Трудно быть лежачим
Что-то мягкое коснулось ресниц, вроде, ветер от пенья птиц. Илья с недоверием разлепил веки. Но порхание его не обмануло. Оно было реально, стремительное, острокрылое, дико живое в могильном воздухе подземной арестантской палаты. Илья повернулся на бок, разминая затекшее тело. По стенам защелкали выдранные из камня крючья и звенья цепей, которыми богатыря приковывали лежать в соответствии с княжим указом. Илья вздохнул, сел, сдернул с себя остатки цепей и протянул руку к ласточке.
Маленькая черная молния метнулась в мозолистую лохань и застыла там, распластав крылья. На спине у нее был витой серебряной тубус, в котором, разумеется, была весточка от Кащея. Илья затаив дыхание снял с ласточки носитель информации и методом отворачивания и разворачивания получил к ней доступ. Кащей писал печатными четкими буквами готического начертания. Это каждый раз удивляло и бодрило Илью. Откуда в старом кузнеце романская грусть?
Кащей писал такое в письме.
Здравствуй, дорогой Илья Иванов сын!
Не держи только зла на князя! любовь, она жесточе набегов бывает, вспомни хотя бы "Отеллу" в постановке "Глобуса". А коли ты, самый наш родной земли подлинный богатырь, злым чувствам предашься, вся богатырская система рассыплется в прах и погань.
Знаю о твоей незадаче с провизией, что мыши плат-самобранку погрызли в самых ключевых местах, и теперь ты погибаешь от неминучего голода. Говорил со своим Смертью, получил добро и посылаю тебе гусыню с кой какой снедью. Про неё Смерть сказывал, что всё договорено, устала она и готова, так что, ежели совсем ты отощал, ответ положительный. Только будет ли замах на сыроедение? Она, как есть девушка пожилая и от жизни смертельно уставшая спиртовку на себе нести отказалась.
За сим всё остаюсь, твой Кащей
В зарешёченной бойнице под сводом палаты раздался изрядный шум, шлепок и недовольный клёкот старой гусыни. Илья встал, протянул руки к толстым прутьям. Запах домашних пирожков вделся ему в ноздри, и он с нетерпением вырвал толстые прямые железки из ноздреватого камня. Гусыня сложила крылья и, как дородная богиня, осиянная утренним светом, сошла с пьедестала в дрожащие руки Ильи.
- Илья Иваныч, ты что ж это опять набезобразил?! Сызнова весь режим заключения в отдельной лежачей палате нарушил, - Надзиратель Фомич тихонько, чтобы не будить в ранний час остальных заключённых, посвистывал в тревожный свисток и неторопливо гремел ключами, явно не собираясь прямо сейчас отпирать трижды кованую железом дверь.
- Извини, паря, тебе не предлагаю! - Уписывая за обе седые щеки принесённое гусыней, между прочим мычал Илья. Ласточка кинулась к дверному оконцу и Фомич едва успел остаться обаглазым.
через какой-нибудь час-другой, когда Илья муромец, за единый ласковый взгляд княгини пожалованный отдельной лежачей палатой со строгим режимом, обсасывал последнюю косточку из котлетки по киевски, явилась тревожная группа с кузнецами. Стрельцы, ясное дело внутрь сунуться и не подумали, даже вниз не пошли, встали караулом снаружи охранять порушенную Ильёй целкость бойницы. Кузнецы, перекрестясь, согнутые тяжестью новых наскоро заржавленных цепей и инструмента, поплелись вниз.
- Илья Иваныч, Илья Иваныч!!! - Старшой сокрушённо разглядывал многие дыры в полу и стенах. Илья каждую ночь забывал о предписанном режиме цепного лежачего заключения, и, просыпаясь, рвал якорные цепи, которыми его из раза в раз сызнова крепили к камню согласно указу князя.
- Что, старшой, забыл , как одно и то же делать!? Я уж не тридцать лет и три года Илья Иваныч, другим не стану, как Гулливер в путах не смирюсь, и не надейся, - Илья вытер заигравшие жизнью уста остатками шелкового плата-самобранки. "Да только какой он теперь самобранка? Самодранка скорее. Но всё ж выбрасывать не стану, память о Марьюшке." - подумал Илья.
- Да куда же? Да как же мы теперь крючья и кольца тут пристроим? - Мычал старшой, теребя черными пальцами бороду. Остальные молчали, крайне уважительно глядя на Илью Муромца. Потом самый молодой и быстрый глазами что-то шепнул на ухо старшому. Тот, было, шикнул на молодого, да призадумался, и через минуту приступил к Илье с договором.
- Дорогой ты наш богатырь, Муромец Илья Иваныч! От всей тюремной обслуги прошу тебя об услуге! - Лица мужиков сияли скорбью. Илья улыбнулся и несколько вошёл в их положение.
- Да, делайте, что должно! А, мужики? - Илья выдержал паузу, - Или не делайте, - Он повёл бровью, - Слыхали, чай, про такое, "неделание"? Оно, хоть и с другого конца света, а, говорят, кой-кому помогает - Илья, как мог, сделал строгое лицо, на сытый желудок это у него плохо получалось.
- Ага, ага!!! - Загомонили тюремные работяги, - Мы тут медные втулки спроворим, чтоб штыри легко входили и выходили, а тут вот петли на решётке, ага, ага...
- Старшой, ты о Змее-то позаботься, а? - Богатырь притянул мужика к себе за плечо. Старшой округлил глаза.
- Кто тебе сказывал-то, Илья Иваныч? Это ж секретные сведения! - Старшой хотел вывернуться из рубахи, но это ему не удалось.
- Какие ж секретные, мне ли его рёва не знать?! встречались, поди, смекаешь? - Илья встряхнул старшого и отпустил.
- А, ну ежели встречались, - Протянул старшой, - Так это ж другое ж совсем дело! - Он сразу успокоился, будто знакомство заключенных снимало гриф секретности, высочайше наложенный на факт заключения Змея Горыныча в соседнюю с Ильёй палату.
- Ты, значит, сена ему не давай, - Диктовал Илья, - От сена у него изжога. Понимаешь, поди, чем это всему заведению грозить может? Морковку, овес, свеклу. Как породистой лошади, только надесятеро боле, понял? - Старшой помедлил и согласно закивал головой. Одна мысль о пожаре могла свести крестьянина и кузнеца с ума.
- А чего это Горыныч вообще тут, в стольном граде, очутился? - Илья сидел на сплошь усеянном дырами и выбоинами каменном ложе подперев голову рукой.
- Да, провизию тебе нёс, сказывают. Во всех трёх пастях по узелку было. Потому его и схомутали, что только хвостом отбивался.
- Хм... Во всех трёх пастях? Ну, это уж слишком! - Протянул Муромец, усмехаясь во вновь распушающиеся усы.
Ласточка скользила домой в Кащеевы владения лёгкими зигзагами. она была молода и только обрадовалась, когда ненароком обронила серебряный футляр, в котором переносила информацию. Гусыня летела тяжело. Хоть и избавилась она от тяжести провизии, да груз времени незримо налип на ее красивые мощные крылья. Она летела и грустила о том, что богатырь Илья Муромец не съел ее. Она прекрасно знала, что он не станет, кто угодно другой в трудный час мог бы, только не он. Но ей хотелось, чтобы именно он.
Маленькая черная молния метнулась в мозолистую лохань и застыла там, распластав крылья. На спине у нее был витой серебряной тубус, в котором, разумеется, была весточка от Кащея. Илья затаив дыхание снял с ласточки носитель информации и методом отворачивания и разворачивания получил к ней доступ. Кащей писал печатными четкими буквами готического начертания. Это каждый раз удивляло и бодрило Илью. Откуда в старом кузнеце романская грусть?
Кащей писал такое в письме.
Здравствуй, дорогой Илья Иванов сын!
Не держи только зла на князя! любовь, она жесточе набегов бывает, вспомни хотя бы "Отеллу" в постановке "Глобуса". А коли ты, самый наш родной земли подлинный богатырь, злым чувствам предашься, вся богатырская система рассыплется в прах и погань.
Знаю о твоей незадаче с провизией, что мыши плат-самобранку погрызли в самых ключевых местах, и теперь ты погибаешь от неминучего голода. Говорил со своим Смертью, получил добро и посылаю тебе гусыню с кой какой снедью. Про неё Смерть сказывал, что всё договорено, устала она и готова, так что, ежели совсем ты отощал, ответ положительный. Только будет ли замах на сыроедение? Она, как есть девушка пожилая и от жизни смертельно уставшая спиртовку на себе нести отказалась.
За сим всё остаюсь, твой Кащей
В зарешёченной бойнице под сводом палаты раздался изрядный шум, шлепок и недовольный клёкот старой гусыни. Илья встал, протянул руки к толстым прутьям. Запах домашних пирожков вделся ему в ноздри, и он с нетерпением вырвал толстые прямые железки из ноздреватого камня. Гусыня сложила крылья и, как дородная богиня, осиянная утренним светом, сошла с пьедестала в дрожащие руки Ильи.
- Илья Иваныч, ты что ж это опять набезобразил?! Сызнова весь режим заключения в отдельной лежачей палате нарушил, - Надзиратель Фомич тихонько, чтобы не будить в ранний час остальных заключённых, посвистывал в тревожный свисток и неторопливо гремел ключами, явно не собираясь прямо сейчас отпирать трижды кованую железом дверь.
- Извини, паря, тебе не предлагаю! - Уписывая за обе седые щеки принесённое гусыней, между прочим мычал Илья. Ласточка кинулась к дверному оконцу и Фомич едва успел остаться обаглазым.
через какой-нибудь час-другой, когда Илья муромец, за единый ласковый взгляд княгини пожалованный отдельной лежачей палатой со строгим режимом, обсасывал последнюю косточку из котлетки по киевски, явилась тревожная группа с кузнецами. Стрельцы, ясное дело внутрь сунуться и не подумали, даже вниз не пошли, встали караулом снаружи охранять порушенную Ильёй целкость бойницы. Кузнецы, перекрестясь, согнутые тяжестью новых наскоро заржавленных цепей и инструмента, поплелись вниз.
- Илья Иваныч, Илья Иваныч!!! - Старшой сокрушённо разглядывал многие дыры в полу и стенах. Илья каждую ночь забывал о предписанном режиме цепного лежачего заключения, и, просыпаясь, рвал якорные цепи, которыми его из раза в раз сызнова крепили к камню согласно указу князя.
- Что, старшой, забыл , как одно и то же делать!? Я уж не тридцать лет и три года Илья Иваныч, другим не стану, как Гулливер в путах не смирюсь, и не надейся, - Илья вытер заигравшие жизнью уста остатками шелкового плата-самобранки. "Да только какой он теперь самобранка? Самодранка скорее. Но всё ж выбрасывать не стану, память о Марьюшке." - подумал Илья.
- Да куда же? Да как же мы теперь крючья и кольца тут пристроим? - Мычал старшой, теребя черными пальцами бороду. Остальные молчали, крайне уважительно глядя на Илью Муромца. Потом самый молодой и быстрый глазами что-то шепнул на ухо старшому. Тот, было, шикнул на молодого, да призадумался, и через минуту приступил к Илье с договором.
- Дорогой ты наш богатырь, Муромец Илья Иваныч! От всей тюремной обслуги прошу тебя об услуге! - Лица мужиков сияли скорбью. Илья улыбнулся и несколько вошёл в их положение.
- Да, делайте, что должно! А, мужики? - Илья выдержал паузу, - Или не делайте, - Он повёл бровью, - Слыхали, чай, про такое, "неделание"? Оно, хоть и с другого конца света, а, говорят, кой-кому помогает - Илья, как мог, сделал строгое лицо, на сытый желудок это у него плохо получалось.
- Ага, ага!!! - Загомонили тюремные работяги, - Мы тут медные втулки спроворим, чтоб штыри легко входили и выходили, а тут вот петли на решётке, ага, ага...
- Старшой, ты о Змее-то позаботься, а? - Богатырь притянул мужика к себе за плечо. Старшой округлил глаза.
- Кто тебе сказывал-то, Илья Иваныч? Это ж секретные сведения! - Старшой хотел вывернуться из рубахи, но это ему не удалось.
- Какие ж секретные, мне ли его рёва не знать?! встречались, поди, смекаешь? - Илья встряхнул старшого и отпустил.
- А, ну ежели встречались, - Протянул старшой, - Так это ж другое ж совсем дело! - Он сразу успокоился, будто знакомство заключенных снимало гриф секретности, высочайше наложенный на факт заключения Змея Горыныча в соседнюю с Ильёй палату.
- Ты, значит, сена ему не давай, - Диктовал Илья, - От сена у него изжога. Понимаешь, поди, чем это всему заведению грозить может? Морковку, овес, свеклу. Как породистой лошади, только надесятеро боле, понял? - Старшой помедлил и согласно закивал головой. Одна мысль о пожаре могла свести крестьянина и кузнеца с ума.
- А чего это Горыныч вообще тут, в стольном граде, очутился? - Илья сидел на сплошь усеянном дырами и выбоинами каменном ложе подперев голову рукой.
- Да, провизию тебе нёс, сказывают. Во всех трёх пастях по узелку было. Потому его и схомутали, что только хвостом отбивался.
- Хм... Во всех трёх пастях? Ну, это уж слишком! - Протянул Муромец, усмехаясь во вновь распушающиеся усы.
Ласточка скользила домой в Кащеевы владения лёгкими зигзагами. она была молода и только обрадовалась, когда ненароком обронила серебряный футляр, в котором переносила информацию. Гусыня летела тяжело. Хоть и избавилась она от тяжести провизии, да груз времени незримо налип на ее красивые мощные крылья. Она летела и грустила о том, что богатырь Илья Муромец не съел ее. Она прекрасно знала, что он не станет, кто угодно другой в трудный час мог бы, только не он. Но ей хотелось, чтобы именно он.