Андрей Ширяев: "Пусть меня закопают в космос"
Поэт Андрей Ширяев, застрелился в Эквадоре.
"Закончил книгу, оплатил счета, подготовил костюм. Оставил записку коронёрам, на испанском, чтоб не было лишних вопросов к тем, кто будет с ними говорить... Написал одно письмо в ФБ, чтоб не мучить близких вопросами: почему. Попрощался с музой благодарным письмом, чтоб не осталось незаконченных разговоров. Застрелился в ванне, чтоб не доставить лишних хлопот и тем, кто будет потом приводить в порядок дом", - написала днем 18 октября в "Фейсбуке" подруга поэта из Эквадора.
Андрей Ширяев родился 18 апреля 1965 года в Казахстане, долго жил там, затем перебрался в Москву. Более 10 лет назад обосновался в Сан Рафаэле (Эквадор). Учился в Литературном институте им. Горького на отделении поэзии в семинаре Юрия Левитанского. Член Союза писателей Москвы.
Перед смертью написал прощальное письмо в "Фейсбуке":
Мне пора.
Последняя книга дописана, вёрстка передана в добрые руки. Алина, Гиви, Вадим, дорогие мои, спасибо. И спасибо всем, кого я люблю и любил - это было самое прекрасное в жизни.
Просить прощения не стану; всегда считал: быть или не быть - личный выбор каждого.
Чтобы не оставлять места для домыслов, коротко объясню. В последнее время два инфаркта и инсульт на фоне диабета подарили мне массу неприятных ощущений. Из-за частичного паралича ходить, думать и работать становится труднее с каждым днём. Грядущее растительное существование - оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора.
(улыбается) Заодно проверю, что там, по другую сторону пепла. Может, и увидимся
Российские СМИ запестрели заголовками: "Известный российский поэт покончил с собой". Конечно, для СМИ это всего лишь инфоповод, известным Андрей Ширяев при жизни, разумеется, не был, 2 публикации в маргинальных литературных журналах и диплом Волошинского фестиваля не в счет. Были, правда, и переводы на сербский,но кого сейчас этим удивишь. Хотя поэтом Андрей Ширяев был честным и перед читателем, и перед смертью. Несколько его стихотворений представляю на ваш суд, первое из них - написано незадолго до смерти:
* * *
Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.
Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;
и вновь - по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне - короткометражен,
а я - всего лишь пепел над океаном.
* * *
Улыбнусь мимо окон - и мне улыбнется в ответ
городская Диана с подножки ночного трамвая,
загорелой рукой пневматический свой пистолет
в ненадежное небо к осенней луне воздевая.
Так стреляй же, охотница. Здесь, в темноте, на краю,
на горбатой околице бедного третьего Рима,
подари мне шальную печальную пулю твою,
обручальную пулю с кольцом обручального дыма.
А потом - за глоток до рассвета - ты помнишь? - вдвоем
заболеем, прольемся безмолвной, закушенной страстью
в зарастающий медленным бледным сиянием дом
через стекла холодные - хрупкие, точно запястья.
МНЕ СКУШНО, БЕС
Мне скушно, бес. Гони меня в три шеи
вдоль этих улиц в заросли и щели
чумного города с крысиным лбом
и медными глазами.
Теорема
для вафельного торта в луже крема.
Так евнух в обрамлении гарема
торчит в кустах дорическим столбом.
Я ненавижу мир. И он взаимно
ломает перья мне, дыша интимно
в набухший зоб, и кормит изо рта
слюной с тончайшим привкусом железа.
Из леса - волки. Музыка из леса
оскалит зубы. Впрочем, Перголезе,
как Бог, достоин моего «та-та…».
«Та-та» - ещё два раза. Знаешь, матом
всегда объёмней. В мареве косматом
восходит нечто красное, как том
зануды-классика. Запахнет маком
из красного пространства. Станет раком
и свистнет лёгкое. В своём двояком
приятно малость выглядеть скотом.
Гуляй, чума! Разбрасывай бубоны,
как семена, как синие бутоны,
как только смерть.
С полуденных небес
струится зной. Дыхание Зефира
томительно. Порхает голубь мира
над ручейком прохладнее кефира.
Мне страшно, бес.
ТАК ХОЛОДНО
Так холодно, так снег рассыплется в горсти
Последним угольком истлевшего порога.
Сожги мой дом, чужой. Не больно даже богу
Порога перейти.
Не хватит сил на смерть, мой бог, не хватит сил
На прочее. Я стар, меня разъела проседь.
Сожги моё лицо - так милостыню просят.
Я этого просил.
Мишень качнётся. Честь переродится в часть.
Твой птичий звук похож на прерванный молебен.
Ты так жесток, мой бог, ты так великолепен,
Что хочется кричать.
Мохнатый ткач распрял пространство на окне
Вдоль снега. Жди меня, мой бог, как ждут наследства.
Сожги меня, чужой. Позволь мне отогреться
На собственном огне.
* * *
Был горький дым, когда на небе утлом
пять с половиной тысяч лет тому
я сотворил тебя в шестое утро
в Крыму.
Улыбка мира, девочка, растенье,
меж нами только древний воздух снов
и рук неторопливое цветенье
и слов.
Тугая речь срывается и вьётся,
смеётся, упивается собой.
…а заполночь такая боль начнётся,
что - пой!
Меж нами - только воздух. Слишком прочен
его гранит; его табачный гул
горячечным касанием порочен,
сутул.
Сестра моя, пока глаза, темнея,
не смеют ни сказать, ни изменить,
я буду ждать, поскольку ждать больнее,
чем жить.
Но если эта ночь устанет длиться,
позволь мне, жено, голосом седым
упасть к твоим коленям и разбиться
о дым.
* * *
Эта ночь - благодарность за капли в пыли,
за маяк, за летящие строки письма,
за цветы на другой половине земли,
на невидимом склоне холма.
За нежданную жизнь и неведомый страх.
За беседу. За ужин. За дом. За кровать.
И - рассвет. Отражения гор в облаках
так прекрасны, что хочется встать.
* * *
Облако причаливает к горе.
К облаку причаливает самолёт.
Так ли уж важно в этой простой игре,
кто и кого насколько переживёт?
Братское небо, влажная простыня.
Звёзды ложатся в пашню плечом к плечу.
Семя двудольное, космополита, меня,
пусть закопают в космос. Я так хочу.
Стихи Андрея Ширяева можно почитать на его сайте: http://www.shiryaev.com/
"Закончил книгу, оплатил счета, подготовил костюм. Оставил записку коронёрам, на испанском, чтоб не было лишних вопросов к тем, кто будет с ними говорить... Написал одно письмо в ФБ, чтоб не мучить близких вопросами: почему. Попрощался с музой благодарным письмом, чтоб не осталось незаконченных разговоров. Застрелился в ванне, чтоб не доставить лишних хлопот и тем, кто будет потом приводить в порядок дом", - написала днем 18 октября в "Фейсбуке" подруга поэта из Эквадора.
Андрей Ширяев родился 18 апреля 1965 года в Казахстане, долго жил там, затем перебрался в Москву. Более 10 лет назад обосновался в Сан Рафаэле (Эквадор). Учился в Литературном институте им. Горького на отделении поэзии в семинаре Юрия Левитанского. Член Союза писателей Москвы.
Перед смертью написал прощальное письмо в "Фейсбуке":
Мне пора.
Последняя книга дописана, вёрстка передана в добрые руки. Алина, Гиви, Вадим, дорогие мои, спасибо. И спасибо всем, кого я люблю и любил - это было самое прекрасное в жизни.
Просить прощения не стану; всегда считал: быть или не быть - личный выбор каждого.
Чтобы не оставлять места для домыслов, коротко объясню. В последнее время два инфаркта и инсульт на фоне диабета подарили мне массу неприятных ощущений. Из-за частичного паралича ходить, думать и работать становится труднее с каждым днём. Грядущее растительное существование - оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора.
(улыбается) Заодно проверю, что там, по другую сторону пепла. Может, и увидимся
Российские СМИ запестрели заголовками: "Известный российский поэт покончил с собой". Конечно, для СМИ это всего лишь инфоповод, известным Андрей Ширяев при жизни, разумеется, не был, 2 публикации в маргинальных литературных журналах и диплом Волошинского фестиваля не в счет. Были, правда, и переводы на сербский,но кого сейчас этим удивишь. Хотя поэтом Андрей Ширяев был честным и перед читателем, и перед смертью. Несколько его стихотворений представляю на ваш суд, первое из них - написано незадолго до смерти:
* * *
Привычно доедать до последней крошки,
привычно доживать до финальных титров.
Сценарий жизни старой подвальной кошки
достоин девяти уссурийских тигров.
Сценарий лжи. Леплю куличи из ила,
тяну больное, путаясь в алфавите.
Честней, пока не поздно, разлить чернила,
и кинуть грош Харону, и встать, и выйти;
и вновь - по темноте за бессонным стражем,
в окраинном кинозале, в луче экранном,
где мир, подобно мне - короткометражен,
а я - всего лишь пепел над океаном.
* * *
Улыбнусь мимо окон - и мне улыбнется в ответ
городская Диана с подножки ночного трамвая,
загорелой рукой пневматический свой пистолет
в ненадежное небо к осенней луне воздевая.
Так стреляй же, охотница. Здесь, в темноте, на краю,
на горбатой околице бедного третьего Рима,
подари мне шальную печальную пулю твою,
обручальную пулю с кольцом обручального дыма.
А потом - за глоток до рассвета - ты помнишь? - вдвоем
заболеем, прольемся безмолвной, закушенной страстью
в зарастающий медленным бледным сиянием дом
через стекла холодные - хрупкие, точно запястья.
МНЕ СКУШНО, БЕС
Мне скушно, бес. Гони меня в три шеи
вдоль этих улиц в заросли и щели
чумного города с крысиным лбом
и медными глазами.
Теорема
для вафельного торта в луже крема.
Так евнух в обрамлении гарема
торчит в кустах дорическим столбом.
Я ненавижу мир. И он взаимно
ломает перья мне, дыша интимно
в набухший зоб, и кормит изо рта
слюной с тончайшим привкусом железа.
Из леса - волки. Музыка из леса
оскалит зубы. Впрочем, Перголезе,
как Бог, достоин моего «та-та…».
«Та-та» - ещё два раза. Знаешь, матом
всегда объёмней. В мареве косматом
восходит нечто красное, как том
зануды-классика. Запахнет маком
из красного пространства. Станет раком
и свистнет лёгкое. В своём двояком
приятно малость выглядеть скотом.
Гуляй, чума! Разбрасывай бубоны,
как семена, как синие бутоны,
как только смерть.
С полуденных небес
струится зной. Дыхание Зефира
томительно. Порхает голубь мира
над ручейком прохладнее кефира.
Мне страшно, бес.
ТАК ХОЛОДНО
Так холодно, так снег рассыплется в горсти
Последним угольком истлевшего порога.
Сожги мой дом, чужой. Не больно даже богу
Порога перейти.
Не хватит сил на смерть, мой бог, не хватит сил
На прочее. Я стар, меня разъела проседь.
Сожги моё лицо - так милостыню просят.
Я этого просил.
Мишень качнётся. Честь переродится в часть.
Твой птичий звук похож на прерванный молебен.
Ты так жесток, мой бог, ты так великолепен,
Что хочется кричать.
Мохнатый ткач распрял пространство на окне
Вдоль снега. Жди меня, мой бог, как ждут наследства.
Сожги меня, чужой. Позволь мне отогреться
На собственном огне.
* * *
Был горький дым, когда на небе утлом
пять с половиной тысяч лет тому
я сотворил тебя в шестое утро
в Крыму.
Улыбка мира, девочка, растенье,
меж нами только древний воздух снов
и рук неторопливое цветенье
и слов.
Тугая речь срывается и вьётся,
смеётся, упивается собой.
…а заполночь такая боль начнётся,
что - пой!
Меж нами - только воздух. Слишком прочен
его гранит; его табачный гул
горячечным касанием порочен,
сутул.
Сестра моя, пока глаза, темнея,
не смеют ни сказать, ни изменить,
я буду ждать, поскольку ждать больнее,
чем жить.
Но если эта ночь устанет длиться,
позволь мне, жено, голосом седым
упасть к твоим коленям и разбиться
о дым.
* * *
Эта ночь - благодарность за капли в пыли,
за маяк, за летящие строки письма,
за цветы на другой половине земли,
на невидимом склоне холма.
За нежданную жизнь и неведомый страх.
За беседу. За ужин. За дом. За кровать.
И - рассвет. Отражения гор в облаках
так прекрасны, что хочется встать.
* * *
Облако причаливает к горе.
К облаку причаливает самолёт.
Так ли уж важно в этой простой игре,
кто и кого насколько переживёт?
Братское небо, влажная простыня.
Звёзды ложатся в пашню плечом к плечу.
Семя двудольное, космополита, меня,
пусть закопают в космос. Я так хочу.
Стихи Андрея Ширяева можно почитать на его сайте: http://www.shiryaev.com/