подборка Нины Савушкиной
(лито Лейкина, С.-Петербург)
занявшая первое место на конкурсе «Заблудившийся трамвай-2005»
ОСЕТР
Припомни, как готовились, когда
К нам ожидался из Москвы чиновник, -
Как размещались рюмки и блюда,
Как размышлялось - положить чего в них?
К полудню пропитались этажи
Твердокопченым запахом халявы.
Перетирались вилки и ножи,
А стулья, что особенно трухлявы,
Поспешно убирались от греха -
Подалее от именитых чресел.
В витрине эксклюзивные меха
С продажной целью модельер развесил.
Как свет зари из вымытых окон,
Как жизни неизведанной попытка,
Лучился новорожденный бекон
Средь куполов алмазного напитка.
В аквариуме там живой осетр
Парил, вообразив, что жизнь нетленна,
Над родичами, что свой смертный одр
Нашли в пакетах полиэтилена,
И тем гостям, что подошли впритык
К морским продуктам шагом торопливым,
Исподтишка показывал язык
С белесоватым мраморным отливом...
...Все изменилось через полчаса.
В потеках коньяка ржавели рюмки.
Припрятанная утром колбаса
Торчала у буфетчицы из сумки.
Фуршет окончен, свита отбыла.
Их ожидал еще обед и ужин.
Подобно голограмме, из стекла
Мерцал осетр, но был уже не нужен -
Ни всплеск хвоста, ни трепет плавника.
Ни погруженье в темные глубины...
Мы интересны до тех пор, пока
Свежи, полезны и употребимы.
ЛИЦО
Памяти мамы
Это лицо с трудом живет на свету,
словно медуза, тающая на суше,
влагу теряя, впуская внутрь пустоту,
между собой и жизнью связи нарушив.
Будто бы кто неведомый смял эскиз
мелких морщин, начерченных прихотливо,
и потому черты опустились вниз,
как отступают волны в момент отлива.
Чем удаленней теперь от тебя земля,
тем отчужденней профиль - нездешний, Дантов.
Лодка твоя отчалила, шевеля
в сумерках плавниками траурных бантов...
Я отыщу тебя позже, на берегу,
где ты любила сиживать с детективом.
Сзади к тебе бесшумно я подбегу,
чтобы прикрыть ладонями неучтиво
веки твои. И кожа будет тепла,
как и должно быть. Ты ведь сюда на отдых
ехала в электричке, а не плыла
издалека в тяжелых, подземных водах.
ПАМЯТЬ
Успокойся, память! Ты не нужна мне.
Ты течешь во мне, задевая камни
прошлых дней, дробясь на осколки, стекла.
Я тону в тебе, я устала, взмокла.
Но, глотая ржавые воды Леты,
вижу - следом память влачит приметы
тех людей, кто был мне когда-то дорог.
И всплывают тени - бледны, как творог.
Кто навеки вычеркнут из пейзажа, -
не заштопать свет, не заполнить скважин.
Кто успел себя изменить внутри и
уцелел при помощи мимикрии.
Но не стоит думать, к ним подплывая,
будто между нами - еще живая
связь, едва заметная, словно леска.
Там - обрыв, там берег чернеет резко.
Это - горизонт, это знак предела,
что за ним душа, как изнанка тела,
покрываясь ряской, холодной сыпью,
обретает кожу седую, рыбью.
В мираже, размноженном многократно,
вы никто уже - золотые пятна.
Там взорвался свет, словно банка масла.
...И память моя погасла.
***
В Адриатическом море ночной заплыв
лучше всего вспоминать порою осенней,
все закоулки памяти перерыв
в поисках ускользающих потрясений.
Воздух касался лба, а вода - коленей.
Словно прилив, к губам подплывал мотив,
что раздавался вечером из одной
сумрачной лавки в зарослях винограда -
жалобный блюз журчал из уст заводной
рыбы резиновой пятые сутки кряду...
Там, обретая радужный цвет распада,
сизые ягоды падали в перегной.
Если уплыть совсем далеко отсель,
пенье почти не кажется иностранным.
Скоро совсем умолкнет. Дальний отель,
Залитый светом, привидится вдруг стаканом.
Словно чаинки, в цилиндре его стеклянном
черных фигурок вертится карусель.
Мир исчезает, как виноград в грязи.
Чавкает океан, берега сжирая.
Если от горизонта смотреть, вблизи
нет ни земли, не воды, ни ада, ни рая.
Лишь розоватый свет подмигнет, сгорая,
и темнота сомкнется, как жалюзи.
ВЫХИНО
Мерцание ларьков, мелькание маршруток,
втекание толпы в окраинный район,
скопление домов, чей вид довольно жуток, -
здесь следует ходить, как минимум, втроем.
Пятнадцать лет назад, когда на фестивале
мы рифмовали вслух различные слова,
по вечерам мы там порою гостевали
у бабушки одной (она еще жива).
Мы покупали ей тушенку по талонам.
Она варила нам лиловый самогон
Сушились небеса, подобно панталонам
на мерзлых проводах, как было испокон.
Тёк за окном бульон осеннего застоя,
чей безмятежный дух теперь неповторим.
И меркли чувства в нас, особенно шестое.
И был неясен путь, который проторим
сквозь тесный текст судьбы, обламывая рифмы,
как ногти, об углы, толкаясь, мглу кляня,
как будто с давних пор, от солнца прикурив, мы
не ведаем других источников огня.
Теперь другой состав летит в Москву средь ночи
на новый фестиваль. Там новый стихоплет
стихи без запятых, тире и многоточий,
как водопад значков, в притихший зал сольет.
И девушка с лицом совиным и невинным
глядит. Так смотрят те, кто прожил только треть.
А мы, кто жизнь свою догрыз до сердцевины
уже ни на кого не сможем так смотреть.
БЕЗУМЕЦ
Я помню дом во время оно,
когда мы собирались в нём.
Был эркера стакан гранёный
наполнен светом, как вином.
Но тот, кто нам махал с балкона,
теперь находится в ином
зеркальном мире. Он - хозяин
плантаций, где цветёт недуг.
Сгорает мозг его, запаян
как в лампе, меж электродуг.
Когда он тянется в бреду к
былым друзьям, - мы ускользаем,
поскольку неприятен факт нам,
что разум может стать чужим.
Ведь ты безумием бестактным
разрушил всё, чем дорожим.
И вот, в спектакле одноактном
не доиграв, мы прочь бежим.
Ты сделал нас несовершенней
и уязвимей вместе с тем.
И вот мы на манер мишеней
вокруг тебя скользим вдоль стен,
шушукаясь: «А был ли гений?
А если был, при чем здесь тлен?».
Тебя здесь нет. В окно напротив
воображенье унеслось.
Там, разбухая как в компоте,
взирает люстры абрикос
на царство блюд, на праздник плоти.
Тебе там места не нашлось.
Когда же имя станет сплетней,
и в разговорах заскользит,
мы нанесем тебе последний,
как полагается, визит.
...Осиротевший плащ в передней,
как мышь летучая, висит.
В ТРАМВАЕ
Трудно понять - мы едем или плывем,
Если трамвай в густой слюне атмосферы,
Как леденец, засасывают в проем
Челюсти улиц, в которых все зубы серы.
Здесь умирают, как зубы, дома. Один
Весь потемнел изнутри, веками подточен.
Он заразит соседний, что невредим,
Ибо они растут из одних обочин.
Город-кроссворд, сплетение черных дыр
Мертвых квартир, чьи окна давно погасли,
И золотых, в которых мерцает мир,
Плавают тени, как шпроты в янтарном масле.
Бегло считая клетки - каких большинство -
По вертикали, затем по горизонтали,
Не догадаешься, мрак или свет из чего
Проистекали, откуда произрастали.
Кажется, близко разгадка. Пока пряма
Наша дорога. Но вдруг - поворот, кривая...
Времени нет на то, чтоб сойти с ума, -
Лишь соскочить с ума, как с подножки трамвая.
РЫБА
В снегу, где каждый отпечаток шага
Отсвечивал подобием ушиба,
Валялась на крыльце универмага
Прихваченная изморозью рыба.
Глядело смерти тридцать сантиметров
В сырую тьму слоёными глазами,
И не вода, а лишь осколки ветра
Сквозь треугольный рот в неё вползали.
Та, что подобно лезвию кинжала
Пронзала плоть (пусть бывшую морскою),
Сейчас настолько явно выражала
То, как мечта становится тоскою,
Что собственная кровь казалась белой
И не текла, а проносилась, вея,
К последней проруби, что стекленела
Чуть ниже ворота и чуть левее.
ОТКРЫТКА ШКОЛЬНОЙ ПОДРУГЕ
В Рождество в твоем городе тоже горят гирлянды
Меж кирпичных домов, розовеющих словно гланды,
Где из гастронома путем знакомым, истёртым
Ты шагаешь домой, должно быть, с вином и с тортом.
Жаль, что праздничный торт не с тобой нам сегодня резать,
И не пить вино - тебе показана трезвость,
Ибо новой жизни чужая, мясная завязь
Зацвела внутри, навязчиво в плоть вонзаясь.
Вот хозяин твой, распаренный после бани
Ест салат свекольный малиновыми зубами,
Запивает водкой, и профиль его кабаний
Вынуждает меня блуждать средь иных компаний.
В вашем доме теперь мое место - на школьных фото,
Если лет через двадцать на них и посмотрит кто-то -
Даже тот, кто пока изнутри следит за тобою,
Не признает тебя в пионерке с пухлой губою.
А соседке твоей с улыбкою полусонной -
То есть мне - суждено застыть картонной персоной
Перед прессом времени, ибо, увы, ничто так
Не сжижает кровь, превращая девчонок в тёток.
Догорели свечки, осталась одна игра нам -
Ослепительный мир закрыв голубым экраном,
За мерцаньем теней, прислонившись к торсу мужскому,
Наблюдать в покое, слегка похожем на кому.
Но пока ты в его объятьях чадишь, оплывая,
К берегам иным вывозит меня кривая.
В привокзальном ларьке я куплю и торт, и «Кагор», от
Ваших брачных игрищ уехав в соседний в город.
На чужом пиру я попробую, став глупее,
Возвратить на минуту юность, но сколь не пей я,
Сколь не бей шампанского ток по холодной вене,
Невозможно как муху зажать в кулаке мгновенье.
...Телевизор мигает... Тебе предстоит раздеться.
Будь неладна любовь - она пожирает детство.
Если это - благо, обещанное судьбой нам,
Не дыши мне, утро, в лицо перегаром хвойным.
