Литразбор - Павел Рыков "Личное дело". Опыты мутной поэзии.
В 2012 году премия имени Рычкова в номинации «Поэзия» была присуждена П.Г. Рыкову за книгу «Личное дело».
Павел Георгиевич известен, прежде всего, как маститый журналист, много лет (до недавнего времени) возглавлявший ГТРК «Оренбург», как декан факультета журналистики ОГУ.
Впрочем, мэтр на досуге сочиняет стихи, и весьма успешно - за плечами несколько книг стихотворений, в том числе, в твёрдой обложке. Павел Рыков - член Союза писателей России, лауреат нескольких литературных премий, в том числе, и означенной премии Рычкова.
Творчество Павла Рыкова уже находило отклик у критиков. Например, поэт и публицист, член Союза писателей России Ольга Мялова так охарактеризовала его предыдущую книгу «Мой дорожный сундучок»:
чего он действительно полон, так это смачного цинизма, отчётливо проступающего из-под облезлого сусального глянца; псевдореализма и псевдонатурализма, мерзких, но завораживающих - не читателя, так самого автора.
Если речь зайдёт о самом народе, то сомневаться не приходится в том, что алкаши и быдло. Если речь, не дай Бог, о женщине из этого самого народа (а стихи Павла Рыкова вообще не в меру «шершеляфамны»), то читателю является либо «дурка, поломойка, замарашка», что «для пола воду греет, отскребает по сортирам грязь», либо «неохватная» квашня в нестиранном халате, «тётка, чьи руки погрязли в селёдке», и тому подобные пленительные образы.
Если девушка - то, как правило, потаскуха:
От поцелуйных оргий
не отмыть,
не отполоскать!
Крутобёдрая!
Пенорождённая!
Бл..дь!
Какие же изменения произошли в творчестве Павла Рыкова, что его новая книга «Личное дело» стала представлять собой «глубокое художественное и публицистическое осмысление жизни Оренбуржья в сопряжении с жизнью страны и мира, при значительности творческого достижения соискателя и его вклада в литературу», что и является, в соответствии с положением о Рычковской премии, основанием для её присуждения?
Член Союза писателей России Александр Филиппов в немногословной рецензии находит следующие достоинства у «Личного дела»: «никакая это не документальная, а хорошая, самобытная поэзия. Хотя и выросли эти стихи, сложившиеся за много лет в оригинальный цикл, действительно из фактов биографии не только самого Рыкова, но и его семьи за последние три поколения».
Впрочем, Александр Филиппов ошибся. Поэзия может быть какой угодно - документальной, недокументальной, хоть даже футуристической, но непременно должна быть хорошей.
Этого качества за большинством стихотворений Рыкова пока что не замечено.
Нельзя не согласиться с тем, что Павел Георгиевич - хороший версификатор, он владеет словом и может «ахнуть» точным выражением, интересной рифмой, к месту подобранным словом.
Например, поэт очень интересно говорит о личном деле: «умело шьёт его кадровик-мудровик». К хорошим бытовым стихотворениям относятся «Керосин в 1956 году», «Мартовский хлеб 1954 года» (только вот названия слишком тяжеловесны).
Но все эти достоинства напрочь перечеркиваются фундаментальным недостатком поэта - у Рыкова нет литературного вкуса, чутья, он не понимает, о чём и как можно писать, и когда следует остановиться.
В поэзии Рыкова слишком сильны журналистские замашки. Главная задача журналиста - откопать новый, желательно скандальный факт и представить читателю «в натуральном образе». Рыков поступает точно так же - ему важно привлечь внимание читателя и удерживать его как можно больше, не считаясь со средствами.
Жанр «документальная поэзия» вовсе не изобретен Павлом Георгиевичем. Услуги мастеров подобного жанра предлагаются во всех газетах в рубрике объявлений «стихи на заказ к юбилею».
Блуждание по своей родословной с единственной целью стихотворного осмысления вереницы предков есть словоблудие, помноженное на тщеславие.
Стихи Рыкова, посвященные предкам, превращаются в апологию обжорства: «Дедушка мой, Семён Васильевич, закатывает обед. Потому что диво как хочет жрать», самосуда с расстрелом («Доктор Кутин»), длинного повествования о трудностях удаления зубов в сталинских лагерях:
- Тут в вас не зуб, а развалина!
- Дёргай же скорей, твою мать!
Александр Сергеевич Пушкин однажды написал стихотворение «Моя родословная»:
Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.
Понятна мне времён превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало… но - я мещанин.
Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умён покорный мещанин.
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.
Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.
Post scriptum
Решил Фиглярин, сидя дома,
Что чёрный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.
Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.
Сей шкипер деду был доступен,
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперсник, а не раб.
И был отец он Ганнибала,
Пред кем средь чесменских пучин
Громада кораблей вспылала,
И пал впервые Наварин.
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?.. он в Мещанской дворянин.
Стихотворение полно здоровой иронии, света, намёков, которые необразованные люди не поймут без ссылок, однако при такой замечательной и исключительной родословной Пушкин не стал во множестве выводить родню в последующих стихах, справедливо полагая, что для читателей есть и более интересные темы.
У Рыкова же поэзия служит генеалогии, поэтому его «родоводческие» стихи также нелепы как рифмованный учебник физики.
Читать эту книгу - точно смотреть плохой боевик: мелькают темы, льётся кровь, но ни одна мысль не развивается и не остаётся в голове читателя.
Частушечные переборы, неточные рифмы, пестрота и болезненное многословие автора, неумение остановиться - вот те недостатки, из-за которых книгу невозможно дочитать до конца.
Богохульные выкрики героев Павла Рыкова, кажется, приводят в восторг самого автора: «Мы уходим. Живи! В богомать! В духа святого! В сына его! И в бога-отца!»
Навязчивое повторение здесь - уже не просто средство выразительности, а «средство изобразительности» души поэта. Тем жутче выглядят на соседней странице строки о Боге и Церкви: «давай же обратимся к Богу, свечу зажжём, чтоб помянуть...».
Отдельно следует сказать о нравственном бесстыдстве Рыкова. Есть темы, которые следует затрагивать с большой осторожностью. Это темы морального разложения, проституции, религии, отношения мужчины и женщины, боль, страх, смерть.
О них следует писать, их нужно поднимать, но не в таком ключе и не с такими смачными подробностями, как Рыков.
Например, он пишет: «А я рукою в лайке вбиваю зелёную соплю в красное месиво носа комсомолёночка на допросе». За этими строками стоит такая молодецкая ухарь, такой задор, что, видимо, автор ждёт от читателя отклика: «Давай, бей его!»
Рыков - мастер бесцельных натуралистических подробностей, которые вводятся в художественный текст без надобности, как фотографии «чернухи» в жёлтой прессе.
Патриарх глядит сурово.
- Тихо, поп. Вцепилась свора.
Как за сучкой, мчат во власть,
Жадную раззявив пасть,
Чтобы пить и есть бесплатно,
В Грановитую палату
Чтобы засветло попасть.
А потом во тьме кромешной
Предаваться страсти грешной,
Чтобы разом вся и всех,
Чтоб затеять свальный грех,
Бесовщину, карнавал...
На костях, кто Русь собрал,
Пахло б спермой, блёвой, хлевом,
Чтобы кал благоухал.
После таких молодеческих строк остаётся задуматься - а не является ли поэзия Рыкова прославлением «благоухающего кала»?
Рыков не способен в нужный момент прибегнуть к спасительной иронии, описывая бытовые сцены, поэтому даже комичные эпизоды у него представлены пафосно и (якобы) многозначаще.
А солнце - белое сквозь простыню,
Рейтузы фиолетовы - как тучи.
Как неохватно это «ню»!
Куда там рубенсам - у нас красавицы могучей!
Как мы уже отметили, Рыков не может правильно настроить свой поэтический инструмент, поэтому трагические строки у него представляются легковесными и пустыми.
Но распроклятые враги
Солдатское терзали тело,
И миной - напрочь две ноги
По самое по это дело.
Мэтр, призванный сеять «разумное, доброе, вечное», делится с читателями впечатлениями, видимо, полученными им за долгие годы журналистской практики:
То нечистая пьяная баба,
Матерком запуская неслабо,
Над собой изгаляется всласть:
- А я курва!
А я недорванка!
А я в бога
И господомать!
Что глазища упялил, поганка?
Али бабу надумал поять?
И спиною к проезжему люду
Наклонившись, задравши подол,
Клёклый зад оголяет, паскуда...
Так что видение «русской бабы» осталось неизменной с прошлой книги стихотворений.
«Патриотические» стихи Рыкова представляют собой набор штампов, приправленных простонародными выкликами.
Например, автор пишет об Афганистане.
Ах, Ахмад! Ах мать твою, Масуд!
Неужели наши не спасут?
...
Он герой! Ему положен орден.
Только орден... Нахрен бы он годен.
Рыкову не чуждо и чувство патриотизма:
О! Сколь любезна ты, милая!
За объясненье того,
Как мне теперь
Должно любить свою землю.
Потому что знаю, что есть
Некая девочка,
Пронизанная, словно бы колом
От влагалища и до рта,
Ненавистью
К стране по имени
Русь.
Павел Георгиевич пытается писать о вещах, о которых он, по-видимому, имеет смутное представление: о войне, о мужестве, геройстве, поэтому выбирает неверные выражения, сравнения, фальшивит в каждом слове «исторических» стихотворений.
Личные же его жизненные, бытовые впечатления - о хлебе, керосине, о детстве - изображены вполне адекватно.
Впрочем, Павел Георгиевич многословен как неопытная журналистка, впервые оказавшаяся в прямом эфире. Водянистые мини-поэмы Рыкова - многострочный частушечный перебор, вертящийся вокруг одной, обычно самой незначительной идеи. Например, стихотворение «Дневничок» - пустое, в нём нет ни темы, не идеи, а так - великосветский треп «ни о чем».
Рыкову нельзя отказать в страшном воздействии его самых тёмных, низких стихотворений на читателя. В этом он, похоже, мастер.
Стихи же без «солёненького», «остренького», не приправленные смачным словцом или соблазнительной картинкой (например, «Бизерта, 1921», «Семейный альбом», «Молитва», «Папина война»), выглядят вымученными, прилизанными, жалкими - автор не умеет писать в такой («приличной») манере, поэтому зримо и выпукло у него получаются только непристойности.
Именитый поэт уже в возрасте, поэтому вряд ли он поменяет свой творческий почерк, что ж, тем хуже для его творческой репутации. Первое «искрометное» впечатление от «личного дела» пройдёт, но в осадке в читательской душе останутся - грязь, горечь и отвращение.
Павел Георгиевич известен, прежде всего, как маститый журналист, много лет (до недавнего времени) возглавлявший ГТРК «Оренбург», как декан факультета журналистики ОГУ.
Впрочем, мэтр на досуге сочиняет стихи, и весьма успешно - за плечами несколько книг стихотворений, в том числе, в твёрдой обложке. Павел Рыков - член Союза писателей России, лауреат нескольких литературных премий, в том числе, и означенной премии Рычкова.
Творчество Павла Рыкова уже находило отклик у критиков. Например, поэт и публицист, член Союза писателей России Ольга Мялова так охарактеризовала его предыдущую книгу «Мой дорожный сундучок»:
чего он действительно полон, так это смачного цинизма, отчётливо проступающего из-под облезлого сусального глянца; псевдореализма и псевдонатурализма, мерзких, но завораживающих - не читателя, так самого автора.
Если речь зайдёт о самом народе, то сомневаться не приходится в том, что алкаши и быдло. Если речь, не дай Бог, о женщине из этого самого народа (а стихи Павла Рыкова вообще не в меру «шершеляфамны»), то читателю является либо «дурка, поломойка, замарашка», что «для пола воду греет, отскребает по сортирам грязь», либо «неохватная» квашня в нестиранном халате, «тётка, чьи руки погрязли в селёдке», и тому подобные пленительные образы.
Если девушка - то, как правило, потаскуха:
От поцелуйных оргий
не отмыть,
не отполоскать!
Крутобёдрая!
Пенорождённая!
Бл..дь!
Какие же изменения произошли в творчестве Павла Рыкова, что его новая книга «Личное дело» стала представлять собой «глубокое художественное и публицистическое осмысление жизни Оренбуржья в сопряжении с жизнью страны и мира, при значительности творческого достижения соискателя и его вклада в литературу», что и является, в соответствии с положением о Рычковской премии, основанием для её присуждения?
Член Союза писателей России Александр Филиппов в немногословной рецензии находит следующие достоинства у «Личного дела»: «никакая это не документальная, а хорошая, самобытная поэзия. Хотя и выросли эти стихи, сложившиеся за много лет в оригинальный цикл, действительно из фактов биографии не только самого Рыкова, но и его семьи за последние три поколения».
Впрочем, Александр Филиппов ошибся. Поэзия может быть какой угодно - документальной, недокументальной, хоть даже футуристической, но непременно должна быть хорошей.
Этого качества за большинством стихотворений Рыкова пока что не замечено.
Нельзя не согласиться с тем, что Павел Георгиевич - хороший версификатор, он владеет словом и может «ахнуть» точным выражением, интересной рифмой, к месту подобранным словом.
Например, поэт очень интересно говорит о личном деле: «умело шьёт его кадровик-мудровик». К хорошим бытовым стихотворениям относятся «Керосин в 1956 году», «Мартовский хлеб 1954 года» (только вот названия слишком тяжеловесны).
Но все эти достоинства напрочь перечеркиваются фундаментальным недостатком поэта - у Рыкова нет литературного вкуса, чутья, он не понимает, о чём и как можно писать, и когда следует остановиться.
В поэзии Рыкова слишком сильны журналистские замашки. Главная задача журналиста - откопать новый, желательно скандальный факт и представить читателю «в натуральном образе». Рыков поступает точно так же - ему важно привлечь внимание читателя и удерживать его как можно больше, не считаясь со средствами.
Жанр «документальная поэзия» вовсе не изобретен Павлом Георгиевичем. Услуги мастеров подобного жанра предлагаются во всех газетах в рубрике объявлений «стихи на заказ к юбилею».
Блуждание по своей родословной с единственной целью стихотворного осмысления вереницы предков есть словоблудие, помноженное на тщеславие.
Стихи Рыкова, посвященные предкам, превращаются в апологию обжорства: «Дедушка мой, Семён Васильевич, закатывает обед. Потому что диво как хочет жрать», самосуда с расстрелом («Доктор Кутин»), длинного повествования о трудностях удаления зубов в сталинских лагерях:
- Тут в вас не зуб, а развалина!
- Дёргай же скорей, твою мать!
Александр Сергеевич Пушкин однажды написал стихотворение «Моя родословная»:
Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.
Понятна мне времён превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало… но - я мещанин.
Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умён покорный мещанин.
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.
Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.
Post scriptum
Решил Фиглярин, сидя дома,
Что чёрный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.
Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.
Сей шкипер деду был доступен,
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперсник, а не раб.
И был отец он Ганнибала,
Пред кем средь чесменских пучин
Громада кораблей вспылала,
И пал впервые Наварин.
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?.. он в Мещанской дворянин.
Стихотворение полно здоровой иронии, света, намёков, которые необразованные люди не поймут без ссылок, однако при такой замечательной и исключительной родословной Пушкин не стал во множестве выводить родню в последующих стихах, справедливо полагая, что для читателей есть и более интересные темы.
У Рыкова же поэзия служит генеалогии, поэтому его «родоводческие» стихи также нелепы как рифмованный учебник физики.
Читать эту книгу - точно смотреть плохой боевик: мелькают темы, льётся кровь, но ни одна мысль не развивается и не остаётся в голове читателя.
Частушечные переборы, неточные рифмы, пестрота и болезненное многословие автора, неумение остановиться - вот те недостатки, из-за которых книгу невозможно дочитать до конца.
Богохульные выкрики героев Павла Рыкова, кажется, приводят в восторг самого автора: «Мы уходим. Живи! В богомать! В духа святого! В сына его! И в бога-отца!»
Навязчивое повторение здесь - уже не просто средство выразительности, а «средство изобразительности» души поэта. Тем жутче выглядят на соседней странице строки о Боге и Церкви: «давай же обратимся к Богу, свечу зажжём, чтоб помянуть...».
Отдельно следует сказать о нравственном бесстыдстве Рыкова. Есть темы, которые следует затрагивать с большой осторожностью. Это темы морального разложения, проституции, религии, отношения мужчины и женщины, боль, страх, смерть.
О них следует писать, их нужно поднимать, но не в таком ключе и не с такими смачными подробностями, как Рыков.
Например, он пишет: «А я рукою в лайке вбиваю зелёную соплю в красное месиво носа комсомолёночка на допросе». За этими строками стоит такая молодецкая ухарь, такой задор, что, видимо, автор ждёт от читателя отклика: «Давай, бей его!»
Рыков - мастер бесцельных натуралистических подробностей, которые вводятся в художественный текст без надобности, как фотографии «чернухи» в жёлтой прессе.
Патриарх глядит сурово.
- Тихо, поп. Вцепилась свора.
Как за сучкой, мчат во власть,
Жадную раззявив пасть,
Чтобы пить и есть бесплатно,
В Грановитую палату
Чтобы засветло попасть.
А потом во тьме кромешной
Предаваться страсти грешной,
Чтобы разом вся и всех,
Чтоб затеять свальный грех,
Бесовщину, карнавал...
На костях, кто Русь собрал,
Пахло б спермой, блёвой, хлевом,
Чтобы кал благоухал.
После таких молодеческих строк остаётся задуматься - а не является ли поэзия Рыкова прославлением «благоухающего кала»?
Рыков не способен в нужный момент прибегнуть к спасительной иронии, описывая бытовые сцены, поэтому даже комичные эпизоды у него представлены пафосно и (якобы) многозначаще.
А солнце - белое сквозь простыню,
Рейтузы фиолетовы - как тучи.
Как неохватно это «ню»!
Куда там рубенсам - у нас красавицы могучей!
Как мы уже отметили, Рыков не может правильно настроить свой поэтический инструмент, поэтому трагические строки у него представляются легковесными и пустыми.
Но распроклятые враги
Солдатское терзали тело,
И миной - напрочь две ноги
По самое по это дело.
Мэтр, призванный сеять «разумное, доброе, вечное», делится с читателями впечатлениями, видимо, полученными им за долгие годы журналистской практики:
То нечистая пьяная баба,
Матерком запуская неслабо,
Над собой изгаляется всласть:
- А я курва!
А я недорванка!
А я в бога
И господомать!
Что глазища упялил, поганка?
Али бабу надумал поять?
И спиною к проезжему люду
Наклонившись, задравши подол,
Клёклый зад оголяет, паскуда...
Так что видение «русской бабы» осталось неизменной с прошлой книги стихотворений.
«Патриотические» стихи Рыкова представляют собой набор штампов, приправленных простонародными выкликами.
Например, автор пишет об Афганистане.
Ах, Ахмад! Ах мать твою, Масуд!
Неужели наши не спасут?
...
Он герой! Ему положен орден.
Только орден... Нахрен бы он годен.
Рыкову не чуждо и чувство патриотизма:
О! Сколь любезна ты, милая!
За объясненье того,
Как мне теперь
Должно любить свою землю.
Потому что знаю, что есть
Некая девочка,
Пронизанная, словно бы колом
От влагалища и до рта,
Ненавистью
К стране по имени
Русь.
Павел Георгиевич пытается писать о вещах, о которых он, по-видимому, имеет смутное представление: о войне, о мужестве, геройстве, поэтому выбирает неверные выражения, сравнения, фальшивит в каждом слове «исторических» стихотворений.
Личные же его жизненные, бытовые впечатления - о хлебе, керосине, о детстве - изображены вполне адекватно.
Впрочем, Павел Георгиевич многословен как неопытная журналистка, впервые оказавшаяся в прямом эфире. Водянистые мини-поэмы Рыкова - многострочный частушечный перебор, вертящийся вокруг одной, обычно самой незначительной идеи. Например, стихотворение «Дневничок» - пустое, в нём нет ни темы, не идеи, а так - великосветский треп «ни о чем».
Рыкову нельзя отказать в страшном воздействии его самых тёмных, низких стихотворений на читателя. В этом он, похоже, мастер.
Стихи же без «солёненького», «остренького», не приправленные смачным словцом или соблазнительной картинкой (например, «Бизерта, 1921», «Семейный альбом», «Молитва», «Папина война»), выглядят вымученными, прилизанными, жалкими - автор не умеет писать в такой («приличной») манере, поэтому зримо и выпукло у него получаются только непристойности.
Именитый поэт уже в возрасте, поэтому вряд ли он поменяет свой творческий почерк, что ж, тем хуже для его творческой репутации. Первое «искрометное» впечатление от «личного дела» пройдёт, но в осадке в читательской душе останутся - грязь, горечь и отвращение.