А как вас называли?
- Дуня? Чо, серьезно? Да ладно!
Именно такова среднестатистическая реакция у узнающих как меня зовут. Хотя вру, чаще даже бывает так:
- Дуня? О, мою бабушку тоже так звали!
За исключением большого количества чьих-то бабушек, прабабушек и другого далекого и эфемерного нафталина, это имя было только для динозавров. Да, бабушки, как правило почивали на том свете, когда у них находилась тезка в виде моей персоны.
Приблизительно в 4 года в детском саду я заявила маме, что ненавижу свое имя, и хочу его поменять. Гнев мой длился недолго, но его подтачивали доброжелательные Ани-Кати-Насти, которые ехидно говорили, что ТАК давно уже никого не называют, и что это дурацкое имя. Масло в огонь подогревали любимые братья, которые называли меня исключительно "Дуська", утверждая, что никакой судьбы у нее, кроме как быть бабкой, и торговать семками на рынке нет и не может быть. При этом они гнусно начинали шамкать ртом и показывать, как я буду продавать их, семки в смысле, параллельно разгрызая зубами. Почему меня это пугало, не имею представления до сих пор. Но вызывало во мне это настолько сильный гнев, что до сих пор, если кто-то зовет меня Дуся, я начинаю злиться. В пору моих усиленных увлечений боевыми искусствами, тренер, прекрасно зная мою нервную реакцию на сие прочтение благородного греческого Евдокия, умело пользовался этим на соревнованиях, в целях разжигания гнева во время схватки. Срабатывало стопроцентно - полегло не малое количество ни в чем не повинных голов, точнее тел
Но имя я свое очень любила, не смотря на кратковременное малодушие в младших группах сада.
С его получением связана, к слову, история. Когда для мамы замаячила крымская дача ввиде наследства, она как раз только разродилась третьим дитенышем, т.е. мной. Ходили страшные слухи по поводу будущего имени. И старшее поколение, особенно с папенькиной стороны, было настолько аристократичное и великосветское, что восприняло экстравагантное желание маман, как удар ниже пояса. Начался шантаж. Бабушка строила козни, плела интриги и угрожала, что дача на Черном море уплывет в чужие руки, если "Какая-то Дунька будет бегать по ней". Услышав угрозы, мама, не потерпев давления, если до этого еще и сомневалась, то теперь уверилась в том, что у ребенка другого имени быть не может и в тот же день отправилась оформлять его. Папа, говорят, проявил полное равнодушие, посему приговор был сделан. Бабушка, между прочим, желала меня видеть Ликой, а дача никуда в итоге не делась, и "Дунькой было облазано каждое дерево и куст".
У мамы на пляже в Гурзуфе, на той самой пресловутой даче, спустя годы завелась пожилая подруга, уже другая аристократка. Звали ее Роза Михайловна. У нее был строгий закрытый купальник, шляпка с большими полями, алая помада и муж полковник, а может даже и генерал. Жить она начала там только в 90-ых, в противном случае она непременно знала бы фракцию бабушки. Роза Михайловна всячески восхищалась мной (я уже приближалась к подростковому возрасту, но еще не вошла в ту стадию, которая повергла бы в инфаркт генеральскую жену фенечками, дранными штанами и прочей атрибуцией).
- Олечка (маме), такая девочка! Чудо! Ну почему, почему Дуня? Это же так неблагородно!
О том, что так говорить совсем неблагородно, Роза Михайловна не догадывалась.
- Называли бы ее Анжеликой, например.
Ага, или, например, Розой. Как это благородно!
Годами позже, на том же пляже, валяясь с подругой Зиной, на вопросы юношей, как нас зовут, мы даже начали задумываться о том, а не представляться ли как-то по-другому. Никто нам просто не верил. И до сих пор не верит, хотя у меня среди знакомых у троих дочки Дуни, и это уже не инопланетная Дазраперма из допотопного мира.
Воообще, равнодушных к моему имени встречала мало. Моя первая учительница по истории интересовалась, не назвали ли меня в честь Евдокии Лопухиной. При этом, через несколько минут после этого вопроса, рассказывая о сием факте в биографии Петра Великого не преминула указать на редкую глупость последней. Моя близкая подруга, познакомившись со мной 1 сентября на 1 курсе в универе, была уверенна, что я дочь священника, кого ж еще так обзовут! Дома меня называли ДункАном (как корабль в "Детях капитана Гранта"), в школе меня звали Дунькой Маклаудом. Я практически выучила все песни про Дуню, начиная с "Дуня, люблю твои блины", "Дуня ягодка моя", "Во кузнице молодые кузнецы", заканчивая позорными Иванушками-Интернейшнл и Любэ "Дуся-агрегат". Все считали за честь мне их спеть, показать, что они слышали о таком атавизме, как мое имя. Но апофеоз всех ассоциаций всегда был связан с Дуней Кулаковой (или Кулачковой, как говорили мои одногруппники), главной боевой подругой мужского населения.
Как-то один гражданин у меня поинтересовался, не псевдоним ли это, и как меня на самом деле зовут, что, конечно, мне польстило. Многие пытаются уверить меня, что Евдокия красивее Дуни. А мне оба нравится.
Некоторые вообще не в курсе, что Дуня - это Евдокия или Авдотья (простонародный вариант греческого Евдокия). Кто-то полагает, что Дуня это Дарья. А для иностранцев Евдокия и Дуня - это смертоубийство, что я подумываю о каком-нибудь редуцированном варианте для них. Единственная Дуня, которую они хоть как-то могут знать, это сестра Раскольникова. Та еще ассоциация.
Сейчас уже кажется, другое отношение к именам. В дочкином окружении встречаются Стефании, Виталии, Силуаны. К слову ей мы тоже оказали ту еще услугу, назвав Феодорой. И вот сейчас в век уже редких имен, ко мне приходит чадо и заявляет:
- Я больше не Феодора, зови меня Василисой!
Именно такова среднестатистическая реакция у узнающих как меня зовут. Хотя вру, чаще даже бывает так:
- Дуня? О, мою бабушку тоже так звали!
За исключением большого количества чьих-то бабушек, прабабушек и другого далекого и эфемерного нафталина, это имя было только для динозавров. Да, бабушки, как правило почивали на том свете, когда у них находилась тезка в виде моей персоны.
Приблизительно в 4 года в детском саду я заявила маме, что ненавижу свое имя, и хочу его поменять. Гнев мой длился недолго, но его подтачивали доброжелательные Ани-Кати-Насти, которые ехидно говорили, что ТАК давно уже никого не называют, и что это дурацкое имя. Масло в огонь подогревали любимые братья, которые называли меня исключительно "Дуська", утверждая, что никакой судьбы у нее, кроме как быть бабкой, и торговать семками на рынке нет и не может быть. При этом они гнусно начинали шамкать ртом и показывать, как я буду продавать их, семки в смысле, параллельно разгрызая зубами. Почему меня это пугало, не имею представления до сих пор. Но вызывало во мне это настолько сильный гнев, что до сих пор, если кто-то зовет меня Дуся, я начинаю злиться. В пору моих усиленных увлечений боевыми искусствами, тренер, прекрасно зная мою нервную реакцию на сие прочтение благородного греческого Евдокия, умело пользовался этим на соревнованиях, в целях разжигания гнева во время схватки. Срабатывало стопроцентно - полегло не малое количество ни в чем не повинных голов, точнее тел
Но имя я свое очень любила, не смотря на кратковременное малодушие в младших группах сада.
С его получением связана, к слову, история. Когда для мамы замаячила крымская дача ввиде наследства, она как раз только разродилась третьим дитенышем, т.е. мной. Ходили страшные слухи по поводу будущего имени. И старшее поколение, особенно с папенькиной стороны, было настолько аристократичное и великосветское, что восприняло экстравагантное желание маман, как удар ниже пояса. Начался шантаж. Бабушка строила козни, плела интриги и угрожала, что дача на Черном море уплывет в чужие руки, если "Какая-то Дунька будет бегать по ней". Услышав угрозы, мама, не потерпев давления, если до этого еще и сомневалась, то теперь уверилась в том, что у ребенка другого имени быть не может и в тот же день отправилась оформлять его. Папа, говорят, проявил полное равнодушие, посему приговор был сделан. Бабушка, между прочим, желала меня видеть Ликой, а дача никуда в итоге не делась, и "Дунькой было облазано каждое дерево и куст".
У мамы на пляже в Гурзуфе, на той самой пресловутой даче, спустя годы завелась пожилая подруга, уже другая аристократка. Звали ее Роза Михайловна. У нее был строгий закрытый купальник, шляпка с большими полями, алая помада и муж полковник, а может даже и генерал. Жить она начала там только в 90-ых, в противном случае она непременно знала бы фракцию бабушки. Роза Михайловна всячески восхищалась мной (я уже приближалась к подростковому возрасту, но еще не вошла в ту стадию, которая повергла бы в инфаркт генеральскую жену фенечками, дранными штанами и прочей атрибуцией).
- Олечка (маме), такая девочка! Чудо! Ну почему, почему Дуня? Это же так неблагородно!
О том, что так говорить совсем неблагородно, Роза Михайловна не догадывалась.
- Называли бы ее Анжеликой, например.
Ага, или, например, Розой. Как это благородно!
Годами позже, на том же пляже, валяясь с подругой Зиной, на вопросы юношей, как нас зовут, мы даже начали задумываться о том, а не представляться ли как-то по-другому. Никто нам просто не верил. И до сих пор не верит, хотя у меня среди знакомых у троих дочки Дуни, и это уже не инопланетная Дазраперма из допотопного мира.
Воообще, равнодушных к моему имени встречала мало. Моя первая учительница по истории интересовалась, не назвали ли меня в честь Евдокии Лопухиной. При этом, через несколько минут после этого вопроса, рассказывая о сием факте в биографии Петра Великого не преминула указать на редкую глупость последней. Моя близкая подруга, познакомившись со мной 1 сентября на 1 курсе в универе, была уверенна, что я дочь священника, кого ж еще так обзовут! Дома меня называли ДункАном (как корабль в "Детях капитана Гранта"), в школе меня звали Дунькой Маклаудом. Я практически выучила все песни про Дуню, начиная с "Дуня, люблю твои блины", "Дуня ягодка моя", "Во кузнице молодые кузнецы", заканчивая позорными Иванушками-Интернейшнл и Любэ "Дуся-агрегат". Все считали за честь мне их спеть, показать, что они слышали о таком атавизме, как мое имя. Но апофеоз всех ассоциаций всегда был связан с Дуней Кулаковой (или Кулачковой, как говорили мои одногруппники), главной боевой подругой мужского населения.
Как-то один гражданин у меня поинтересовался, не псевдоним ли это, и как меня на самом деле зовут, что, конечно, мне польстило. Многие пытаются уверить меня, что Евдокия красивее Дуни. А мне оба нравится.
Некоторые вообще не в курсе, что Дуня - это Евдокия или Авдотья (простонародный вариант греческого Евдокия). Кто-то полагает, что Дуня это Дарья. А для иностранцев Евдокия и Дуня - это смертоубийство, что я подумываю о каком-нибудь редуцированном варианте для них. Единственная Дуня, которую они хоть как-то могут знать, это сестра Раскольникова. Та еще ассоциация.
Сейчас уже кажется, другое отношение к именам. В дочкином окружении встречаются Стефании, Виталии, Силуаны. К слову ей мы тоже оказали ту еще услугу, назвав Феодорой. И вот сейчас в век уже редких имен, ко мне приходит чадо и заявляет:
- Я больше не Феодора, зови меня Василисой!