(no subject)
"Художник Сима Островский, из ленинградской группы еврейских художников "Алеф", был страшным матерщинником. Он вообще не мог разговаривать без мата - запинался, изумлялся сам себе и в конце фразы смачно присовокуплял. Приехал в Израиль в начале семидесятых. Друзья, прекрасно знавшие Симу, убедили его, что на жизнь здесь он должен зарабатывать частными уроками живописи и рисунка.
Через знакомых раздобыли ему первых учениц - двух сестренок четырнадцати и двенадцати лет из чопорной семьи бывших рижан. Предупредили, чтоб Сима не смел раскрывать рта.
Девочки пришли на первый урок и напряженный Сима, долго репетировавший свое вступительное слово, сказал, тщательно выговаривая слова:
- Вот, я поставил вам натюрморт. Вот акварель. Кисти. Вода. Рисуйте. Разговаривать не надо. Вопросов мне не задавать. Рисуйте молча. Все!
Воспитанные девочки - белые отложные воротнички, туго заплетенные косы, - послушно принялись рисовать.
Прошло несколько минут.
В полной тишине Сима побродил от стены к стене, распахнул окно, закурил, расслабился, посвистал...И, уставясь в синее небо, произнес задумчиво:
- А если возникнет какой-нибудь вопрос, вы мне - хуяк: записочку."
Через знакомых раздобыли ему первых учениц - двух сестренок четырнадцати и двенадцати лет из чопорной семьи бывших рижан. Предупредили, чтоб Сима не смел раскрывать рта.
Девочки пришли на первый урок и напряженный Сима, долго репетировавший свое вступительное слово, сказал, тщательно выговаривая слова:
- Вот, я поставил вам натюрморт. Вот акварель. Кисти. Вода. Рисуйте. Разговаривать не надо. Вопросов мне не задавать. Рисуйте молча. Все!
Воспитанные девочки - белые отложные воротнички, туго заплетенные косы, - послушно принялись рисовать.
Прошло несколько минут.
В полной тишине Сима побродил от стены к стене, распахнул окно, закурил, расслабился, посвистал...И, уставясь в синее небо, произнес задумчиво:
- А если возникнет какой-нибудь вопрос, вы мне - хуяк: записочку."