подборка Олега Горшкова
oleg_gor
вошедшая в лонг-лист конкурса «Заблудившийся трамвай - 2005»
Вольтерьянство маленькой кофейни
Вольтерьянство маленькой кофейни
В тысячах разбросано улик.
Предрассветный час, а ей до фени:
Раздувает докрасна угли,
Потчует мотивчиком опальным
И паленым «Розовым» в розлив.
Мы с тобой здесь без вести пропали
Ядовитой истины вкусив,
Смешанной с отравой заблуждений,
Спутав, как всегда, одно с другим…
Дождь по стеклам. Всё окрест в дожде, и
Сквозь стекло и терпкий горький дым,
Посмотри, как мир размыт и глянцев,
Так размыт, что чудится под джаз
Будто это «малые голландцы»
Выдохнули призрачный пейзаж.
И пока расписывают скрипки
Прошлое и будущее нам
Бормотаньем музык этих зыбких
Живы будем... с горем пополам…
Умолчание
И если вам еще потребуется мелочь
Затертых гладких слов, разменных легких фраз,
И если хоть на миг они развеют немочь,
Подкупят и уймут тревогу ваших глаз,
Не постесняйтесь быть последней попрошайкой.
Выпрашивайте всё! Пусть сыплется, бренча:
Сарказм Ларошфуко, заученные хайку,
Цитаты из Ли Бо, библейская печаль,
Которая во всем присутствует подспудно.
Заставьте быть меня транжирою-сверчком,
Пичугой заводной, поющей день свой судный,
Хоть бражником в цветке, набоковским сачком
Накрытым во хмелю и посредине песни -
Ведь даже мотыльку поется у свечи.
Звенящим изнутри для Вас я буду, если
Бездомность ваших глаз врачует: «Не молчи!
Рассказывай себя, как лист, слетевший с ветки,
Как тихая вода, затвердевая в лед,
Рассказывай себя с избытого рассвета
До сбывшихся ночей, готовящих излет».
И я откроюсь весь, сорвав, к чертям, щеколды,
Всем нажитым бренча, оставшись, чуть дыша,
С заветным медяком, хранимым за щекою…
А если всё начать вот с этого гроша?..
Из грек в варяги
Не заметишь миг подмены,
Но уже повёрнут кран -
Брызнул в чашу ойкумены
Зазеркалья океан.
Задышали свежим суслом
Русла выброженных рек.
Догорело масло в тусклой
Плошке солнца. Путь из грек
До варяг своих забытых
Вспоминает сонный флот,
Всё избывший, бивший, битый.
Было время плыть вперед.
Есть и время возвращаться.
Возвращаться - значит, жить…
Я вернусь, и домочадцы,
Снеги белые, кружить
Снова примутся в сочельник,
Убаюкивая грусть.
Пристань, город, дом, качели…
Всё качнется… Я вернусь.
Отдалится бал вселенский,
Схлынет прочь от кораблей
Спи, мой флот… В заветном Н-ске
Хлебным духом бакалей
Двор предутренний напитан
И созвучен тишине
Золотистый, пышный, ситный
Колобок луны в окне
Дома отчего, в котором
Половицами скрипит
Чье-то детство. Там, за шторой,
Кто-то, кажется, не спит.
Там вино из господина
Пьет полночную печаль…
В золотую середину,
К окончанию начал,
Самой тихой в мире сапой
Циферблат в часах ползет
Против стрелки… Так внезапно
В дымку Леты канет флот…
Молитва
Так и не приучен был молиться.
Мне ущербность слышится в «прощать».
Что ж без гнева, Божия Кормилица,
Смотришь?... О своих насущных щах
Что-то бормочу, поставив свечку,
О каких-то суетных вещах:
С Пасхи, мол, храню я вербы веточку.
Кладбища стараюсь навещать -
Здесь, за Волгой, там, за тусклой Соной.
Подаю на нищенский общак.
Да, пристрастен к дружеской, застольной,
Пьяной болтовне, когда обшлаг
Может быть божественной закуской,
А на языке елозит бес...
Говорят, таким был дед, на Курской
Заживо сгоревший в танке… Без
Этой пустоты невосполнимой
Я, быть может, стал совсем другим…
Да, любил, обвенчан был с любимой.
Было, было… По воде круги…
По воде круги. По снегу сани,
Мчащие в вечерний непокой.
Свет и тьма - одной руки касанье
Для того, кому сейчас легко
Тосковать, печалиться, и всё же
Пусть мне одиночей и больней
Станет во сто крат, но, Матерь Божья,
Дай здоровья матери моей!
Тающий пейзаж
Еще острей предчувствие зимы.
Прозрачнее в реке намек на зиму.
Намокшие мосты пусты и мнимы,
Как мним и я, как ныне мнимы мы.
За флигелем, на волжском берегу,
Всё реже ряд рыбацких дряхлых лодок,
И будто ждет причастия природа,
Разоблачившись… Я не сберегу,
Наверно, этот тающий пейзаж,
С подспудной, но навязчивой тревогой,
С задумчивостью ветреной о Боге -
Я обойду безлюдный зябкий пляж
И растворюсь в предчувствии зимы,
В каком-то, с винным привкусом, броженьи…
Жить все же легче на опереженье,
Всё раздавать и знать, что сам взаймы
Всегда живешь, всё время возвращая
Насущный, неоплатный, странный долг.
Но век платить недолог, век не до…
***
Никуда не годится сердце, износ - год за два…
И махнуть бы рукой на карканье эскулапов,
Но уже неохотно решаюсь вперед загадывать,
И всегда с оговоркой на ту, что крадется сапой.
Одолеть бы мысли о той, что не может сбиться
Ни со счета имен, ни со следа летящих в убыль,
Но подробней и явственней в снах проступают лица
Тех, кому на канун ставишь свечи, кто ждет и любит.
Что же держит тебя, кроме глупого чувства долга?
Всё насущней становится с каждым биеньем пульса
То, что долго казалось призрачным, слишком долго -
Сопричастность твоя с тишиной, из которой пьются
Эти горькие крепкие вина воспоминаний,
И куда ты уйдешь из китая своих печалей,
Из скитаний бессчетных… Она нестерпимо манит,
Но так страшно шагнуть… Так бывает всегда вначале…
Моя твоя не понимай
Моя твоя не понимай -
Чужда пристанищу дорога.
Покой за пазухой у Бога
Не друг ристалищу: прощай -
Моя твоя не понимай.
Моя твоя не понимай -
Свергает верба желтый лотос,
Склонившись к водам с позолотой.
Шипит джиневра ланцелоту:
Моя твоя не понимай
Моя твоя не понимай.
Так, по живому, нож - бумагу.
И точно так же ложь - отвагу.
И бьется, плещет через край:
Моя твоя не понимай.
Моя твоя не понимай.
И нем язык, и слух с изъяном.
Коза обходит мир с баяном,
Чтоб музой стать вавилонянам:
Моя твоя не понимай.
Моя твоя не понимай.
О, как легко поверить в это,
Когда поет свою вендетту
Сверчок сверчку, поэт поэту -
Моя твоя не понимай.
Amen… Omen
Да не будет же ей преткновенья -
Очарованной речью сверчков
Тишине этой вязкой, осенней,
Что чем гуще, тем всё сокровенней,
Тем всё пристальней в топи зрачков.
Размываются зыбкие блики
Ликованья поленьев в печи…
Мне мерещится: плачут калики
Перехожие, спрятавши лики
За костровой завесой в ночи,
В складках вретищ и дыма, что колет
Темноту в их глазницах до слез…
То ли гусли, то ль звук с колоколен -
Зов к заутрене, густ и раздолен.
И молиться, и верить всерьез
Может быть, в первый раз, в неуемной,
Всполошённой дремучей тоске
Сердце пробует: Amen и Omen -
Всё смешалось…
Неверен и темен,
Горизонт распростерт вдалеке…
Ленивое предместье
В предместье, истомленном тишиной
Глухих дворов, что шепчутся лениво
Листвой сомлевшей, где почти грешно
Быть торопливым в мыслях, дикой сливы
Сорви поклонный, ветвь согнувший плод -
Угодливой природы подношенье,
Почувствуй, сколько власти в искушенье
Брать и пьянеть от всех земных щедрот
По прихоти имперского «хочу!»,
Чтоб на губах познаньем сердцевинным
Вот этот привкус, кисло-сладкий, винный,
Не выветрился... Вдаль, за каланчу,
В медлительный, пчелиный, мятный рай
Рой отлетит печалей неуемных,
И мы войдем в прохладу темных комнат,
В сутулый дом с полдневного двора,
Чтоб предаваться праздности вдвоем:
Лелеять лень, курить табак из трубки,
Суть потеряв невольно в слове сутки,
День спутав с ночью, жизнь с насущным днем...
В предместье, балансирующем на
Тончайшей грани сна и зыбкой яви,
Где даже мышь в своем мышином праве,
Где с циферблатов стрелка смещена
Секундная в опалу забытья,
Где длится, длится, длится наважденье,
Где без опаски фантиками денег
Шуршит в карманах мышка наша (я
Свои одежды брошу на полу),
Где бог фарфоров, призрачен и хрупок,
Там лень лелеять, там курить из трубки,
Там слушать шорох времени в углу…
Первый день
И вот качнётся сон, встревоженный одним
Касанием едва занявшегося света,
И станет отлетать, как сигаретный дым,
Клубясь на потолок, и там теряться где-то,
И вот за пядью пядь начнет тесниться мгла,
Давая вновь вещам привычность очертаний,
И форму принимать начнет пятно стола,
И недопитый чай начнет желтеть в стакане.
За миг до вдоха в явь, до выдоха, когда
Ночь с век моих вспорхнет, и веки дрогнут нервно,
Всё сущее замрет, как будто навсегда,
И жизнь качнется вдруг, и день начнется первый...
Я взглядом обращен в бездонное ничто
Себя, себя, себя... с безумством интраверта,
Я преломляю свет сквозь этот взгляд, и шторм
Всех атомов моих смиряет близость смерти
И тишины ее обманчиво-слепой,
В которой разум, речь, рефлексия вот эта -
Космическая пыль, песок и глина пойм
Под Ноев Новый Год и топливо для света.
Всё знание мое, которым наущён
Плодить своих химер, пытливость вся, без счета,
Пригодны ль для того, чтоб как-нибудь ещё
Прочесть Екклесиаст, умерив грусть на йоту?...
В купели востока
Ты тронешь лады, а в ладонях ни звука -
Лишь воздух, откуда таинственным трюком
Сцедили всю музыку: пчел, колоколен,
Скрипучих качелей... И ты обездолен,
Усталый, глухой созерцатель застывших
В реке отражений - не глубже, не выше.
Сюжеты изучены. Фабулы сжаты.
Растянуто время в летучие даты.
И в этом подобии сна и блицкрига
Лишь чудо, пожалуй, завяжет интригу...
В купели востока восходит, взрастает,
Светает, лучится... И выпорхнут стаи,
Поэты, собачки, художники, дамы...
Вот вам пастораль с мошкарой, пилорамой,
С заброшенным прудом, со сплетнями, дремой...
Круг замкнут, и может ли быть по-другому?
И ты повторяешь урок, что был пройден.
И чувствуешь меру подвоха в природе.
Всё в ней для тебя предрешилось, как будто.
И тянутся в плясе безумном минуты...
Закат. Слышен благовест дальнего храма.
Весь мир необъятный вмещается в раму
С наброском графическим автопортрета,
В строфу о своем, о туманном, поэта,
Во взгляды собак, заскуливших под вечер
От доли собачьей... Гармония... Вечность...
Ты тронешь лады, а в ладонях ни звука -
Лишь воздух...
***
Мне всё мерещилось - живу.
Как шар магический - сознанье.
Москва вставала в нем Казанью,
тянула звука тетиву
из недовычерпанной тьмы
в неисчерпаемую тему,
торчали башни, как тотемы
степной, языческой зимы…
В нем и Нева текла вином,
пролитым классиком беспечным.
Букет с горчинкой бесконечной…
Я мог вдохнуть, забыться сном.
Невы броженье, ветер, зыбь.
Как густо сусло русской речи,
столь темное, столь человечье…
Я постигал ее азы.
Мой старый дом в нем был тобой -
твоих причуд оркестром редким,
твоей скорлупкой, норкой, веткой…
И в нем стихи мои с любой
строки своей превратным всем:
Москвой,
горчащею Невою,
зимой мертвящей были,
тьмою,
тоской несыгранности тем…
И мне мерещилось - живу,
но в искаженной шаром яви
любой предмет и звук лукавит,
и даже Бог не наяву.
А мне мерещится - живу…
Всё облетит
Всё, так или иначе, облетит,
Как сад мой днесь. Не выплавив итога,
За час сгорает осень. Некрологом
Рассыпан снега первого петит.
Безвременно утраченная боль -
Едва обрящешь, вновь ищи ab ovo.
Горчит вино из паданцев садовых,
И, бабочкой, в янтарь заката Бог
Безверьем погружен. Моим «прости»
Не расколоть небес остывших камень.
Пью за помин любви, напьюсь за память,
Которой жить. Как мягкий снег в горсти,
Всё, так или иначе, стает. Всё
Избытым станет, не приблизив к сути.
Иная боль придет на смену грусти
В осеннем хокку позднего Басё…
2.
Дрогнет сад наброском Тоса -
Золотистой пылью явь.
Сучья, ласковая осень
Длится целый миг, а после
Холод песий… Всё исправь,
Лодку правь по зыби желтой
На трезвона медный стих -
В тот предел завороженный,
Где молитвы сахар жженый
На губах горчит сухих,
Где и ладанный, и дынный
Неба спелого ломоть
Весь течет. Там ты один, и
Богу прямо в пуповину,
В облаков живую плоть,
Впился башни конус острый,
И окутал рану дым.
Там в ладу с собой быть просто.
Там, склевав с погоста просо,
Дождевой попив воды,
Самой сладкой, птицы божьи
Возвращаются к реке.
Время там тебе поможет
Всё исправить, подытожив
Миг, что канул вдалеке…
