Гений желаний, продолжение
-- Грустная сказка, -- сказал я, -- хорошо что в жизни так не бывает.
-- Нда, -- сказала Элка, -- неплохо, действительно... Может все-таки чего-то хочешь?
-- Сгенерировать тебе чистое желание? - хихикнул я, -- да запросто! Мы, гении, это делаем просто шутя.
-- Генерируй, -- разрешила Элка.
Мне вдруг опять стало мучительно стыдно. Желание-то у меня было, но сказать его словами не представлялось никакой возможности.
-- ну, -- сказал я, -- я вот тут подумал... вот, знаешь... вот...
-- Какое-то не очень понятное желание, -- улыбнулась Элка, -- ты по-простому, чтобы нам, негениям, понятно было?
-- Ну... - мучительно запинаясь, продолжил я , -- вот знаешь, собаки, кошки... И я вот подумал...
-- Ну же?! - Элкины глаза расширились от восторга, -- ну говори же, не томи?
-- Я хочу как собака, -- выпалил я, зажмурив глаза.
-- Ой, как здорово! - Элка проворно развернула меня как положено и наклонилась, -- замечательно просто!
Мы встречались каждый день после работы и до самого вечера каждый день делали то что я хочу. Я даже не представлял себе, что я могу так сильно желать чего-то - вареной кукурузы, пойти в библиотеку и найти как звали героя книжки “Битва за Огонь”, поехать в Ленинград на вечер и погулять по Фонтанке, покататься на цепочечной карусели в парке аттракционов, чтобы Элка почитала мне вслух, целоваться на автобусной остановке, гулять босыми под ливнем - был июль, и дожди шли почти каждый вечер - короткие и сильные, словно кто-то опрокидывал на город Малая Вишера ведро с теплой водой. Пить шампанское из горлышка. Жечь костер на реке. Тихо пробраться в примерочную единственного универмага, вдвоем, и там заниматься любовью, ужасаясь собственной смелости и боясь каждого шороха. Плавать наперегонки до дальних островов, нырять -- кто кого пересидит.
Это было лучшее лето в моей жизни, в 19 лет лето еще тянется бесконечно, и только к началу августа я сообразил что через неделю практика закончится, мы уедем в Ленинград, а Элка -- нет.
Это было совершенно неправильно. И вообще, все было неправильно! Почему Элка, красавица, умница - работает на этом жутком комбинате? Этот ее Виктор, муж, тихий тупой алкоголик, к которому она покорно возвращается по вечерам? Эти вонючие лужи? Дохлые кошки, которых перемалывают в мыло? Нет, все это абсолютно никуда не годилось. И вообще. Эти вышедшие из моды кофточки, которые она носила? Они ей конечно шли, с такой внешностью ей бы пошел и натянутый через голову мешок для картошки… Но Элка же была достойна гораздо лучшего!
Я вдруг почувствовал странную ответственность. С одной стороны, Элка была на целую вечность меня старше и примерно во столько же раз умнее. Не могло быть и речи, о том тобы например, жениться на такой женщине. Это было просто глупо. И вообще, зачем бы мне жениться? С другой стороны… вот уже почти месяц я гененировал для нее желания. Элка с огромным удовольствием их выполняла. Я чувствовал себя Алладином, укравшим волшебную лампу и одновременно - владельцем экзотического домашнего животного. Надо сказать, что я никогда, и до сих пор, не заводил себе ни собак, ни кошек, ни даже рыбок - именно из опасения что их придется потом кормить, гулять-даже если гулять не хочется, а в случае собаки - еще и быть готовым в любой момент встретиться с ней взглядом, наткнуться на сочащиеся любовью влажные глаза и в ответ не забыть погладить. Ужасно.
Но оставлять все так как есть тоже было нельзя. Совершенно непонятно было - что же делать?
И вот, за пару дней до моего отъезда я, движимый желанием хоть что-то сделать для Элки, задумал отвести ее в шикарный ресторан. Как ни странно, это было несложно. Нам выдали стипению за практику - больше чем обычно, поскольку считалось что мы вроде как и работаем тоже. У меня в кармане было 64 рубля 35 копеек - на эти деньги уже вполне можно было сводить девушку хоть куда. А самое главное -- в то время у моей мамы был поклонник, Ираклий Осипович, вальяжный такой дедуля. Маме он не слишком нравился, обращалась она с ним прохладно, поэтому Ираклий Осипович очень старался. В частности, иногда, в темной прихожей совал мне деньги в конвертике с присказкой - купи себе что-нибудь, и настойчиво звал не стесняться, заходить к нему как-нибудь вечерком. А работал он - вот удача - метрдотелем ресторана при гостинице Европейская. А деньги я откладывал. Я вообще был довольно запасливый мальчик. Вот и пригодятся, думал я, очень довольный собой.
Мы выехали из Вишеры часа в два дня, сразу после занятий. Я так сильно хотел поразить и порадовать Элку, что она просто цвела. Мы ехали в электричке и я знал что весь вагон мне завидует.
Элка всю дорогу щебетала и даже не спросила - куда это мы собственно собрались. Мы вышли на Московском вокзале, держась за руки перебежали дурацкий переход на Площадь Восстания. На углу я остановился и сказал
-- Элка! Во-первых, я хочу тебя поцеловать.
И опять поразился, как меняется у Элки лицо после того как я говорю -- “Я хочу”. В каком-то очень старом приключенческом фильме был эпизод, когда герой случайно попадает на ритуал языческого жертвоприношения. Из кустов позади капища он наблюдает, как верховная жрица, высокая, грудастая, как положено голливудским верховным жрицам, медленно движется прямо на него, неся на вытянутых руках поднос с какими-то фруктами-овощами. Потом камера показывает крупным планом ее лицо - расширенные зрачки, слегка приоткрытый рот с пухлыми нежными губами и безумно-счастливое выражение лица. Willing sacrifice, как говорят англичане. Счастливая жертва.
Вот такое лицо становилось у Элки каждый раз когда я говорил “Я хочу”. Словно и вправду - продала она все свои желания за какую-то неизвестную (и очевидно -- высокую) плату какому-нибудь опереточному черту, и живет теперь ровно Будда - без страстей, без иссушающей зависти, без горестного “Вот бы и мне”. И единственно что ей доступно из острых удовольствий - это питаться желаниями других, исполнять их как можно лучше и точнее.
Брр, подумал я, какая идиотская ерунда. И загадал второе желание:
-- И еще я хочу купить тебе красивую одежду. Можно?
-- Можно, -- отозвалась Элка очень серьезно. Она ответила не сразу, словно я не шмотки ей собирался покупать а руку с сердцем предлагал.
Мы шли по Невскому и заходили в каждый магазин. Нам везло. Напротив улицы Рубинштейна мы купили пару ярко-красных босоножек с множеством ремешком и шелковый шарф с маками - и то и другое буквально выбросили буквально за три минуты до нашего прихода.
В комиссионном магазинчике рядом с кинотеатром Колизей Элка нашла белое шелковое струящееся платье - платье уценили, оно было на очень высокий рост -- а нам -- в самый раз!
В Гостинке мы купили красную сумку, а в Лавке Художника - серебряную цепочку на шею, пару серебряных колец и серьги с рубиновым стеклом.
К концу проспекта мы совсем вымотались. Я сел на скамеечку перед фонтаном напротив Адмиралтейства, а Элка, забрав у меня пакеты, удалилась в ближайший туалет -переодеватьс и приводить себя в порядок. Время было уже к шести, пора было идти ужинать.
-- Ох ничего себе, -- сказал я, когда она вернулась, -- ох ну ничего себе….
Элка причела на краешек скамейки, разгладила платье на коленях и спросила, притворно-скромно:
-- Мне идет?
-- Я хочу чтобы ты всегда так выглядела! - сказал я абсолютно честно.
-- Обязательно, -- улыбнулась Элка. - Так куда ты хочешь чтобы мы пошли в таком виде?
-- Мы с тобой зайдем на минуточку ко мне, -- пояснил я, -- потому что мне тоже нужно переодеться. А потом мы пойдем в ресторан. Самый лучший. Я очень хочу тебя всем показать. Можно?
-- Ой, нужно!, -- обрадовалась Элка. - Пойдем скорее!
Идти было недалеко. Мы с матерью в то время жили в двух комнатах в огромной коммуналке за Конюшенной площадью. Я попросил Элку быть потише, и мы ощупью, не зажигая свет, пробрались по длинному коридору. Около каждой двери я на секунду останавливался и шепотом докладывал:
-- А здесь живет Илья Эдуардович, он физик. Он с Иоффе работал, москвич. Потом попал в немилость... ну и вот. Он раньше был женат на Цецилии Абрамовне, она живет воон в той комнате. Он учительница испанского. У нас есть испанская школа-интернат на Нарвской, она там преподает.
-- А теперь? - драматическим шопотом спросила Элка
-- А теперь они поссорились, лет 25 назад. Меня еще не было. И теперь она (я остановился, пригреб ее к себе и продолжал шептать прямо в пахнущее летом ухо) - теперь она когда идет к себе с чайником, то всегда поливает его шкаф, вон, видишь, тот, высокий?
-- Зачем?
-- Чтобы он понемногу рассохся. Это страшная месть.-- я хрюкнул от сдерживаемого смеха, а Элка пригорюнилась, было видно даже в полутьме.
-- Ты чего?
-- Это очень печально, -- сказала она и хлюпнула носом.
-- Да... - согласился я на всякий случай. - А вот здесь живет Наталья Германовна. Она носит на голове подушечку. Шелковую, привязывает платочком.
-- Зачем? - спросила Элка.
-- Я не знаю... А вон в той комнате живет мой приятель Сережка, он из театрального. К нему ходят такие... актерочки. Но ты гораздо лучше! А еще у него есть кот с воттакенными яйцами. И тоже Сережа, ему девушка подарила.
-- А вот здесь? - спросила Элка, -- там где коврик пушистый?
-- А! Здесь живут Олег и Рая. Олег - пьяница. Когда он напивается, то ему неловко заходить в дом, и он ночует в коридоре. Вот, Рая ему тут коврик постелила... а в той тумбочке она держит подушку и плед...
А тут живет Илона Степановна, ее дочка и внучка. Илона Степановна -- она очень старая, на улицу уже не выходит. Высокая такая, и обалденно красивая... Если ты постареешь, то будешь как она... Но ты не постареешь, -- добавил я галантно, -- я этого не хочу.
-- Хорошо, -- серьезно ответила Элка.
-- А внучка у нее тоже длинная. И тощая. И очень умная. - продолжал я. Она тоже студентка. В медицинском.
-- А тут живут Рахиль Исаковна, Леонид Петрович и Фимочка. Пойдем, вот моя комната, я тебе дальше расскажу...
Мы вошли в комнату, закрыли за собой дверь, я взял Элку за руку и подвел к окну. - Ох! - сказала Элка тихо.
Мы жили на седьмом этаже, и из окна был виден город, до самой Невы. Сначала крыши, потом маленькая Конюшенная площадь, расходящиеся игруушечные каналы, каналы, потом снова крыши, потом совсем уже маленькие статуи над Эрмитажем. А дальше Нева, широкая как озеро, и стрелка. А еще слева немножко был виден Невский.
Я стоял и смотрел на Элкину спину и профиль на фоне окна и думал что ничего более прекрасного в жизни своей не увижу. От этой мысли мне стало как-то невесело. Жить-то вроде еще долго...
Потом она повернулась ко мне и спросила:
-- Так что там Рахиль Исаовна?--
-- А! - облегченно воскликнул я, -- да! Рахиль Исаковна вышла за Леонида Петровчиа замуж, когда ей было уже сильно за сорок. А до того он был женат на ее сестре, Анне. Но любил Рахиль. Так получилось. Они познакомились на свадьбе.
-- Ты врешь, Вадим Кирсанов, -- строго сказала Элка. - думаешь, если я работаю в этой дыре страшной, так я и Ветхий завет не читала. И буквы знаю плохо.
-- Какой Завет?, -- удивился я.
-- Ветхий.
-- А, -- протянул я без интереса, -- я не читал.
-- Что - правда что ли сначала на старшей сестре женат был? - поразилась Элка. - Ну, ну?
-- Ну, Анна умерла. Она была уже немолодая, лет на пятнадцать старше Рахили. А Леонид Петрович еще старше. Но он не умер! И они поженились. И у них родился Фимочка. И они совершенно с ума сошли. Писать и какать его сажают на стол. Горшок ставят на стол...
-- Зачем? - удивилась Элка.
-- Понятия не имею, -- ответил я, -- и Рахиль все время ему поет песенки, читает книжки и делает массаж. И еще он у них на скрипке играет.
-- На горшке?
-- Нет, так просто. Но он просто маленький очень еще, ему четыре года... И он уже умеет читать, представляешь? Я проверял.
-- Здорово!!! - с чувством сказала Элка.
-- Ну вот... - закончил я. Подожди меня пять минут, я костюм надену.
Мы шли по улице, я чувствовал как немножко жмут новые ботинки, что костюм маловат в плечах (я вырос за лето), ощущал теплую Элкину руку у меня подмышкой, скосив глаза, смотрел как она ловко переступает бесконечными своими ногами в блестящих красных босоножках - и все это было очень празднично, словно мы шли на бал у английской королевы. Я был очень доволен собой.
Правда, когда мы подошли к дверям Европейской, стало страшновато. А ну как пошлет меня этот Ираклий куда подальше? А вдруг они разругались с матерью за этот месяц? А вдруг его уволили? А вдруг он просто наврал что метрдотель, а на самом деле повар в молочной столовой на Майорова?
Но все обошлось. Щвейцар, завороженно смотря на Элку, механически покивал в ответ на мое интимное “кхм... мы к Ираклию Осиповичу...” улыбнулся как идиот и распахнул дверь. Я думаю что я мог бы ему сообщить все что угодно - например прочитать стихотворение Агнии Барто, результат бы не изменился.
Внутри были пальмы, темное дерево, латунные завитушки, мягкий ковер и очень много света. Свет дробился на миллионы бликов - хрустальные люстры, хрустальные светильники, хрустальные бокалы, сияющие металлические супницы ведерки с шампанским, столовые приборы, сияющие крахмальные рубашки офииантов, кокетливо свернутые в хитрые розочки ослепительно белые салфетки… У меня потемнело в глазах от ужаса. Бежать, бежать отсюда как можно скорее.
К счастью, Ираклий Осипович уже шел к нам по проходу, величественный как дредноут. Он радушно раскинул руки и пригласил не стесняться, уважить старика и провел нас к дальнему столику, очень уютному.
(продолжение следует)
-- Нда, -- сказала Элка, -- неплохо, действительно... Может все-таки чего-то хочешь?
-- Сгенерировать тебе чистое желание? - хихикнул я, -- да запросто! Мы, гении, это делаем просто шутя.
-- Генерируй, -- разрешила Элка.
Мне вдруг опять стало мучительно стыдно. Желание-то у меня было, но сказать его словами не представлялось никакой возможности.
-- ну, -- сказал я, -- я вот тут подумал... вот, знаешь... вот...
-- Какое-то не очень понятное желание, -- улыбнулась Элка, -- ты по-простому, чтобы нам, негениям, понятно было?
-- Ну... - мучительно запинаясь, продолжил я , -- вот знаешь, собаки, кошки... И я вот подумал...
-- Ну же?! - Элкины глаза расширились от восторга, -- ну говори же, не томи?
-- Я хочу как собака, -- выпалил я, зажмурив глаза.
-- Ой, как здорово! - Элка проворно развернула меня как положено и наклонилась, -- замечательно просто!
Мы встречались каждый день после работы и до самого вечера каждый день делали то что я хочу. Я даже не представлял себе, что я могу так сильно желать чего-то - вареной кукурузы, пойти в библиотеку и найти как звали героя книжки “Битва за Огонь”, поехать в Ленинград на вечер и погулять по Фонтанке, покататься на цепочечной карусели в парке аттракционов, чтобы Элка почитала мне вслух, целоваться на автобусной остановке, гулять босыми под ливнем - был июль, и дожди шли почти каждый вечер - короткие и сильные, словно кто-то опрокидывал на город Малая Вишера ведро с теплой водой. Пить шампанское из горлышка. Жечь костер на реке. Тихо пробраться в примерочную единственного универмага, вдвоем, и там заниматься любовью, ужасаясь собственной смелости и боясь каждого шороха. Плавать наперегонки до дальних островов, нырять -- кто кого пересидит.
Это было лучшее лето в моей жизни, в 19 лет лето еще тянется бесконечно, и только к началу августа я сообразил что через неделю практика закончится, мы уедем в Ленинград, а Элка -- нет.
Это было совершенно неправильно. И вообще, все было неправильно! Почему Элка, красавица, умница - работает на этом жутком комбинате? Этот ее Виктор, муж, тихий тупой алкоголик, к которому она покорно возвращается по вечерам? Эти вонючие лужи? Дохлые кошки, которых перемалывают в мыло? Нет, все это абсолютно никуда не годилось. И вообще. Эти вышедшие из моды кофточки, которые она носила? Они ей конечно шли, с такой внешностью ей бы пошел и натянутый через голову мешок для картошки… Но Элка же была достойна гораздо лучшего!
Я вдруг почувствовал странную ответственность. С одной стороны, Элка была на целую вечность меня старше и примерно во столько же раз умнее. Не могло быть и речи, о том тобы например, жениться на такой женщине. Это было просто глупо. И вообще, зачем бы мне жениться? С другой стороны… вот уже почти месяц я гененировал для нее желания. Элка с огромным удовольствием их выполняла. Я чувствовал себя Алладином, укравшим волшебную лампу и одновременно - владельцем экзотического домашнего животного. Надо сказать, что я никогда, и до сих пор, не заводил себе ни собак, ни кошек, ни даже рыбок - именно из опасения что их придется потом кормить, гулять-даже если гулять не хочется, а в случае собаки - еще и быть готовым в любой момент встретиться с ней взглядом, наткнуться на сочащиеся любовью влажные глаза и в ответ не забыть погладить. Ужасно.
Но оставлять все так как есть тоже было нельзя. Совершенно непонятно было - что же делать?
И вот, за пару дней до моего отъезда я, движимый желанием хоть что-то сделать для Элки, задумал отвести ее в шикарный ресторан. Как ни странно, это было несложно. Нам выдали стипению за практику - больше чем обычно, поскольку считалось что мы вроде как и работаем тоже. У меня в кармане было 64 рубля 35 копеек - на эти деньги уже вполне можно было сводить девушку хоть куда. А самое главное -- в то время у моей мамы был поклонник, Ираклий Осипович, вальяжный такой дедуля. Маме он не слишком нравился, обращалась она с ним прохладно, поэтому Ираклий Осипович очень старался. В частности, иногда, в темной прихожей совал мне деньги в конвертике с присказкой - купи себе что-нибудь, и настойчиво звал не стесняться, заходить к нему как-нибудь вечерком. А работал он - вот удача - метрдотелем ресторана при гостинице Европейская. А деньги я откладывал. Я вообще был довольно запасливый мальчик. Вот и пригодятся, думал я, очень довольный собой.
Мы выехали из Вишеры часа в два дня, сразу после занятий. Я так сильно хотел поразить и порадовать Элку, что она просто цвела. Мы ехали в электричке и я знал что весь вагон мне завидует.
Элка всю дорогу щебетала и даже не спросила - куда это мы собственно собрались. Мы вышли на Московском вокзале, держась за руки перебежали дурацкий переход на Площадь Восстания. На углу я остановился и сказал
-- Элка! Во-первых, я хочу тебя поцеловать.
И опять поразился, как меняется у Элки лицо после того как я говорю -- “Я хочу”. В каком-то очень старом приключенческом фильме был эпизод, когда герой случайно попадает на ритуал языческого жертвоприношения. Из кустов позади капища он наблюдает, как верховная жрица, высокая, грудастая, как положено голливудским верховным жрицам, медленно движется прямо на него, неся на вытянутых руках поднос с какими-то фруктами-овощами. Потом камера показывает крупным планом ее лицо - расширенные зрачки, слегка приоткрытый рот с пухлыми нежными губами и безумно-счастливое выражение лица. Willing sacrifice, как говорят англичане. Счастливая жертва.
Вот такое лицо становилось у Элки каждый раз когда я говорил “Я хочу”. Словно и вправду - продала она все свои желания за какую-то неизвестную (и очевидно -- высокую) плату какому-нибудь опереточному черту, и живет теперь ровно Будда - без страстей, без иссушающей зависти, без горестного “Вот бы и мне”. И единственно что ей доступно из острых удовольствий - это питаться желаниями других, исполнять их как можно лучше и точнее.
Брр, подумал я, какая идиотская ерунда. И загадал второе желание:
-- И еще я хочу купить тебе красивую одежду. Можно?
-- Можно, -- отозвалась Элка очень серьезно. Она ответила не сразу, словно я не шмотки ей собирался покупать а руку с сердцем предлагал.
Мы шли по Невскому и заходили в каждый магазин. Нам везло. Напротив улицы Рубинштейна мы купили пару ярко-красных босоножек с множеством ремешком и шелковый шарф с маками - и то и другое буквально выбросили буквально за три минуты до нашего прихода.
В комиссионном магазинчике рядом с кинотеатром Колизей Элка нашла белое шелковое струящееся платье - платье уценили, оно было на очень высокий рост -- а нам -- в самый раз!
В Гостинке мы купили красную сумку, а в Лавке Художника - серебряную цепочку на шею, пару серебряных колец и серьги с рубиновым стеклом.
К концу проспекта мы совсем вымотались. Я сел на скамеечку перед фонтаном напротив Адмиралтейства, а Элка, забрав у меня пакеты, удалилась в ближайший туалет -переодеватьс и приводить себя в порядок. Время было уже к шести, пора было идти ужинать.
-- Ох ничего себе, -- сказал я, когда она вернулась, -- ох ну ничего себе….
Элка причела на краешек скамейки, разгладила платье на коленях и спросила, притворно-скромно:
-- Мне идет?
-- Я хочу чтобы ты всегда так выглядела! - сказал я абсолютно честно.
-- Обязательно, -- улыбнулась Элка. - Так куда ты хочешь чтобы мы пошли в таком виде?
-- Мы с тобой зайдем на минуточку ко мне, -- пояснил я, -- потому что мне тоже нужно переодеться. А потом мы пойдем в ресторан. Самый лучший. Я очень хочу тебя всем показать. Можно?
-- Ой, нужно!, -- обрадовалась Элка. - Пойдем скорее!
Идти было недалеко. Мы с матерью в то время жили в двух комнатах в огромной коммуналке за Конюшенной площадью. Я попросил Элку быть потише, и мы ощупью, не зажигая свет, пробрались по длинному коридору. Около каждой двери я на секунду останавливался и шепотом докладывал:
-- А здесь живет Илья Эдуардович, он физик. Он с Иоффе работал, москвич. Потом попал в немилость... ну и вот. Он раньше был женат на Цецилии Абрамовне, она живет воон в той комнате. Он учительница испанского. У нас есть испанская школа-интернат на Нарвской, она там преподает.
-- А теперь? - драматическим шопотом спросила Элка
-- А теперь они поссорились, лет 25 назад. Меня еще не было. И теперь она (я остановился, пригреб ее к себе и продолжал шептать прямо в пахнущее летом ухо) - теперь она когда идет к себе с чайником, то всегда поливает его шкаф, вон, видишь, тот, высокий?
-- Зачем?
-- Чтобы он понемногу рассохся. Это страшная месть.-- я хрюкнул от сдерживаемого смеха, а Элка пригорюнилась, было видно даже в полутьме.
-- Ты чего?
-- Это очень печально, -- сказала она и хлюпнула носом.
-- Да... - согласился я на всякий случай. - А вот здесь живет Наталья Германовна. Она носит на голове подушечку. Шелковую, привязывает платочком.
-- Зачем? - спросила Элка.
-- Я не знаю... А вон в той комнате живет мой приятель Сережка, он из театрального. К нему ходят такие... актерочки. Но ты гораздо лучше! А еще у него есть кот с воттакенными яйцами. И тоже Сережа, ему девушка подарила.
-- А вот здесь? - спросила Элка, -- там где коврик пушистый?
-- А! Здесь живут Олег и Рая. Олег - пьяница. Когда он напивается, то ему неловко заходить в дом, и он ночует в коридоре. Вот, Рая ему тут коврик постелила... а в той тумбочке она держит подушку и плед...
А тут живет Илона Степановна, ее дочка и внучка. Илона Степановна -- она очень старая, на улицу уже не выходит. Высокая такая, и обалденно красивая... Если ты постареешь, то будешь как она... Но ты не постареешь, -- добавил я галантно, -- я этого не хочу.
-- Хорошо, -- серьезно ответила Элка.
-- А внучка у нее тоже длинная. И тощая. И очень умная. - продолжал я. Она тоже студентка. В медицинском.
-- А тут живут Рахиль Исаковна, Леонид Петрович и Фимочка. Пойдем, вот моя комната, я тебе дальше расскажу...
Мы вошли в комнату, закрыли за собой дверь, я взял Элку за руку и подвел к окну. - Ох! - сказала Элка тихо.
Мы жили на седьмом этаже, и из окна был виден город, до самой Невы. Сначала крыши, потом маленькая Конюшенная площадь, расходящиеся игруушечные каналы, каналы, потом снова крыши, потом совсем уже маленькие статуи над Эрмитажем. А дальше Нева, широкая как озеро, и стрелка. А еще слева немножко был виден Невский.
Я стоял и смотрел на Элкину спину и профиль на фоне окна и думал что ничего более прекрасного в жизни своей не увижу. От этой мысли мне стало как-то невесело. Жить-то вроде еще долго...
Потом она повернулась ко мне и спросила:
-- Так что там Рахиль Исаовна?--
-- А! - облегченно воскликнул я, -- да! Рахиль Исаковна вышла за Леонида Петровчиа замуж, когда ей было уже сильно за сорок. А до того он был женат на ее сестре, Анне. Но любил Рахиль. Так получилось. Они познакомились на свадьбе.
-- Ты врешь, Вадим Кирсанов, -- строго сказала Элка. - думаешь, если я работаю в этой дыре страшной, так я и Ветхий завет не читала. И буквы знаю плохо.
-- Какой Завет?, -- удивился я.
-- Ветхий.
-- А, -- протянул я без интереса, -- я не читал.
-- Что - правда что ли сначала на старшей сестре женат был? - поразилась Элка. - Ну, ну?
-- Ну, Анна умерла. Она была уже немолодая, лет на пятнадцать старше Рахили. А Леонид Петрович еще старше. Но он не умер! И они поженились. И у них родился Фимочка. И они совершенно с ума сошли. Писать и какать его сажают на стол. Горшок ставят на стол...
-- Зачем? - удивилась Элка.
-- Понятия не имею, -- ответил я, -- и Рахиль все время ему поет песенки, читает книжки и делает массаж. И еще он у них на скрипке играет.
-- На горшке?
-- Нет, так просто. Но он просто маленький очень еще, ему четыре года... И он уже умеет читать, представляешь? Я проверял.
-- Здорово!!! - с чувством сказала Элка.
-- Ну вот... - закончил я. Подожди меня пять минут, я костюм надену.
Мы шли по улице, я чувствовал как немножко жмут новые ботинки, что костюм маловат в плечах (я вырос за лето), ощущал теплую Элкину руку у меня подмышкой, скосив глаза, смотрел как она ловко переступает бесконечными своими ногами в блестящих красных босоножках - и все это было очень празднично, словно мы шли на бал у английской королевы. Я был очень доволен собой.
Правда, когда мы подошли к дверям Европейской, стало страшновато. А ну как пошлет меня этот Ираклий куда подальше? А вдруг они разругались с матерью за этот месяц? А вдруг его уволили? А вдруг он просто наврал что метрдотель, а на самом деле повар в молочной столовой на Майорова?
Но все обошлось. Щвейцар, завороженно смотря на Элку, механически покивал в ответ на мое интимное “кхм... мы к Ираклию Осиповичу...” улыбнулся как идиот и распахнул дверь. Я думаю что я мог бы ему сообщить все что угодно - например прочитать стихотворение Агнии Барто, результат бы не изменился.
Внутри были пальмы, темное дерево, латунные завитушки, мягкий ковер и очень много света. Свет дробился на миллионы бликов - хрустальные люстры, хрустальные светильники, хрустальные бокалы, сияющие металлические супницы ведерки с шампанским, столовые приборы, сияющие крахмальные рубашки офииантов, кокетливо свернутые в хитрые розочки ослепительно белые салфетки… У меня потемнело в глазах от ужаса. Бежать, бежать отсюда как можно скорее.
К счастью, Ираклий Осипович уже шел к нам по проходу, величественный как дредноут. Он радушно раскинул руки и пригласил не стесняться, уважить старика и провел нас к дальнему столику, очень уютному.
(продолжение следует)