(no subject)
Иванову А., Бугрову А. и Тонечке в Минск. Письмо.
Клепсидр мне и оксюморонов, инъекцию галоперидола и черенок, черенок от лопаты!
Я как-то вчера выключилась совершенно естественно в семь вечера, а в полночь проснулась и
меня обуяла нечеловеческая жажда жизнедеятельности и бесед задушевных, которую я мужественно поборола еще на пару часов. В итоге - сижу я среди ночи в интернете, а вконтакте - никого, и в аське все спят, и только в фейсбуке бодрствует один будущий великий немецкий режиссер. То есть обернулось все задушевными беседами о будущности русской и немецкой режиссуры, Дэвиде Линче, Достоевском, Ларсе фон Триере и Фассбиндере. Мне не стыдно, но Фассбиндера даже ни одной корометражки не видела.
И от этих всех бесед приснился мне, видимо, сон.
А во сне был у меня сын, а у сына - четыре милых фасеточных красных глаза. И вообще, по-моему это был шмель, маленький и лохматый. Человеко-шмель.
В общем, в магазине он постоянно (бз-бз-бзззз!) терялся, и мне пришлось привязать к нему ниточку.
А может, тут и галоперидол уже бесполезен.
С утра, слегка просмпамши, полетела я на Ленфильм, где меня уже заждались заветные кучи ненаглядных тряпок, и как-то незаметно пролетевший двенадцатичасовой рабочий день закончился апельсинами и конъяком, и я почти опоздала на метро, а Лидка осталась ночевать в горе подъюбников.
И брела я по Невскому до Восстания, глотаючи сигарету за сигаретой, в красном мохеровом шарфике вся такая.
- Ду ю хэв фая?
- Оу, ес
Зажигалка у меня никудышная, до сих пор харьковская, доживающая свои последние дни.
- Ит`c а вери хард фая!
- Сори, ит`c ол ай кэн хелп! - прячу зажигалку в карман и иду дальше.
А еще хочется есть, но в холодильнике только цветная капуста и бутылка белого сухого.
Ну, в общем, так и живем.
Люблю, скучаю, ждите в июне.
Клепсидр мне и оксюморонов, инъекцию галоперидола и черенок, черенок от лопаты!
Я как-то вчера выключилась совершенно естественно в семь вечера, а в полночь проснулась и
меня обуяла нечеловеческая жажда жизнедеятельности и бесед задушевных, которую я мужественно поборола еще на пару часов. В итоге - сижу я среди ночи в интернете, а вконтакте - никого, и в аське все спят, и только в фейсбуке бодрствует один будущий великий немецкий режиссер. То есть обернулось все задушевными беседами о будущности русской и немецкой режиссуры, Дэвиде Линче, Достоевском, Ларсе фон Триере и Фассбиндере. Мне не стыдно, но Фассбиндера даже ни одной корометражки не видела.
И от этих всех бесед приснился мне, видимо, сон.
А во сне был у меня сын, а у сына - четыре милых фасеточных красных глаза. И вообще, по-моему это был шмель, маленький и лохматый. Человеко-шмель.
В общем, в магазине он постоянно (бз-бз-бзззз!) терялся, и мне пришлось привязать к нему ниточку.
А может, тут и галоперидол уже бесполезен.
С утра, слегка просмпамши, полетела я на Ленфильм, где меня уже заждались заветные кучи ненаглядных тряпок, и как-то незаметно пролетевший двенадцатичасовой рабочий день закончился апельсинами и конъяком, и я почти опоздала на метро, а Лидка осталась ночевать в горе подъюбников.
И брела я по Невскому до Восстания, глотаючи сигарету за сигаретой, в красном мохеровом шарфике вся такая.
- Ду ю хэв фая?
- Оу, ес
Зажигалка у меня никудышная, до сих пор харьковская, доживающая свои последние дни.
- Ит`c а вери хард фая!
- Сори, ит`c ол ай кэн хелп! - прячу зажигалку в карман и иду дальше.
А еще хочется есть, но в холодильнике только цветная капуста и бутылка белого сухого.
Ну, в общем, так и живем.
Люблю, скучаю, ждите в июне.