Под катом нет картинок
Добрый день.
***
Что движет учителем, задающим восьмиклассникам сочинение на тему «Люди и расстояния»?
Что движет мной, идущей на поводу у собственного сына-разгильдяя, писать из года в год эти сочинения, пока он разбивает очередной скейт о парапет у памятника революционным вождям?
Я перебираю вещи на столе Виктории и ничего не чувствую, кроме злости за свою бесхарактерность.
Обеденный перерыв, и я, лениво думая о сочинении, бесстрастно производя мысли, как штамповщица, выплевываю жвачку в салфетку из верхнего ящика стола Виктории.
Невидящий взгляд мой обращен на мои же руки, которые перекладывают что-то, берут, возятся в хаосе бумаг, записок, безделушек и ручек со следами зубов на колпачках. В столе Виктории хранится спиртовой раствор и ватные тампончики для протирания клавиатуры, скрепки достаточного количества, чтобы соединить Северную Америку с Южной, и пособие по разведению морских огурцов в домашних условиях. «Какая дрянь», - думаю я про морской огурец, и это чуть ли не первая самостоятельная мысль, вырывающаяся из-под станка живущей во мне штамповщицы.
Под столом в коробке из-под лимонов гордо поблескивают каблуками лаковые лодочки демократичного тридцать девятого размера, на столе в коробке из-под шампанского похоронена под корреспонденцией документация на четверг.
Мой отсутствующий взгляд, теряющийся в поисках нового абзаца сочинения, натыкается на миниатюрный кактус в копеечном горшочке из коричневой пластмассы. «Какая глупость», - вторая мысль сбегает от штамповщицы и погибает на колючках застывшего под монитором растеньица.
На столе Виктории дышат на ладан маленький будильник в виде голландского фахверкового домика и песочные часики на три минуты. Часики ей подарила я в благодарность за рецепт какого-то невероятно кремового торта, а у будильника два циферблата. На меньшем время выставлено на четыре часа вперед.
Я не могу перевернуть песочные часики. Моя рука не поднимается оторвать страницу календарика. Голубой полиграфический самолетик уносит на крылышке вчерашнее число. «Какая пошлость», - думаю я, и мне тут же становится стыдно. Не из-за того, что штамповщица внутри меня пропускает уже третью мысль, оппозиционную ненавистным школьным сочинениям. И не из-за того, что отец моего лентяя когда-то мечтал летать вот на таких игрушечных самолетиках. (Что, к слову, привело лишь к комплексам нереализованных желаний спивающегося планктона. Да, офисного, хотя поправка не обязательна). Мне стыдно за то, что я, чей мир давно разобран на запчасти для скейтов, трогаю своими руками мир другого человека, его стол, его пространство (а какое еще у Виктории пространство, кроме этого стола да квартиры с телевизором и морскими огурцами). На правах кого, подарившей песочные часики на три минуты?
Но я перебираю вещи Виктории, и лишь вкус новой жвачки кажется мне не таким мятным, как если бы меня волновали одни сочинения.
На «рабочем столе» у Виктории заставка с впечатляющим березовым лесом, а в меню быстрого запуска интернет, скайп, унылый рабочий Access и программка для создания открыток Publisher. Все открытки Виктории, которыми осчастливлено уже столько людей по всем мыслимым поводам, распечатаны на ее рабочем принтере через Publisher, и более обычного способа делиться собой с миром я не знаю.
Открытки - ее страсть, коронный номер и особая примета. День выдачи аванса, день металлурга, день рождения меня, тебя, твоего кота и ветеринара твоего кота, день ухода в отпуск начальницы (розовый кантик), день возвращения из отпуска начальницы (черный кантик) - да будь Виктория матерью моего лоботряса, она бы ему и сочинения эти писала на открытках. Составленных в обеденный перерыв в Publisher’е, распечатанных и подписанных дрожащими колючими буквами.
Отец моего лодыря сам заразил меня нездоровой тягой к черновикам чужих e-mail. Только тогда это была моя почта, читаемая этим спивающимся Экзюпери, а сегодня это почта Виктории, читаемая мной, «штамповщицей», трезвой, бесчувственной и лишенной воображения.
В черновиках у Виктории открытка - и я уже почти готова бросить скептическое «Какая неожиданность». Адресат - некто R., на открытке изображены изобретатели HTML-протоколов Бернерс-Ли и Роберт Кайо с пририсованными нимбами и текст: «Эти люди создали интернет, чтобы я снова могла сказать тебе: с Днем рождения» - дальше я не читаю.
Я думаю. Об отце моего бездельника, уже несколько лет давящемся желчью на противоположной конечной станции общей линии метро. О сегодняшней жаре и далеких прохладных березах. О квадратном листке с колючей буквой «R.», вставленном в клавиатуру между символами и первым рядом алфавита. Я думаю о будильнике в виде голландского фахверкового домика с двумя циферблатами, впервые думаю так, как Виктория. Сейчас у тебя уже почти половина шестого, R.
Я сажусь в кресло и быстро, пока не исчез мятный вкус жвачки, набираю еще несколько строк - коротких, сухих, прямо в то же письмо и прямо под открытку с Бернерсом-Ли и Кайо. Подписываю «С сочувствием, трудовой коллектив Виктории», нажимаю «Отправить» - и выключаю компьютер ударом по сетевому фильтру, забыв корректно выйти из системы.
Я перебираю вещи на столе Виктории, хорошей женщины, которую вчера вместе с еще тремя людьми сбил на остановке автобус, и ничего не чувствую, кроме бессильной ненависти к себе самой.
Потом я возвращаюсь за свой компьютер и целиком копирую в файл с недоношенным школьным сочинением («Люди и расстояния») словарную статью про путешественника Федора Конюхова.
© Вера Трифонова littlejoseph, весна 2011 г. Любое совпадение с реально существующими людьми случайно
***
Что движет учителем, задающим восьмиклассникам сочинение на тему «Люди и расстояния»?
Что движет мной, идущей на поводу у собственного сына-разгильдяя, писать из года в год эти сочинения, пока он разбивает очередной скейт о парапет у памятника революционным вождям?
Я перебираю вещи на столе Виктории и ничего не чувствую, кроме злости за свою бесхарактерность.
Обеденный перерыв, и я, лениво думая о сочинении, бесстрастно производя мысли, как штамповщица, выплевываю жвачку в салфетку из верхнего ящика стола Виктории.
Невидящий взгляд мой обращен на мои же руки, которые перекладывают что-то, берут, возятся в хаосе бумаг, записок, безделушек и ручек со следами зубов на колпачках. В столе Виктории хранится спиртовой раствор и ватные тампончики для протирания клавиатуры, скрепки достаточного количества, чтобы соединить Северную Америку с Южной, и пособие по разведению морских огурцов в домашних условиях. «Какая дрянь», - думаю я про морской огурец, и это чуть ли не первая самостоятельная мысль, вырывающаяся из-под станка живущей во мне штамповщицы.
Под столом в коробке из-под лимонов гордо поблескивают каблуками лаковые лодочки демократичного тридцать девятого размера, на столе в коробке из-под шампанского похоронена под корреспонденцией документация на четверг.
Мой отсутствующий взгляд, теряющийся в поисках нового абзаца сочинения, натыкается на миниатюрный кактус в копеечном горшочке из коричневой пластмассы. «Какая глупость», - вторая мысль сбегает от штамповщицы и погибает на колючках застывшего под монитором растеньица.
На столе Виктории дышат на ладан маленький будильник в виде голландского фахверкового домика и песочные часики на три минуты. Часики ей подарила я в благодарность за рецепт какого-то невероятно кремового торта, а у будильника два циферблата. На меньшем время выставлено на четыре часа вперед.
Я не могу перевернуть песочные часики. Моя рука не поднимается оторвать страницу календарика. Голубой полиграфический самолетик уносит на крылышке вчерашнее число. «Какая пошлость», - думаю я, и мне тут же становится стыдно. Не из-за того, что штамповщица внутри меня пропускает уже третью мысль, оппозиционную ненавистным школьным сочинениям. И не из-за того, что отец моего лентяя когда-то мечтал летать вот на таких игрушечных самолетиках. (Что, к слову, привело лишь к комплексам нереализованных желаний спивающегося планктона. Да, офисного, хотя поправка не обязательна). Мне стыдно за то, что я, чей мир давно разобран на запчасти для скейтов, трогаю своими руками мир другого человека, его стол, его пространство (а какое еще у Виктории пространство, кроме этого стола да квартиры с телевизором и морскими огурцами). На правах кого, подарившей песочные часики на три минуты?
Но я перебираю вещи Виктории, и лишь вкус новой жвачки кажется мне не таким мятным, как если бы меня волновали одни сочинения.
На «рабочем столе» у Виктории заставка с впечатляющим березовым лесом, а в меню быстрого запуска интернет, скайп, унылый рабочий Access и программка для создания открыток Publisher. Все открытки Виктории, которыми осчастливлено уже столько людей по всем мыслимым поводам, распечатаны на ее рабочем принтере через Publisher, и более обычного способа делиться собой с миром я не знаю.
Открытки - ее страсть, коронный номер и особая примета. День выдачи аванса, день металлурга, день рождения меня, тебя, твоего кота и ветеринара твоего кота, день ухода в отпуск начальницы (розовый кантик), день возвращения из отпуска начальницы (черный кантик) - да будь Виктория матерью моего лоботряса, она бы ему и сочинения эти писала на открытках. Составленных в обеденный перерыв в Publisher’е, распечатанных и подписанных дрожащими колючими буквами.
Отец моего лодыря сам заразил меня нездоровой тягой к черновикам чужих e-mail. Только тогда это была моя почта, читаемая этим спивающимся Экзюпери, а сегодня это почта Виктории, читаемая мной, «штамповщицей», трезвой, бесчувственной и лишенной воображения.
В черновиках у Виктории открытка - и я уже почти готова бросить скептическое «Какая неожиданность». Адресат - некто R., на открытке изображены изобретатели HTML-протоколов Бернерс-Ли и Роберт Кайо с пририсованными нимбами и текст: «Эти люди создали интернет, чтобы я снова могла сказать тебе: с Днем рождения» - дальше я не читаю.
Я думаю. Об отце моего бездельника, уже несколько лет давящемся желчью на противоположной конечной станции общей линии метро. О сегодняшней жаре и далеких прохладных березах. О квадратном листке с колючей буквой «R.», вставленном в клавиатуру между символами и первым рядом алфавита. Я думаю о будильнике в виде голландского фахверкового домика с двумя циферблатами, впервые думаю так, как Виктория. Сейчас у тебя уже почти половина шестого, R.
Я сажусь в кресло и быстро, пока не исчез мятный вкус жвачки, набираю еще несколько строк - коротких, сухих, прямо в то же письмо и прямо под открытку с Бернерсом-Ли и Кайо. Подписываю «С сочувствием, трудовой коллектив Виктории», нажимаю «Отправить» - и выключаю компьютер ударом по сетевому фильтру, забыв корректно выйти из системы.
Я перебираю вещи на столе Виктории, хорошей женщины, которую вчера вместе с еще тремя людьми сбил на остановке автобус, и ничего не чувствую, кроме бессильной ненависти к себе самой.
Потом я возвращаюсь за свой компьютер и целиком копирую в файл с недоношенным школьным сочинением («Люди и расстояния») словарную статью про путешественника Федора Конюхова.
© Вера Трифонова littlejoseph, весна 2011 г. Любое совпадение с реально существующими людьми случайно