Татьянин день
Оригинал взят у dainty_store_1 в Татьянин день
"Галантерейный магазин №1" поздравляет всех прекрасных именинниц и студентов, жадных до знаний, с Татьяниным днем.
Двигаясь по старому календарю, заглянем в историю празднования этого дня.
Татьянин день! знакомые, кузины -
Объехать всех обязан я, хоть плачь.
К цирюльнику сначала, в магазины,
Несет меня плющихинский лихач.
Повсюду - шум, повсюду - именины,
Туда-сюда несутся сани вскачь,
И в честь академической богини
Сияет солнце, серебрится иней.
…Татьянин день! О первый снег и розы,
Гвоздик и ландышей душистый куст.
О первые признанья, клятвы, слезы
И поцелуй оледеневших уст.
С. М. Соловьев
Основное слово мы предоставим писателю Николаю Дмитриевичу Телешову (1867-1957) с его воспоминаниями "Москва прежде":
«"Из песни слова не выкинешь",-- говорит пословица... Что бывало, то бывало. Вся Москва знала, что 12 января старого стиля, в так называемый татьянин день -- день основания первого российского университета в Москве -- будет шумный праздник университетской молодежи, пожилых и старых университетских деятелей, уважаемых профессоров и бывших питомцев московской "альма матер" -- врачей, адвокатов, учителей и прочей интеллигенции. Этот день ежегодно начинался торжественной обедней в университетской церкви.
1907-1912 гг. Моховая улица. Одно из старых зданий Московского университета. На первом плане - домовой храм святой мученицы Татианы при Московском университете.
В 1913 году на храме был установлен деревянный четырехконечный крест, а на фронтоне появилась новая надпись: "Свет Христов просвещает всех"
Много-много лет праздник этот справлялся по заведенному порядку: сначала обедня, потом молебен, потом в актовом зале традиционная речь ректора или одного из почтеннейших профессоров... А затем...
Затем толпы молодежи шли "завтракать" в ресторан "Эрмитаж", где к этому завтраку ресторан приготовлялся заблаговременно: со столов снимали скатерти, из залов убирались вазы, растения в горшках и все бьющееся и не необходимое.
В одном из залов "Эрмитажа"
Здесь до вечерних часов длился этот "завтрак" -- чем позже, тем шумней и восторженней. Ближе к вечеру ораторы уж влезали на столы и с высоты со стаканом в руках, окруженные пылкими слушателями, произносили пылкие речи. Вокруг кричали громкими голосами кто "браво", кто "ура" и запевали разные студенческие песни, чокались вином, и пивом, и шампанским, и водкой -- у кого на что хватало средств.
Ресторан "Эрмитаж" в Москве
Потом разъезжались на тройках и лихачах в загородные рестораны, куда потихоньку ползли также и простые извозчики, так называемые "ваньки", с нависшими на санях, где только возможно, юнцами, а также плелись пешком малоимущие. Но там, в загородных ресторанах, уже не разбиралось, кто может платить, кто не может: все были равны».
Подтверждает слова Телешова и бытописатель П. Иванов:
«К 6-ти часам вечера толпы студентов с песнями направляются к „Эрмитажу“. Замирает обычная жизнь улиц, и Москва обращается в царство студентов. Только одни синие фуражки видны повсюду. Быстрыми, волнующимися потоками студенты стремятся к „Эрмитажу“ - к центру. Идут группами, в одиночку, толпами, посредине улицы. Встречные смешиваются, группы примыкают к толпе.
Толпа растет, расширяется. Впереди ее пляшут два студента, и между ними женщина машет платочком. Все трое выделывают отчаянные па. Сзади толпа распевает хаотическую песню.
Но вот "Эрмитаж". До 5 час. здесь сравнительно спокойно. Говорят речи, обедают. К 5 час. "Эрмитаж" теряет свою обычную физиономию. Из залы выносятся растения, все, что есть дорогого, ценного, все, что только можно вынести. Фарфоровая посуда заменяется глиняной. Число студентов растет с каждой минутой. Сначала швейцары дают номерки от платья. Потом вешалок не хватает. В роскошную залу вваливается толпа в калошах, фуражках, пальто. Исчезают вино и закуска. Появляются водка и пиво. Поднимается невообразимая кутерьма. Все уже пьяны. Кто не пьян, хочет показать, что он пьян. Все безумствуют, опьяняют себя этим безумствованием. Распахиваются сюртуки, расстегиваются тужурки. Появляются субъекты в цветных рубахах. Воцаряется беспредельная свобода. Студенты составляют отдельные группы. В одном углу малороссы поют национальную песню. В другом - грузины пляшут лезгинку. Армяне тянут "Мравалжамиер"... В центре ораторы, взобравшись на стол, произносят речи - уже совсем пьяные речи. Хор студентов поет Gaudeamus... Шум страшный. То и дело раздается звон разбитой посуды. Весь пол и стены облиты пивом...
За отдельным столом плачет пьяный лохматый студент...
- Что с тобой, дружище?
- Падает студенчество. Падает, - рыдает студент.
Больше ничего он не может сказать.
- На стол его! На стол! Пусть говорит речь! - кричат голоса.
Студента втаскивают на стол.
- Я, коллеги, - лепечет он, - студент. Да, я студент, - вдруг ревет он диким голосом. - Я... народ... я человек...
Он скользит и чуть не падает.
- Долой его! Долой! - Его стаскивают со стола.
- Товарищи, - пищит новый оратор, маленький юркий студент, - мы никогда не забудем великих начал, которые дала нам великая, незабвенная Alma mater...
- Браво! Брависсимо! Брависсимо! Качать его! Качать!
Оратора начинают качать. Он поливает всех пивом из бутылки.
- Господа, «Татьяну», - предлагает кто-то. Внезапно все замолкают. И затем сотни голосов подхватывают любимую песню:
- Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна. Вся наша братия пьяна, вся пьяна, вся пьяна...
В Татьянин славный день...
- А кто виноват? Разве мы?
Хор отвечает:
- Нет! Татьяна!
И снова сотни голосов подхватывают:
- Да здравствует Татьяна!
Один запевает:
- Нас Лев Толстой бранит, бранит
И пить нам не велит, не велит, не велит
И в пьянстве обличает!..
- А кто виноват? Разве мы?
- Нет! Татьяна!
- Да здравствует Татьяна!
Опять запевают:
- В кармане без изъяна, изъяна, изъяна
Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.
Все пустые кошельки,
Заложены часы...
- А кто виноват?.. и т. д.
В 9 часов Эрмитаж пустеет. Лихачи, "ваньки", толпы студентов пешком - все летит, стремительно несется к Тверской заставе - в "Яръ" и "Стрельну", где разыгрывается последний акт этой безумной феерии. Там в этот день не поют хоры, не пускают обычную публику, закрывают буфет и за стойкой наливают только пиво и водку прямо из бочонков.
Студенты на Тверском бульваре
В "Яре" темп настроения повышается. Картина принимает фантастическую окраску. Бешенство овладевает всеми. Стон, гул, гром, нечеловеческие крики. Каждый хочет превзойти другого в безумии. Один едет на плечах товарища к стойке, выпивает рюмку водки и отъезжает в сторону. Другие лезут на декоративные растения. Третьи взбираются по столбам аквариума вверх. Кто-то купается в аквариуме.
Опьянение достигло кульминационной точки...
Вдруг раздаются бешеные звуки мазурки. Играет духовой оркестр. Музыканты дуют изо всех сил в инструменты, колотят молотками в литавры... Здание дрожит от вихря звуков. И все, кто есть в зале, бросаются танцевать мазурку. Несутся навстречу друг к другу в невообразимом бешенстве...
И это продолжается до 3-4 часов ночи. Потом студенты едут и идут в город. Иногда устраивают факельное шествие со свечами до Тверской заставы. И опять песни. Оргия песен...»
Сам Телешов приводит также слова Чехова, который высказывается, как всегда, предельно емко и потому выразительно: «В одном из своих шутливых фельетонов А. П. Чехов в 1885 году писал про татьянин день, в 130-ю годовщину Московского университета:
"В этом году выпито все, кроме Москвы-реки, и то благодаря тому, что она замерзла... Пианино и рояли трещали, оркестры, не умолкая, жарили "Gaudeamus", горла надрывались и хрипели... Тройки и лихачи всю ночь летали от Москвы к Яру, от Яра в Стрельну... Было так весело, что один студиоз от избытка чувств выкупался в резервуаре, где плавают стерляди..."
Рисунок Н. П.Чехова в журнале "Будильник" (1882). С бокалом в руке - А. П.Чехов.
Все это не выдумка, не сказка. Так это и бывало обычно в татьянин день. Не в день -- а в ночь татьянина дня. Под утро швейцары "Стрельны" и "Яра" нередко надписывали мелом на спинах молодежи адреса, и их развозили по домам "уцелевшие" товарищи...»
Телешов так заканчивает свое повествование о традициях этого праздника: «И вдруг в 1889 году, за двое суток до татьянина дня, раздался голос "великого писателя земли русской" -- Льва Николаевича Толстого. Громкий голос, призывающий опомниться и из праздника просвещения не делать подобия того, что творится в глухих деревнях в храмовые праздники Знамения, Казанской, Введения и проч.
"Мужики едят студень и лапшу,-- писал Лев Николаевич,-- а просвещенные -- омары, сыры, потажи, филеи; мужики пьют водку и пиво, просвещенные -- напитки разных сортов, вина, водки, ликеры сухие и крепкие, слабые и горькие, сладкие, и белые, и красные, и шампанские... Мужики падают в грязь, а просвещенные на бархатные диваны. Мужиков разносят и растаскивают по местам жены и сыновья, а просвещенных -- посмеивающиеся трезвые лакеи..."
Голос великого писателя и призыв опомниться так повлияли на старших и младших, что татьянин день в 1889 году уже не мог быть таким, как обычно, и с той поры "праздник просвещения", как называл его Толстой, изменился до неузнаваемости».
Однако его заключение опровергают многие другие воспоминания и свидетельства. Известный писатель и публицист Александр Валентинович Амфитеатров (1862-1938) рассказывает: «Я очень живо помню первую Татьяну после знаменитого манифеста Л. Н. Толстого. В двух-трех частных кружках решено было справить "праздник интеллигенции" послушно Толстому, "по сухому режиму". Но, кажется, никогда еще "Эрмитаж", "Яр" и "Стрельна" не были так законченно пьяны, как именно в эту Татьяну».
Он же приводит слова некоего окулиста Маклакова, сказанные на праздновании: «И мы выпьем! И если кого в результате постигнет необходимость опуститься на четвереньки и поползти, да не смущается сердце его! Лучше с чистым сердцем и возвышенным умом ползти на четвереньках по тропе к светлым зорям прогресса, чем на двух ногах шагать с доносом в охранку или со статьею в притон мракобесия». Краевед Алексей Митрофанов отмечает, что "со статьею в притон мракобесия" - явный намек на толстовский призыв.
И традиция такого бурного празднования Татьяны сохранялась до совсем уж непростых времен и переломов в жизни страны.
Может быть, конечно, это у меня была счастливая неформальная юность, но мне кажется, что из современных праздников это больше всего похоже на День святого Патрика. Или на Масленицу? Или - может быть, даже к лучшему? - сейчас ничего такого и вовсе не бывает?
Вязаные вещи в продаже в наличии
"Галантерейный магазин №1" Вконтакте
Материалы по теме
Неглинные истории
Дом Телешова
Руководство для гг., приезжающих в Москву
"Галантерейный магазин №1" поздравляет всех прекрасных именинниц и студентов, жадных до знаний, с Татьяниным днем.
Двигаясь по старому календарю, заглянем в историю празднования этого дня.
Татьянин день! знакомые, кузины -
Объехать всех обязан я, хоть плачь.
К цирюльнику сначала, в магазины,
Несет меня плющихинский лихач.
Повсюду - шум, повсюду - именины,
Туда-сюда несутся сани вскачь,
И в честь академической богини
Сияет солнце, серебрится иней.
…Татьянин день! О первый снег и розы,
Гвоздик и ландышей душистый куст.
О первые признанья, клятвы, слезы
И поцелуй оледеневших уст.
С. М. Соловьев
Основное слово мы предоставим писателю Николаю Дмитриевичу Телешову (1867-1957) с его воспоминаниями "Москва прежде":
«"Из песни слова не выкинешь",-- говорит пословица... Что бывало, то бывало. Вся Москва знала, что 12 января старого стиля, в так называемый татьянин день -- день основания первого российского университета в Москве -- будет шумный праздник университетской молодежи, пожилых и старых университетских деятелей, уважаемых профессоров и бывших питомцев московской "альма матер" -- врачей, адвокатов, учителей и прочей интеллигенции. Этот день ежегодно начинался торжественной обедней в университетской церкви.
1907-1912 гг. Моховая улица. Одно из старых зданий Московского университета. На первом плане - домовой храм святой мученицы Татианы при Московском университете.
В 1913 году на храме был установлен деревянный четырехконечный крест, а на фронтоне появилась новая надпись: "Свет Христов просвещает всех"
Много-много лет праздник этот справлялся по заведенному порядку: сначала обедня, потом молебен, потом в актовом зале традиционная речь ректора или одного из почтеннейших профессоров... А затем...
Затем толпы молодежи шли "завтракать" в ресторан "Эрмитаж", где к этому завтраку ресторан приготовлялся заблаговременно: со столов снимали скатерти, из залов убирались вазы, растения в горшках и все бьющееся и не необходимое.
В одном из залов "Эрмитажа"
Здесь до вечерних часов длился этот "завтрак" -- чем позже, тем шумней и восторженней. Ближе к вечеру ораторы уж влезали на столы и с высоты со стаканом в руках, окруженные пылкими слушателями, произносили пылкие речи. Вокруг кричали громкими голосами кто "браво", кто "ура" и запевали разные студенческие песни, чокались вином, и пивом, и шампанским, и водкой -- у кого на что хватало средств.
Ресторан "Эрмитаж" в Москве
Потом разъезжались на тройках и лихачах в загородные рестораны, куда потихоньку ползли также и простые извозчики, так называемые "ваньки", с нависшими на санях, где только возможно, юнцами, а также плелись пешком малоимущие. Но там, в загородных ресторанах, уже не разбиралось, кто может платить, кто не может: все были равны».
Подтверждает слова Телешова и бытописатель П. Иванов:
«К 6-ти часам вечера толпы студентов с песнями направляются к „Эрмитажу“. Замирает обычная жизнь улиц, и Москва обращается в царство студентов. Только одни синие фуражки видны повсюду. Быстрыми, волнующимися потоками студенты стремятся к „Эрмитажу“ - к центру. Идут группами, в одиночку, толпами, посредине улицы. Встречные смешиваются, группы примыкают к толпе.
Толпа растет, расширяется. Впереди ее пляшут два студента, и между ними женщина машет платочком. Все трое выделывают отчаянные па. Сзади толпа распевает хаотическую песню.
Но вот "Эрмитаж". До 5 час. здесь сравнительно спокойно. Говорят речи, обедают. К 5 час. "Эрмитаж" теряет свою обычную физиономию. Из залы выносятся растения, все, что есть дорогого, ценного, все, что только можно вынести. Фарфоровая посуда заменяется глиняной. Число студентов растет с каждой минутой. Сначала швейцары дают номерки от платья. Потом вешалок не хватает. В роскошную залу вваливается толпа в калошах, фуражках, пальто. Исчезают вино и закуска. Появляются водка и пиво. Поднимается невообразимая кутерьма. Все уже пьяны. Кто не пьян, хочет показать, что он пьян. Все безумствуют, опьяняют себя этим безумствованием. Распахиваются сюртуки, расстегиваются тужурки. Появляются субъекты в цветных рубахах. Воцаряется беспредельная свобода. Студенты составляют отдельные группы. В одном углу малороссы поют национальную песню. В другом - грузины пляшут лезгинку. Армяне тянут "Мравалжамиер"... В центре ораторы, взобравшись на стол, произносят речи - уже совсем пьяные речи. Хор студентов поет Gaudeamus... Шум страшный. То и дело раздается звон разбитой посуды. Весь пол и стены облиты пивом...
За отдельным столом плачет пьяный лохматый студент...
- Что с тобой, дружище?
- Падает студенчество. Падает, - рыдает студент.
Больше ничего он не может сказать.
- На стол его! На стол! Пусть говорит речь! - кричат голоса.
Студента втаскивают на стол.
- Я, коллеги, - лепечет он, - студент. Да, я студент, - вдруг ревет он диким голосом. - Я... народ... я человек...
Он скользит и чуть не падает.
- Долой его! Долой! - Его стаскивают со стола.
- Товарищи, - пищит новый оратор, маленький юркий студент, - мы никогда не забудем великих начал, которые дала нам великая, незабвенная Alma mater...
- Браво! Брависсимо! Брависсимо! Качать его! Качать!
Оратора начинают качать. Он поливает всех пивом из бутылки.
- Господа, «Татьяну», - предлагает кто-то. Внезапно все замолкают. И затем сотни голосов подхватывают любимую песню:
- Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна. Вся наша братия пьяна, вся пьяна, вся пьяна...
В Татьянин славный день...
- А кто виноват? Разве мы?
Хор отвечает:
- Нет! Татьяна!
И снова сотни голосов подхватывают:
- Да здравствует Татьяна!
Один запевает:
- Нас Лев Толстой бранит, бранит
И пить нам не велит, не велит, не велит
И в пьянстве обличает!..
- А кто виноват? Разве мы?
- Нет! Татьяна!
- Да здравствует Татьяна!
Опять запевают:
- В кармане без изъяна, изъяна, изъяна
Не может быть Татьяна, Татьяна, Татьяна.
Все пустые кошельки,
Заложены часы...
- А кто виноват?.. и т. д.
В 9 часов Эрмитаж пустеет. Лихачи, "ваньки", толпы студентов пешком - все летит, стремительно несется к Тверской заставе - в "Яръ" и "Стрельну", где разыгрывается последний акт этой безумной феерии. Там в этот день не поют хоры, не пускают обычную публику, закрывают буфет и за стойкой наливают только пиво и водку прямо из бочонков.
Студенты на Тверском бульваре
В "Яре" темп настроения повышается. Картина принимает фантастическую окраску. Бешенство овладевает всеми. Стон, гул, гром, нечеловеческие крики. Каждый хочет превзойти другого в безумии. Один едет на плечах товарища к стойке, выпивает рюмку водки и отъезжает в сторону. Другие лезут на декоративные растения. Третьи взбираются по столбам аквариума вверх. Кто-то купается в аквариуме.
Опьянение достигло кульминационной точки...
Вдруг раздаются бешеные звуки мазурки. Играет духовой оркестр. Музыканты дуют изо всех сил в инструменты, колотят молотками в литавры... Здание дрожит от вихря звуков. И все, кто есть в зале, бросаются танцевать мазурку. Несутся навстречу друг к другу в невообразимом бешенстве...
И это продолжается до 3-4 часов ночи. Потом студенты едут и идут в город. Иногда устраивают факельное шествие со свечами до Тверской заставы. И опять песни. Оргия песен...»
Сам Телешов приводит также слова Чехова, который высказывается, как всегда, предельно емко и потому выразительно: «В одном из своих шутливых фельетонов А. П. Чехов в 1885 году писал про татьянин день, в 130-ю годовщину Московского университета:
"В этом году выпито все, кроме Москвы-реки, и то благодаря тому, что она замерзла... Пианино и рояли трещали, оркестры, не умолкая, жарили "Gaudeamus", горла надрывались и хрипели... Тройки и лихачи всю ночь летали от Москвы к Яру, от Яра в Стрельну... Было так весело, что один студиоз от избытка чувств выкупался в резервуаре, где плавают стерляди..."
Рисунок Н. П.Чехова в журнале "Будильник" (1882). С бокалом в руке - А. П.Чехов.
Все это не выдумка, не сказка. Так это и бывало обычно в татьянин день. Не в день -- а в ночь татьянина дня. Под утро швейцары "Стрельны" и "Яра" нередко надписывали мелом на спинах молодежи адреса, и их развозили по домам "уцелевшие" товарищи...»
Телешов так заканчивает свое повествование о традициях этого праздника: «И вдруг в 1889 году, за двое суток до татьянина дня, раздался голос "великого писателя земли русской" -- Льва Николаевича Толстого. Громкий голос, призывающий опомниться и из праздника просвещения не делать подобия того, что творится в глухих деревнях в храмовые праздники Знамения, Казанской, Введения и проч.
"Мужики едят студень и лапшу,-- писал Лев Николаевич,-- а просвещенные -- омары, сыры, потажи, филеи; мужики пьют водку и пиво, просвещенные -- напитки разных сортов, вина, водки, ликеры сухие и крепкие, слабые и горькие, сладкие, и белые, и красные, и шампанские... Мужики падают в грязь, а просвещенные на бархатные диваны. Мужиков разносят и растаскивают по местам жены и сыновья, а просвещенных -- посмеивающиеся трезвые лакеи..."
Голос великого писателя и призыв опомниться так повлияли на старших и младших, что татьянин день в 1889 году уже не мог быть таким, как обычно, и с той поры "праздник просвещения", как называл его Толстой, изменился до неузнаваемости».
Однако его заключение опровергают многие другие воспоминания и свидетельства. Известный писатель и публицист Александр Валентинович Амфитеатров (1862-1938) рассказывает: «Я очень живо помню первую Татьяну после знаменитого манифеста Л. Н. Толстого. В двух-трех частных кружках решено было справить "праздник интеллигенции" послушно Толстому, "по сухому режиму". Но, кажется, никогда еще "Эрмитаж", "Яр" и "Стрельна" не были так законченно пьяны, как именно в эту Татьяну».
Он же приводит слова некоего окулиста Маклакова, сказанные на праздновании: «И мы выпьем! И если кого в результате постигнет необходимость опуститься на четвереньки и поползти, да не смущается сердце его! Лучше с чистым сердцем и возвышенным умом ползти на четвереньках по тропе к светлым зорям прогресса, чем на двух ногах шагать с доносом в охранку или со статьею в притон мракобесия». Краевед Алексей Митрофанов отмечает, что "со статьею в притон мракобесия" - явный намек на толстовский призыв.
И традиция такого бурного празднования Татьяны сохранялась до совсем уж непростых времен и переломов в жизни страны.
Может быть, конечно, это у меня была счастливая неформальная юность, но мне кажется, что из современных праздников это больше всего похоже на День святого Патрика. Или на Масленицу? Или - может быть, даже к лучшему? - сейчас ничего такого и вовсе не бывает?
Вязаные вещи в продаже в наличии
"Галантерейный магазин №1" Вконтакте
Материалы по теме
Неглинные истории
Дом Телешова
Руководство для гг., приезжающих в Москву