными способностями и навыками, воспринял этот, своего рода, «переход» из одного состояния в другое - хрупкое и нечеткое - как явление нормальное, даже банальное, и сначала не слишком-то удивился.
Теперь же, мысленно возвращаясь к тому странному месту, в котором мне суждено было раствориться, я стараюсь убедить себя, что все то, что мне пришлось увидеть и пережить, было просто-напросто сном, моей разыгравшейся не на шутку фантазией, результатом обморока, умопомрачением, да, что там говорить, черт-знает чем, но не в койем случае не параллельной реальностью или иным миром. И вас попрошу, милые мои, отнеситесь к моей истории как к сказке, вымыслу, игре больного воображения, не пытайтесь проникнуться ею, так как это может быть опасно для особо чувствительных душ. Смотрите не нее со стороны, словно на театральное представление неопределенного характера, несколько дилетантское и спонтанное. Наблюдайте за развитием событий. Но, ни в койем случае не сходите со своего кресла, не перемещайтесь по залу, и тем более, боже вас упаси, не пытайтесь проникнуть за кулисы! А то и с вами может случиться непоправимое.
Ну вот, предостережения свои я высказал, можно вернуться к описанию.
При первом впечатлении - было сложно понять, был ли дом обитаем или нет. Во всяком случае, необходимая для нормальной светской жизни мебель в нем стояла на своих местах, причем была в особенности кокетливой и выбранной со вкусом. Атласные ткани на креслах, витые ножки...
То, что мне бросилось в глаза в первую очередь - это простыни, из нежнейшей прозрачной марлевки, посеревшие со временем, в которые были тщательно задрапированы зеркала. Мне вспомнилось, что когда-то, еще в моем далеком детстве, существовала такая траурная традиция - заворачивать зеркала, словно мертвые тела, в кружевные покрывала. Эта мысль заставила меня вздрогнуть. В то же время, я не знал, следовали ли хозяева странного дома традициям, существовала ли данная особенность в их мире, да и вообще - что это был за мир.
Комната, в которой я оказался - была достаточно большой залой, совмещавшей в себе столовую и гостиную. Стены - затянуты, словно в кожу, в немного пожелтевшие от времени морщинистые обои с тяжеловесным рисунком. Довольно-таки неприятное, давящее зрелище. В одном месте, ближе к потолку, обои были разорваны, и через дыру, словно через рану, сочилась мелкая струйка. Приблизившись, я смог рассмотреть незнакомых мне лоснящихся насекомых, передвигающихся роем в двух направлениях одновременно - из раны-гнезда и назад. Заглядывать внутрь дыры я не рискнул.
Чехлы на креслах и стульях. Чучела - лисы и кролики. Восковые и фарфоровые куклы. Пыльная ваза с засохшими мертвыми стеблями.
Когда мне становится неуютно, не по себе, моя первая реакция - побег. Выйти из комнаты на свежий воздух, сменить тему разговора, предложить еще одну чашечку чая в фарфоровой чашечке и кусочек торта с кремом, вежливо, но твердо перебивая назойливого собеседника. Подвести черту. Поставить точку. Вот и в этот момент, когда я увидел все эти пугающие меня иссушенные временем драпировки, я решил искать спасения у окна. Нужно было срочно наполнить затхлое помещение свежестью, кислородом, остудить мои лихорадочные мысли.
Окна в доме были огромными, их было много. Они словно спускались с трехметровых потолков, вниз, равномерно чередуясь с полосками стены, на одинаковом расстоянии. Стекла от пыли со временем стали мутными, практически непрозрачными. Мне не хватало воздуха. Я задыхался. На гране обморока, я распахнул настежь одно окно, и приторно-сладкий запах акации хлынул мне в лицо. Чуть дальше, за нарядившемся в белые цветы кустом, простирался, как мне показалось в тот момент, безграничный парк, разбитый в английском стиле.
Вернее нет, не так. Теперь, припоминая более детально и точно всю окружающую меня обстановку, я могу с уверенностью сказать, что парк, он же - сад, был скорее, заброшенным, диким и неухоженным.
Вообще-то следует сказать, что мое бредово-странное приключение могло бы сравниться отнюдь не с кинематографическим роликом, и не с виниловым диском: в них есть танцующее ритмичное движение, мотив, скорость, действие. И театральную пьесу я бы вам не привел в сравнение (каюсь, погорячился, когда предостерегая, представлял вас зрителями, сидящими на своих креслах и наблюдающими за развитием сюжета на сцене). Место, в котором я оказался, могло бы стать, однако, идеальным для театральных декораций - оно было статичным, лишенным жизни, забальзамированным. Таким в моем понимании должен быть созданный по всем правилам мавзолей - он содержит все необходимое для существования, но хозяин его - угасшая душа.
***
Я не могу сказать, долго ли я сижу на этом выцветшем диване, в парке. Да, в парке, вы не ослышались. На диване. Откуда он здесь оказался, ума не приложу. Спиной к лесу, лицом к дому - старинному особняку из моего странного сна. Растения-щупальца и витой плющ - по потрескавшейся стене.
Время пролетело незаметно, и я, словно, впал в литургическую кому. Часы мои остановились. Уже не помню, как попал я на этот диван-либерти, гладкий, упругий, обтянутый плотной тканью в мелкий цветочек. В некоторых местах, на сгибах, цветочки эти все еще остались ярко-розовыми, в то время как на сидении и на спинке - слились в единое грязное пятно. Форму их не разобрать.
Почему я здесь ? Как долго я здесь ?
Если бы сейчас меня увидели со стороны и сфотографировали, то, наверное, изображение это смогло бы стать шедевром. На худой конец, художник-фотограф смог бы прослыть за талантливого оригинала.
Сумасшедшие глаза только что проснувшегося человека. Взлохмаченные поседевшие волосы.
Но меня никто не видит со стороны. В моем выцветшем и завядшем мире есть только особняк, парк и диван, на котором я продолжаю сидеть.
Засушенное растение, сдавленное, втиснутое между страницами старой книги. Гербарий. Бабочка, пойманная и проткнутая иголкой. Нанизанная на кусок картона.