Немедийный затворник из Кологрива
Еще на одного хорошего поэта в России стало меньше - 9 июля скончался поэт Владимир Леонович. Мой товарищ Сергей Чередниченко, услышав его вживую, охарактеризовал его так: "принципиально немедийный затворник из Кологрива с абсолютно европейским образом мыслей".
Оставим в стороне "европейский образ мыслей", поскольку в чем он сегодня заключается мне решительно непонятно. В творчестве Леонович так и не стал либералом, несмотря на тесные, в том числе дружеские, связи с этим кругом.
Я хотел его напечатать в своем поэтическом журнале, к сожалению, при жизни поэта не успел. Что ж, сделаю это после.
Вот одно из его, пожалуй самых сильных стихотворений, посвященное Варламу Шаламову, которого Леонович провожал в последний путь:
ВАРЛАМ ШАЛАМОВ
100 лет Шаламову. Великого писателя мерзлой земли русской писатели не хоронили. Гроб донесли до могилы только двое, да и те Алик Зорин и я. На отпевании стоял Фазиль.
2007 год Свиньи и текущая эпоха понуждают меня уведомить читателя и об
этом - ради минимализации родимого свинства ныне и впредь. Авось…
Там, где Садовое кольцо
легло на белые сады,
я угадал его лицо -
я целовал его следы.
На Лира не был он похож -
не те печали-времена -
классических подобий ложь
оригиналу не нужна.
Зеленый свет - рысцой-трусцой,
не глядя, по своим делам…
Но я увидел, как Варлам
Шаламов шел через кольцо:
глазниц полуночная тень,
проваливающийся рот…
Он шел через московский день,
сквозь кольцевой круговорот.
Пустоты тела и углы
и полы с ветром пополам…
На сочлененья и узлы
пойдет любой железный хлам,
и примет каждая щека
по вмятине от кулака:
твоя натура - потрудись,
твоя пора авангардист.
Исканьями переболев,
увидим как-нибудь и мы,
что этого лица рельеф
хранят ущелья Колымы.
Итоги классовой борьбы
невпроворот и невпродых:
надсмотрщики и рабы
с двадцатых до сороковых…
Безбожный труд пойдет не впрок,
вернется золото в песок,
и встанет горла поперёк
у нищих отнятый кусок!
За двадцать лет в колымском рву
мне столько счастья раб нарыл,
что кровью харкаю и рву
промежду хрюкающих рыл!
Неумирающий конвой
внучат и правнуков растит,
и тяготеет над Москвой
непобедимый срам и стыд.
По тихим улочкам ее
гуляет с палочкой, в пенсне
мемориальное трупье -
не наяву - и не во сне…
В приюте обмели углы,
иконку положили в гроб,
потом зарыли кандалы…
не глубже, чем в колымский ров…
- Помилуй, Боже, и спаси! -
Варламия-еретика
отпели ангелы Руси
и приняли ее века.
Надгробных не было речей -
он так хотел - и в крайний час
от слез и фраз и стукачей
избавил и себя и нас.
И еще одно - знаковое:
У НЕСТЕРОВА
Воображением не богат,
на вернисаже
Я погружался в Черный квадрат -
вылез - весь в саже.
Ну и довольно. Куда мне уйти?
Тихо у Нестерова, почти
пусто.
Отроку Варфоломею
было виденье… И я - во плоти -
вижу камею
русоволосую, лет двадцати.
В темном, тиха и бледна,
словно бы к постригу и она
нынче готова.
Скрыты, Россия, твои семена,
блещет полова.
Я разумею,
что уходящий от мира сего
зиждет его…
и гляжу и немею.
Русая Русь моя, в черный квадрат
черти заталкивали стократ -
полно, тебя ли?
Матовый свет на лице, словно рис.
Не осквернили торжественных риз,
А ведь ногами топтали…
Оставим в стороне "европейский образ мыслей", поскольку в чем он сегодня заключается мне решительно непонятно. В творчестве Леонович так и не стал либералом, несмотря на тесные, в том числе дружеские, связи с этим кругом.
Я хотел его напечатать в своем поэтическом журнале, к сожалению, при жизни поэта не успел. Что ж, сделаю это после.
Вот одно из его, пожалуй самых сильных стихотворений, посвященное Варламу Шаламову, которого Леонович провожал в последний путь:
ВАРЛАМ ШАЛАМОВ
100 лет Шаламову. Великого писателя мерзлой земли русской писатели не хоронили. Гроб донесли до могилы только двое, да и те Алик Зорин и я. На отпевании стоял Фазиль.
2007 год Свиньи и текущая эпоха понуждают меня уведомить читателя и об
этом - ради минимализации родимого свинства ныне и впредь. Авось…
Там, где Садовое кольцо
легло на белые сады,
я угадал его лицо -
я целовал его следы.
На Лира не был он похож -
не те печали-времена -
классических подобий ложь
оригиналу не нужна.
Зеленый свет - рысцой-трусцой,
не глядя, по своим делам…
Но я увидел, как Варлам
Шаламов шел через кольцо:
глазниц полуночная тень,
проваливающийся рот…
Он шел через московский день,
сквозь кольцевой круговорот.
Пустоты тела и углы
и полы с ветром пополам…
На сочлененья и узлы
пойдет любой железный хлам,
и примет каждая щека
по вмятине от кулака:
твоя натура - потрудись,
твоя пора авангардист.
Исканьями переболев,
увидим как-нибудь и мы,
что этого лица рельеф
хранят ущелья Колымы.
Итоги классовой борьбы
невпроворот и невпродых:
надсмотрщики и рабы
с двадцатых до сороковых…
Безбожный труд пойдет не впрок,
вернется золото в песок,
и встанет горла поперёк
у нищих отнятый кусок!
За двадцать лет в колымском рву
мне столько счастья раб нарыл,
что кровью харкаю и рву
промежду хрюкающих рыл!
Неумирающий конвой
внучат и правнуков растит,
и тяготеет над Москвой
непобедимый срам и стыд.
По тихим улочкам ее
гуляет с палочкой, в пенсне
мемориальное трупье -
не наяву - и не во сне…
В приюте обмели углы,
иконку положили в гроб,
потом зарыли кандалы…
не глубже, чем в колымский ров…
- Помилуй, Боже, и спаси! -
Варламия-еретика
отпели ангелы Руси
и приняли ее века.
Надгробных не было речей -
он так хотел - и в крайний час
от слез и фраз и стукачей
избавил и себя и нас.
И еще одно - знаковое:
У НЕСТЕРОВА
Воображением не богат,
на вернисаже
Я погружался в Черный квадрат -
вылез - весь в саже.
Ну и довольно. Куда мне уйти?
Тихо у Нестерова, почти
пусто.
Отроку Варфоломею
было виденье… И я - во плоти -
вижу камею
русоволосую, лет двадцати.
В темном, тиха и бледна,
словно бы к постригу и она
нынче готова.
Скрыты, Россия, твои семена,
блещет полова.
Я разумею,
что уходящий от мира сего
зиждет его…
и гляжу и немею.
Русая Русь моя, в черный квадрат
черти заталкивали стократ -
полно, тебя ли?
Матовый свет на лице, словно рис.
Не осквернили торжественных риз,
А ведь ногами топтали…