Романтизация скуки (продолжение)
В той же работе Адорно мы находим: «Отчаяние - последняя идеология, обусловленная исторически и социально…» Разочарование в человеке, отчаянье были естественным следствием той новой правды о человеке, которую обнажила Вторая мировая война. Никто ведь по-настоящему не исследовал вопрос возникновения фашизма и не ответил на вопрос «что это было такое». Ни христиане, ни коммунисты, которые победили фашизм, а потом и сами исчезли. Людям показалось, что они неизлечимо больны, окончательно и бесповоротно. И, конечно, непонимание большинством корней и сути фашизма стало еще одним козырем в руках тех, кто очень хотел запустить эпидемию тоски в масштабах человечества. Ведь, скрывая от пациента истинную причину болезни, гораздо легче навязать ему мысль, что она неизлечима. А следовательно, и смирение и преклонение перед собственным нездоровьем.
В том числе, через культуру. Культуру не просто скуки, но «культуру смерти». В конце XX века у антигуманистов уже была надежная почва под ногами: развал СССР сделал их несказанно сильными.
Примеров талантливых произведений искусства, посвященных теме всепроникающей скуки, бессмысленности жизни и красоты смерти, немало. Набралась целая армия тех, кто поднял разрушение на свои знамена.
Лично на меня в свое время большое впечатление произвела «Меланхолия» Ларса фон Триера, где показаны две сестры, по-разному реагирующие на надвигающуюся катастрофу. Одна из сестер не хочет умирать, пытается бороться, другая хладнокровно ждет смерть как неизбежное. Невыразимо прекрасное неизбежное. Именно этот холодный покой в ожидании грядущего «избавления» романтизирует режиссер, тогда как все действия другой сестры он изображает ненужной, отвратительной суетой. Если ты не обладаешь достаточным количеством иммунитета, то ты определенно начинаешь сочувствовать той из сестер, которая находится в тихом и романтичном меланхоличном ожидании.
Романтизация скуки и романтизация смерти стали даже неким общим местом для новой художественной культуры. И на тех, кто пытается говорить о гуманизме, смотрят с удивлением и недоверием. Слишком сильна «культура смерти», и ей не противопоставлена «культура жизни». Слишком много новых Андреевых (с поправкой на масштаб личности, конечно), но видим ли мы новых Горьких?
Да и о гуманизме надо сегодня говорить по-новому, потому что старый гуманизм себя исчерпал. Как справедливо заметил мой знакомый, мы уже не можем просто так развесить по стенам картины Петрова-Водкина и цитировать советских писателей, потому что это ничего не донесет до людей, травмированных распадом Советского Союза. Нужно что-то другое, обновленное, сильное. Надо вдохнуть жизнь в культуру, только для этого надо сначала вдохнуть жизнь в себя, найти ее источник…