Герда в царстве мертвых
Я люблю сказки, и Андерсена люблю, у которого есть множество прекрасных вещиц, а уж «Снежная Королева», - это вообще новогодняя классика и прекрасный сюжет. Мистический, пропитанный древними страхами и архаичными символами… Ух!
Почему? Потому что пока мальчик собирает из четырех льдинок слово «вечность», а получается у него что-то не то, девочка собирает свои пожитки и идет его искать… В Царство мертвых, куда же еще! Вот такая милая сказка! Да еще и привычный миф здесь переворачивается с ног на голову. Потому что главная героиня и вообще - шаман - Герда.
Итак, Герда - хрупкая девочка, отправляется спасать свою «принцессу», которую похитил(а) с неизвестными целями антагонист(ка). Если бы еще и для замужества похитила, была бы просто народная классика… Но, тут такого мотива вроде нет, а уж зачем Королеве пацан - ее дело.
Насчет перехода Кая в «страну мертвых» - все ясно: он перестает видеть красоту в живом, становится злым и саркастичным, а в постановках и визуальных интерпретациях еще и бледнеет, что очень точно подчеркивает этот мотив.
«Морозко» или «Белоснежка» наоборот - мальчик замерз и умер, точнее, отравился волшебным предметом, и впал в состояние смерти. То, что он при этом играет с льдинками, а не лежит трупиком - частности.
Посмотрите: Герда считает Кая мертвым, и, хотя птички и прочие хомячки опровергают этот факт, девочка отправляется к реке.
Вода - это граница. Река ведет себя довольно осмысленно, по крайней мере, Герда ощущает что-то, хотя пока не может расшифровать. В путь на лодке девочка отправляется сама, без своего Харона, и, пройдя «ничейные» земли, оказывается у ворот «туда».
«Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором ютился домик под соломенной крышей, с красными и синими стеклами в окошках. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали честь всем, кто проплывал мимо. Герда закричала им - она приняла их за живых, - но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла старая-престарая старушка с клюкой, в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами».
Это практически материнский образ, он же - пограничный - ворота в «то царство», так что такая вот у нас привратница - никаких костей, сплошные цветы. Попадая к ней Герда едва не забывает саму себя, что, собственно, и случается с мертвыми.
Женщина с клюкой, мертвые стражи… Тем, кто помнит двор «Бабы-Яги» с черепами на заборе и костяной ногой, легко будет проследить замаскированные детским сознанием, или - интерпретированные детским взглядом, атрибуты смерти.
А сад с вишней - это тот самый «темный лес», стоящий на границе, который нужно преодолеть. Но сражаться ребенку не с кем, лес стал садом, так что главная задача - не заблудиться и не потерять себя.
Непонятно, что милая старушка сделает, когда ты перестанешь помнить о том, что ты живая - может и в саду прикопать, обратив в чудесный цветок. Почему бы и нет.
Конечно, старушка, по уверению автора, злой не была, но…
Розы она силой волшебства направляет под землю, чтобы Герда не вспомнила о своем мире. Кстати, сама девочка напоминает розу «волосы вились кудрями и золотым сиянием окружали милое, приветливое, круглое, словно роза, личико девочки».
Образ роз, как олицетворения жизни, вообще в тексте отчетливо прослеживается, а жизнь, которая уходит под землю, мотив избавления от живого - очень даже указывает на смерть или пограничное состояние.
Слезы Герды возвращают розовый куст из-под земли, так что финал всей сказки уже показан - Кая она также сможет вернуть «оттуда», как минимум, если заплачет.
Мертвые, кстати, не плачут и не смеются.
В пограничье Герда пробыла все лето, потому что сбежала только под осень, и эта потеря времени тоже указывает на другой мир.
На следующем этапе пути ей встречается ворон. «Волк и ворон - звери войны» - не помню, откуда это, но ворон, который сетует, что девочка не умеет говорить по-вороньи, это явно неспроста.
Символическое значение ворона довольно широко, но с потусторонним миром он связан крепко. А еще связан с образом шамана. Отчего бы и Герде не побыть шаманом, отправившимся за духом больного в нижние миры? Тоже похоже, не правда ли?
Ворон рассказывает Герде о Принцессе, которая: «Такая умница, что и сказать нельзя! Прочла все газеты на свете и позабыла все, что в них прочла, - вот какая умница!».
Это выглядело бы сарказмом, если бы не поведение людей, которые приходят в ее дворец - у них отнимается язык при виде серебра и лакеев, как будто и кто-то околдовал. Ну и сны, которые расхаживают по дворцу. Мир снов у нас тоже связан с пониманием мира мертвых.
Дворец Принцессы и впрямь заколдован, только вот кем - не ясно. Хотя образ девушки-волшебницы, которая правит в потустороннем царстве, весьма распространен в фольклоре. Правда, как правило, она еще и жестока и сильна, так что ее мужу несладко приходится в период ухаживаний.
Помните Марью Моревну?
Правда, во дворце оказывается не Кай, а какой-то другой мальчик, другая душа, которую здесь все устраивает. Так что следующая встреченная женщина одаривает Герду каретой и шубкой, и девочка отправляется дальше.
Особенно интересным образом мне кажется вот этот момент: «Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду». Скрывающееся солнце и ворон с огромными черными крыльями… Инфернальненько.
Дальше Герда встречает других сущностей, тоже явно непростых: «В от Герда въехала в темный лес, в котором жили разбойники; карета горела как жар, она резала разбойникам глаза, и они просто не могли этого вынести».
В достопамятный «темный лес» она, все-таки, въехала и граница уже точно пересечена. Теперь на пути существа, боящиеся огня и солнечного света.
Возглавляет их опять же - женщина, правда, «с длинной жесткой бородой и мохнатыми, нависшими бровями». Травестизм, неразличение мужского и женского - тоже частое явление для потусторонних сил.
Здесь Герда встречает свое «альтер-эго», или что-то вроде этого - девочку, такую же как она, но сильнее, выше, с «совсем черными» глазами.
Следующее пристанище Герды уже совсем не похоже на дворец, хотя и является им: «Он был весь в огромных трещинах; из них вылетали вороны и вороны. Откуда-то выскочили огромные бульдоги, казалось, каждому из них нипочем проглотить человека, но они только высоко подпрыгивали и даже не лаяли - это было запрещено».
У нас снова вороны и опять запрет на звуки - чудовищные бульдоги не лают, потому что в мире мертвых царит тишина. Звуки именно запрещены, иначе мертвые найдут тебя и уже окончательно убьют.
Жители этого мира, сохранившие еще каплю жизни, понимают это и запрещают псам лаять.
В таком контексте запертые голуби - это уже запертые души, ведь что символизирует голубь…
Мало того, новая спутница Герды не расстается с ножом, который имеет ритуальное значение как способ обороны от злых духов.
Тяжело этим заплутавшим живым здесь, в чуждом и чужом мире…
В этом же разбойничьем замке Герда находит свой, если хотите, тотем. Оленя. Говорящего. Родом из тех мест, где живет Снежная Королева.
Сцена «побега» Герды тоже замечательная. Во-первых, атаманша разбойников приобретает черты великанши из сказок и саг, которую нужно напоить, чтобы сбежать (очень распространенный мотив), а во-вторых, Герда приобретает черты чудовища «вот огромные рукавицы моей матери, они дойдут тебе до самых локтей. Сунь в них руки! Ну вот, теперь руки у тебя, как у моей уродины матери».
Чтобы быть неузнанной в этом мире, пока она не доберется до проводников - лапландки и финки, Герде нужно замаскироваться под чудовище!
Также в путь Герде даются «хлебы и ветчина», это, конечно, не медные караваи, но Лапландии они достигают только тогда, когда «хлебы были съедены».
«Олень остановился у жалкой лачуги. Крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках», - так описывается их первый пункт передышки.
Практически лоно матери и инициальная изба. Мотив «пролезания» куда-либо, сжавшись и на коленях - это мотив перерождения.
В следующем доме даже двери нет, так что лезть пришлось «в дымовую трубу», чтобы очутиться в жарком помещении с наполовину обнаженной женщиной. Это - еще одна отсылка к образу Матери. Вспоминается «Бегущая с волками» и ее «Ла Лоба», - женщина-волчица, женщина, оживляющая мертвых, а точнее, дающая им новую жизнь и выпускающая из мира мертвых.
Снежная Королева - вечная смерть, холод и забвение. Финка - та самая мать, в лоне которой жарко, и которая выпустит тебя на свет…
Здесь от финки мы слышим странную фразу:
«Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и звери? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу, ее сила в ее сердце, в том, что она невинный милый ребенок. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколок, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, обсыпанного красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно».
«Невинное дитя», если не трактовать его с христианской позиции, вполне может означать чистую, незамутненную душу или дух, шамана или путешественника, который спускается в мир мертвых, чтобы помочь кому-то.
Но задача Герды. Не просто вытащить Кая, а извлечь из него осколки зеркала - вернуть живую душу. Она с этим справится, мы помним, и снова расцветут розы…
Я хочу обратить внимание на другое - у нас опять образ сада, а еще - красные ягоды на белом снегу - как капли крови.
Сколько раз Герда уже преодолевала границу, погружаясь во все более и более страшные места этого мира? Река, сад, дворец, лес, холодные земли и снова - сад и дворец…
Воины в этом саду, хоть и ужасны, но не причиняют Герде вреда:
«Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоглавых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенной шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями. Однако Герда смело шла все вперед и вперед и, наконец, добралась до чертогов Снежной королевы».
Чертоги эти совсем уж безрадостны:
«Стенами чертогов были вьюги, окнами и дверями буйные ветры. Сто с лишним зал тянулись здесь одна за другой так, как наметала их вьюга. Все они освещались северным сиянием, и самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда. <…>
Холодно, пустынно, грандиозно! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было точно рассчитать, в какую минуту свет усилится, в какую померкнет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то фокусом. Посреди озера сидела Снежная королева, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало на свете. Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого - поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его было все равно что кусок льда».
Форменный труп в идеально мире, где есть «разум», но нет духа. Симметрия и правильность хоть и присуще красоте, но, все-таки, их избыток напоминает о смерти. Потому что в движении сохранить симметрию трудно, практически невозможно.
Кай же возится с идеальными льдинками, но все никак не может умереть окончательно, сложив пресловутую «вечность». То ли буквы не те, то ли надежда еще теплится, несмотря на кусок льда в груди.
(почти чувак с пакетом на голове, тайно ожидающий спасительной прекрасной, да простят мне это слово, «тян»)
Герда спасает мертвого Кая, поплакав над ним хорошенько, а потом они возвращаются.
Что характерно - из детей в процессе пути они превращаются в юношу и девушку, по крайней мере, за время, проведенное в чертогах Снежной Королевы, ворон успел умереть, а маленькая разбойница стала разбойницей юной…
Ну и кругом атрибуты жизни, да и вообще: «Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло лето, теплое благодатное лето».
Хэппи энд.
Люблю сказки. =) Простите, текст пока не вычитывала - слишком много букофф написала
Почему? Потому что пока мальчик собирает из четырех льдинок слово «вечность», а получается у него что-то не то, девочка собирает свои пожитки и идет его искать… В Царство мертвых, куда же еще! Вот такая милая сказка! Да еще и привычный миф здесь переворачивается с ног на голову. Потому что главная героиня и вообще - шаман - Герда.
Итак, Герда - хрупкая девочка, отправляется спасать свою «принцессу», которую похитил(а) с неизвестными целями антагонист(ка). Если бы еще и для замужества похитила, была бы просто народная классика… Но, тут такого мотива вроде нет, а уж зачем Королеве пацан - ее дело.
Насчет перехода Кая в «страну мертвых» - все ясно: он перестает видеть красоту в живом, становится злым и саркастичным, а в постановках и визуальных интерпретациях еще и бледнеет, что очень точно подчеркивает этот мотив.
«Морозко» или «Белоснежка» наоборот - мальчик замерз и умер, точнее, отравился волшебным предметом, и впал в состояние смерти. То, что он при этом играет с льдинками, а не лежит трупиком - частности.
Посмотрите: Герда считает Кая мертвым, и, хотя птички и прочие хомячки опровергают этот факт, девочка отправляется к реке.
Вода - это граница. Река ведет себя довольно осмысленно, по крайней мере, Герда ощущает что-то, хотя пока не может расшифровать. В путь на лодке девочка отправляется сама, без своего Харона, и, пройдя «ничейные» земли, оказывается у ворот «туда».
«Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором ютился домик под соломенной крышей, с красными и синими стеклами в окошках. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали честь всем, кто проплывал мимо. Герда закричала им - она приняла их за живых, - но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла старая-престарая старушка с клюкой, в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами».
Это практически материнский образ, он же - пограничный - ворота в «то царство», так что такая вот у нас привратница - никаких костей, сплошные цветы. Попадая к ней Герда едва не забывает саму себя, что, собственно, и случается с мертвыми.
Женщина с клюкой, мертвые стражи… Тем, кто помнит двор «Бабы-Яги» с черепами на заборе и костяной ногой, легко будет проследить замаскированные детским сознанием, или - интерпретированные детским взглядом, атрибуты смерти.
А сад с вишней - это тот самый «темный лес», стоящий на границе, который нужно преодолеть. Но сражаться ребенку не с кем, лес стал садом, так что главная задача - не заблудиться и не потерять себя.
Непонятно, что милая старушка сделает, когда ты перестанешь помнить о том, что ты живая - может и в саду прикопать, обратив в чудесный цветок. Почему бы и нет.
Конечно, старушка, по уверению автора, злой не была, но…
Розы она силой волшебства направляет под землю, чтобы Герда не вспомнила о своем мире. Кстати, сама девочка напоминает розу «волосы вились кудрями и золотым сиянием окружали милое, приветливое, круглое, словно роза, личико девочки».
Образ роз, как олицетворения жизни, вообще в тексте отчетливо прослеживается, а жизнь, которая уходит под землю, мотив избавления от живого - очень даже указывает на смерть или пограничное состояние.
Слезы Герды возвращают розовый куст из-под земли, так что финал всей сказки уже показан - Кая она также сможет вернуть «оттуда», как минимум, если заплачет.
Мертвые, кстати, не плачут и не смеются.
В пограничье Герда пробыла все лето, потому что сбежала только под осень, и эта потеря времени тоже указывает на другой мир.
На следующем этапе пути ей встречается ворон. «Волк и ворон - звери войны» - не помню, откуда это, но ворон, который сетует, что девочка не умеет говорить по-вороньи, это явно неспроста.
Символическое значение ворона довольно широко, но с потусторонним миром он связан крепко. А еще связан с образом шамана. Отчего бы и Герде не побыть шаманом, отправившимся за духом больного в нижние миры? Тоже похоже, не правда ли?
Ворон рассказывает Герде о Принцессе, которая: «Такая умница, что и сказать нельзя! Прочла все газеты на свете и позабыла все, что в них прочла, - вот какая умница!».
Это выглядело бы сарказмом, если бы не поведение людей, которые приходят в ее дворец - у них отнимается язык при виде серебра и лакеев, как будто и кто-то околдовал. Ну и сны, которые расхаживают по дворцу. Мир снов у нас тоже связан с пониманием мира мертвых.
Дворец Принцессы и впрямь заколдован, только вот кем - не ясно. Хотя образ девушки-волшебницы, которая правит в потустороннем царстве, весьма распространен в фольклоре. Правда, как правило, она еще и жестока и сильна, так что ее мужу несладко приходится в период ухаживаний.
Помните Марью Моревну?
Правда, во дворце оказывается не Кай, а какой-то другой мальчик, другая душа, которую здесь все устраивает. Так что следующая встреченная женщина одаривает Герду каретой и шубкой, и девочка отправляется дальше.
Особенно интересным образом мне кажется вот этот момент: «Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду». Скрывающееся солнце и ворон с огромными черными крыльями… Инфернальненько.
Дальше Герда встречает других сущностей, тоже явно непростых: «В от Герда въехала в темный лес, в котором жили разбойники; карета горела как жар, она резала разбойникам глаза, и они просто не могли этого вынести».
В достопамятный «темный лес» она, все-таки, въехала и граница уже точно пересечена. Теперь на пути существа, боящиеся огня и солнечного света.
Возглавляет их опять же - женщина, правда, «с длинной жесткой бородой и мохнатыми, нависшими бровями». Травестизм, неразличение мужского и женского - тоже частое явление для потусторонних сил.
Здесь Герда встречает свое «альтер-эго», или что-то вроде этого - девочку, такую же как она, но сильнее, выше, с «совсем черными» глазами.
Следующее пристанище Герды уже совсем не похоже на дворец, хотя и является им: «Он был весь в огромных трещинах; из них вылетали вороны и вороны. Откуда-то выскочили огромные бульдоги, казалось, каждому из них нипочем проглотить человека, но они только высоко подпрыгивали и даже не лаяли - это было запрещено».
У нас снова вороны и опять запрет на звуки - чудовищные бульдоги не лают, потому что в мире мертвых царит тишина. Звуки именно запрещены, иначе мертвые найдут тебя и уже окончательно убьют.
Жители этого мира, сохранившие еще каплю жизни, понимают это и запрещают псам лаять.
В таком контексте запертые голуби - это уже запертые души, ведь что символизирует голубь…
Мало того, новая спутница Герды не расстается с ножом, который имеет ритуальное значение как способ обороны от злых духов.
Тяжело этим заплутавшим живым здесь, в чуждом и чужом мире…
В этом же разбойничьем замке Герда находит свой, если хотите, тотем. Оленя. Говорящего. Родом из тех мест, где живет Снежная Королева.
Сцена «побега» Герды тоже замечательная. Во-первых, атаманша разбойников приобретает черты великанши из сказок и саг, которую нужно напоить, чтобы сбежать (очень распространенный мотив), а во-вторых, Герда приобретает черты чудовища «вот огромные рукавицы моей матери, они дойдут тебе до самых локтей. Сунь в них руки! Ну вот, теперь руки у тебя, как у моей уродины матери».
Чтобы быть неузнанной в этом мире, пока она не доберется до проводников - лапландки и финки, Герде нужно замаскироваться под чудовище!
Также в путь Герде даются «хлебы и ветчина», это, конечно, не медные караваи, но Лапландии они достигают только тогда, когда «хлебы были съедены».
«Олень остановился у жалкой лачуги. Крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках», - так описывается их первый пункт передышки.
Практически лоно матери и инициальная изба. Мотив «пролезания» куда-либо, сжавшись и на коленях - это мотив перерождения.
В следующем доме даже двери нет, так что лезть пришлось «в дымовую трубу», чтобы очутиться в жарком помещении с наполовину обнаженной женщиной. Это - еще одна отсылка к образу Матери. Вспоминается «Бегущая с волками» и ее «Ла Лоба», - женщина-волчица, женщина, оживляющая мертвых, а точнее, дающая им новую жизнь и выпускающая из мира мертвых.
Снежная Королева - вечная смерть, холод и забвение. Финка - та самая мать, в лоне которой жарко, и которая выпустит тебя на свет…
Здесь от финки мы слышим странную фразу:
«Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и звери? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу, ее сила в ее сердце, в том, что она невинный милый ребенок. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколок, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, обсыпанного красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно».
«Невинное дитя», если не трактовать его с христианской позиции, вполне может означать чистую, незамутненную душу или дух, шамана или путешественника, который спускается в мир мертвых, чтобы помочь кому-то.
Но задача Герды. Не просто вытащить Кая, а извлечь из него осколки зеркала - вернуть живую душу. Она с этим справится, мы помним, и снова расцветут розы…
Я хочу обратить внимание на другое - у нас опять образ сада, а еще - красные ягоды на белом снегу - как капли крови.
Сколько раз Герда уже преодолевала границу, погружаясь во все более и более страшные места этого мира? Река, сад, дворец, лес, холодные земли и снова - сад и дворец…
Воины в этом саду, хоть и ужасны, но не причиняют Герде вреда:
«Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоглавых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенной шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями. Однако Герда смело шла все вперед и вперед и, наконец, добралась до чертогов Снежной королевы».
Чертоги эти совсем уж безрадостны:
«Стенами чертогов были вьюги, окнами и дверями буйные ветры. Сто с лишним зал тянулись здесь одна за другой так, как наметала их вьюга. Все они освещались северным сиянием, и самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда. <…>
Холодно, пустынно, грандиозно! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было точно рассчитать, в какую минуту свет усилится, в какую померкнет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то фокусом. Посреди озера сидела Снежная королева, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало на свете. Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого - поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его было все равно что кусок льда».
Форменный труп в идеально мире, где есть «разум», но нет духа. Симметрия и правильность хоть и присуще красоте, но, все-таки, их избыток напоминает о смерти. Потому что в движении сохранить симметрию трудно, практически невозможно.
Кай же возится с идеальными льдинками, но все никак не может умереть окончательно, сложив пресловутую «вечность». То ли буквы не те, то ли надежда еще теплится, несмотря на кусок льда в груди.
(почти чувак с пакетом на голове, тайно ожидающий спасительной прекрасной, да простят мне это слово, «тян»)
Герда спасает мертвого Кая, поплакав над ним хорошенько, а потом они возвращаются.
Что характерно - из детей в процессе пути они превращаются в юношу и девушку, по крайней мере, за время, проведенное в чертогах Снежной Королевы, ворон успел умереть, а маленькая разбойница стала разбойницей юной…
Ну и кругом атрибуты жизни, да и вообще: «Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло лето, теплое благодатное лето».
Хэппи энд.
Люблю сказки. =) Простите, текст пока не вычитывала - слишком много букофф написала