из разных одиночеств
Когда я еду в поезде, мне всегда кажется, что он привезет меня туда, где все пойдет правильно. Туда, где меня будут заново мучать вопросы, где никакой предопределенности и рутинных проблем и быть не может. Когда я еду в поезде, даже с кем-то, мне всегда одиноко. Не потому, что человек не тот. Просто это - особое одиночество дороги, которое невозможно разделить с попутчиком, даже случайным. Иногда оно становится невыносимым. Но даже эта невыносимость какая-то верная, руническая. Что-то двойственно-трикстерское есть в этом разглядывании стекол и следах на щеках от жесткого казенного белья.
Но потом оказывается, что я просто перемещалась по карте. Из пункта А в пункт В. И никакой романтики.
Когда я ночую одна, мне кажется, что мир вливается в мою комнату, всеми возможными фобиями и "-измами". Что еще двадцать минут и я исчезну в осознании собственной смертности. В такие моменты мне хочется, чтобы одиночество лопнуло. Чтобы рядом спал тот, кому не страшно, как мне. Тот, кому страшно иначе. Например, что он не увидит теплые кудри на соседней подушке, проснувшись.
Но потом приходит утро. И спаситель становится сам - тем монстром, который пугал ночью из под кровати. Той самой удавкой на шее.
Когда я целую, мне кажется, что так должно быть всегда. Что человек - твой, именно тогда, когда ты счастлив целовать его настолько, что боишься его видеть. Что смешные песни и вкусные слова во все горло. Обижать его, пытаться обидеть (все равно не выйдет), а он желание загадывает на ресничку... И ты вместе с ним. Загадываешь. Чтобы в его желании была хоть толика тебя. Ну пожалуйста. И так тебе одиноко в твоих мыслях. И такое это одиночество сладкое, пока дышишь с серо-зелено-голубым. Что-то оранжевое еще. Небо.
Но потом поцелуй кончается и начинается жизнь. А она реальная и не заводит.
Когда я пишу буквы, мне кажется, что они собираются все вместе. В слова и предложения. Выбегая из моей головы, через пальцы, тараканами. Складные такие, как конструкторный замок. И все в этих абзацах толково и с расстановкой. И непременно прочитают. Не зря же я обрекаю себя на стук клавиш и "не трогайте меня, пожалуйста, мне нужно без вас...."
Но потом рассказ кончается. И читать его не перевычитать. Не переумножить и непеределить. Между всеми этими одиночествами.
Впрочем, мы все равно из разных.
Но потом оказывается, что я просто перемещалась по карте. Из пункта А в пункт В. И никакой романтики.
Когда я ночую одна, мне кажется, что мир вливается в мою комнату, всеми возможными фобиями и "-измами". Что еще двадцать минут и я исчезну в осознании собственной смертности. В такие моменты мне хочется, чтобы одиночество лопнуло. Чтобы рядом спал тот, кому не страшно, как мне. Тот, кому страшно иначе. Например, что он не увидит теплые кудри на соседней подушке, проснувшись.
Но потом приходит утро. И спаситель становится сам - тем монстром, который пугал ночью из под кровати. Той самой удавкой на шее.
Когда я целую, мне кажется, что так должно быть всегда. Что человек - твой, именно тогда, когда ты счастлив целовать его настолько, что боишься его видеть. Что смешные песни и вкусные слова во все горло. Обижать его, пытаться обидеть (все равно не выйдет), а он желание загадывает на ресничку... И ты вместе с ним. Загадываешь. Чтобы в его желании была хоть толика тебя. Ну пожалуйста. И так тебе одиноко в твоих мыслях. И такое это одиночество сладкое, пока дышишь с серо-зелено-голубым. Что-то оранжевое еще. Небо.
Но потом поцелуй кончается и начинается жизнь. А она реальная и не заводит.
Когда я пишу буквы, мне кажется, что они собираются все вместе. В слова и предложения. Выбегая из моей головы, через пальцы, тараканами. Складные такие, как конструкторный замок. И все в этих абзацах толково и с расстановкой. И непременно прочитают. Не зря же я обрекаю себя на стук клавиш и "не трогайте меня, пожалуйста, мне нужно без вас...."
Но потом рассказ кончается. И читать его не перевычитать. Не переумножить и непеределить. Между всеми этими одиночествами.
Впрочем, мы все равно из разных.