Обсуждали с Димой Лоевским место из «Мирных действий» применительно к характеру генерала графа Петра Форкосигана и вспоминали соседний кусочек.
- К концу моего брака моя клятва оставалась единственным, что не обратилось в прах. Когда я пыталась поговорить об этом с тетей Фортиц, она старалась меня утешить - мол, все нормально, ведь и остальные тоже считали Тьена ослом. Вы понимаете… Тьен тут не при чем, будь он святым или чудовищем. Это я, это мое слово.
Он пожал плечами. - Что же тут так трудно понять? Для меня это абсолютно очевидно.
Она повернула голову и опустила взгляд на его лицо. Он глядел на нее снизу вверх с терпеливым любопытством. Да, он понимает абсолютно все… и даже попытки не делает ее утешать, уговаривая забыть об этом горе или убеждая, что оно того не стоит. Ощущение было такое, словно она открыла дверь, которую считала дверцей платяного шкафа, и шагнула через нее в иной мир, распахнувшийся перед ее округлившимися глазами. Ой.
- По моему собственному опыту, - сказал он, - проблемы с клятвами типа скорее смерть, чем бесчестье в том, что дай им достаточно времени, и в конечном итоге на свете останутся только два сорта людей: мертвецы и клятвопреступники. Так что выживший неизбежно сталкивается с этой проблемой.
- Да, - тихо согласилась она. Он знает. Он все знает, вплоть до горькой мерзости сожаления на самом дне источника души. Откуда он это знает?
- Скорее смерть, чем бесчестье.
<…>
- Пользуясь бетанской терминологией Карин, - проговорила она, и ее дыхание чуть перехватило, - у меня насчет клятв Пунктик. Вы приносили присягу заново, когда стали Имперским Аудитором. Хотя однажды уже ее преступили. Как вы это вынесли?
- О, - произнес он, с некоторой рассеянностью оглядываясь вокруг. - А что, когда вам выдавали вашу честь, то не дали модель с кнопкой перезагрузки? Моя вот здесь, - он ткнул куда-то в район собственного пупка.
Она ничего не смогла с собой поделать; ее мрачный хохот эхом разнесся по помещению, отражаясь от перекрытий. И этот смех заставил рассслабиться что-то внутри - что-то сжатое, как скрученная до излома пружина. Вот так ее рассмешить - это было словно открыть свету и воздуху скрытые раны, слишком болезненные для прикосновения, и тем дать им шанс зарасти. - Так вот зачем эта штука? А я и не знала.
- Одна очень мудрая женщина как-то сказала мне: «просто двигайся дальше». Любой из добрых советов, когда-либо полученных мною, в конце концов сводится к этому. Даже те, что мне дал отец.
Иногда психология персонажей Буджолд кажется мне совершенно бредовой. Иногда очень трогает.