Пятничное
"Почему вы всегда все кормите друг друга? - удивлялся много позднее, уже в семидесятые годы, один француз. - Для всякой еды должно быть свое время!" Но в России (пусть она называлась Советским Союзом или его частью - РСФСР) людей не переделать. Можно изменить названия улиц, переименовать города, даже стране дать другое название - из одних глухих звуков (двойное "Р" здесь не помогает, только раскатывается как-то сухо, поскольку нет ни единого гласного), - но если к тебе пришел человек, его непременно следует накормить и напоить чаем: а может быть, он замерз или голоден. Немыслимо, чтобы гостей позвали на "аперитив" (то есть просто выпить перед едой), а ужинать потом остались лишь избранные. Невозможно такое у нас представить, да нам это и не надо".
Екатерина Орлова, "Дом у Никитских Ворот".
Мое знакомство с obyvatel началось с его интересной статьи "Почему мы перестали ходить друг к другу в гости?". Я-то, как всем известно, мечтаю жить в маленьком городке, где все запросто заходят друг к другу на огонек. Я смотрю на некоторых своих петербургских друзей и понимаю, что у них такое есть. И если бы я подольше пожила на Преображенке, я бы тоже такое устроила.
Одна моя взрослая знакомая, всю молодость прожившая в Алма-Ате, говорила про меня: "Я не сомневаюсь, что если я приду к тебе домой, то хотя бы чашку чая ты мне нальешь" - и я понимала, что в ее устах это признание хороших нравственных качеств человека, и дело тут совсем не в чае.
На чтение "Дома у Никитских Ворот" у меня легла прочитанная случайно статья Людмилы Петрановской "Травмы поколений". У Орловой рассказывается история про женщину, которая болела открытой формой туберкулеза, и к ней никого не подпускали. Обнять ребенка, как-то приласкать его она не могла, чтобы не заразить, и единственной радостью для нее было - чтобы ребенок съел данное ему по ее просьбе лакомство в дверях комнаты, при ней. И на это накладываются рассуждения Петрановской о людях этого же, послевоенного, времени, для которых самым главным была - сытость ребенка и целостность его тела, здоровье. Поэтому суп вливался через силу, через крики, и именно в этом выражались забота и любовь, хотя откуда же ребенку об этом догадаться.
У Екатерины Орловой светлые детские воспоминания и галерея хороших, крепких, светлых людей, которых трудности закалили, которые смогли пройти через все испытания и остаться чистыми, хотя про многое в своей жизни предпочитали никогда не вспоминать. Но роман был бы развесистой клюквой, если бы не было упомянуто и о тех привычках и странностях, оставшихся после революции и войны. И одна покалеченная и потому колечащая героиня все-таки есть. Людмила Петрановская в своей статье как раз объясняет механизмы этих травм.
И, читая все это, я поехала к своей бабушке, которая никогда ничего не выбрасывает, пытается подарить мне вещи с помойки и всегда накормить чем-то сладким и страшно обижается, если я отказываюсь.
Принимать гостей - безумно тяжело. Ты ведь добровольно приглашаешь человека на свою территорию и, значит, понимаешь всю его уязвимость и берешь на себя обязательства по тому, чтобы ему у тебя было хорошо и комфортно.
А все-таки - как хотелось бы, чтобы эта традиция возродилась. И чтобы непременно - стол со скатертью и красивый сервиз (но так, чтобы никого это не смущало и не тяготило). И чтобы людям было хорошо, уютно и интересно - друг с другом вместе.
Художница Cornacchia. Страшная история, рассказанная за десертом
Екатерина Орлова, "Дом у Никитских Ворот".
Мое знакомство с obyvatel началось с его интересной статьи "Почему мы перестали ходить друг к другу в гости?". Я-то, как всем известно, мечтаю жить в маленьком городке, где все запросто заходят друг к другу на огонек. Я смотрю на некоторых своих петербургских друзей и понимаю, что у них такое есть. И если бы я подольше пожила на Преображенке, я бы тоже такое устроила.
Одна моя взрослая знакомая, всю молодость прожившая в Алма-Ате, говорила про меня: "Я не сомневаюсь, что если я приду к тебе домой, то хотя бы чашку чая ты мне нальешь" - и я понимала, что в ее устах это признание хороших нравственных качеств человека, и дело тут совсем не в чае.
На чтение "Дома у Никитских Ворот" у меня легла прочитанная случайно статья Людмилы Петрановской "Травмы поколений". У Орловой рассказывается история про женщину, которая болела открытой формой туберкулеза, и к ней никого не подпускали. Обнять ребенка, как-то приласкать его она не могла, чтобы не заразить, и единственной радостью для нее было - чтобы ребенок съел данное ему по ее просьбе лакомство в дверях комнаты, при ней. И на это накладываются рассуждения Петрановской о людях этого же, послевоенного, времени, для которых самым главным была - сытость ребенка и целостность его тела, здоровье. Поэтому суп вливался через силу, через крики, и именно в этом выражались забота и любовь, хотя откуда же ребенку об этом догадаться.
У Екатерины Орловой светлые детские воспоминания и галерея хороших, крепких, светлых людей, которых трудности закалили, которые смогли пройти через все испытания и остаться чистыми, хотя про многое в своей жизни предпочитали никогда не вспоминать. Но роман был бы развесистой клюквой, если бы не было упомянуто и о тех привычках и странностях, оставшихся после революции и войны. И одна покалеченная и потому колечащая героиня все-таки есть. Людмила Петрановская в своей статье как раз объясняет механизмы этих травм.
И, читая все это, я поехала к своей бабушке, которая никогда ничего не выбрасывает, пытается подарить мне вещи с помойки и всегда накормить чем-то сладким и страшно обижается, если я отказываюсь.
Принимать гостей - безумно тяжело. Ты ведь добровольно приглашаешь человека на свою территорию и, значит, понимаешь всю его уязвимость и берешь на себя обязательства по тому, чтобы ему у тебя было хорошо и комфортно.
А все-таки - как хотелось бы, чтобы эта традиция возродилась. И чтобы непременно - стол со скатертью и красивый сервиз (но так, чтобы никого это не смущало и не тяготило). И чтобы людям было хорошо, уютно и интересно - друг с другом вместе.
Художница Cornacchia. Страшная история, рассказанная за десертом