Феминность в патриархальной традиции: к вопросу о женской глупости, зависти и меркантильности
Феминность в патриархальной традиции: к вопросу о женской глупости, зависти и меркантильности
Мизогиния и двоемыслие.
Мизогиния - один из самых распространённых феноменов современной российской действительности: будь то повседневная коммуникация, визуальное пространство, масс-медиа или законопроекты. Особенно интересен момент рефлексирования этого феномена обществом: парадоксальность результатов такого рефлексирования примечательна и симптоматична.
Так, преобладающее число граждан, с одной стороны, убеждены что мизогиния мифологична и разговоры о ней категорически безосновательны. В самом деле, гендерное равенство кажется давно достигнутым, и теперь все как будто в равных условиях, чтобы проявить свою так называемую истинную сущность.
С другой стороны, когда речь заходит об этой самой «сущности», выясняется, что большинство по-прежнему полагает, будто сущность даётся человеку вместе с его полом - от природы. И женская сущность в их интерпретации неожиданно оказывается неизменно куда менее состоятельной, нежели мужская: силы меньше, ум неразвит, достижения - несопоставимы с мужскими, и так далее.
Примечательно, что к таким выводам обычно приходят именно те, кто убеждён, что равноправие полностью достигнуто: в самом деле, уже давно все равны, а женщины по-прежнему не выказывают своей полноценности. Это означает, что если женщина и после получения равных с мужчиной прав не превзошла его и даже не стала равной ему в достижениях, то она от природы хуже, примитивнее. Именно к такому выводу приводит рассматриваемую многочисленную группу то обстоятельство, что на сегодняшний день большинство женщин действительно находится в крайне узких рамках мировосприятия. Но отнюдь не к выводу, например, о том, что гендерное равенство попросту так никогда и не было достигнуто.
Таким образом, в обществе по поводу мизогинии одновременно звучат две противоположные и взаимоисключающие установки: её отрицают и одновременно обосновывают. Вас никто не угнетает, - говорят женщинам мужчины, - но того, что вам дали равные права, вы всё равно не оправдываете: посмотрите на себя и на нас, вы нам не конкуренты, что и требовалось доказать; вы не оправдали наших ожиданий. В этом посыле отчётливо звучит не просто самое тривиальное патриархальное презрение (которое на самом деле никуда и не исчезало), но и высокомерная идея о том, что равные права были даны женщинам именно мужчинами - как взрослый делает одолжение и даёт ребёнку заведомо невыполнимую для него задачу, чтобы показать ему, что он ещё маленький. Что, разумеется, является грубым искажением самой истории по-настоящему тяжёлой борьбы женщин за гендерное равенство, - право на которое не просили, а именно отвоёвывали. А также очередным проявлением мизогинии.
Предпосылки и основания мизогинии.
Как убеждённые, так и новоразоблачённые сексисты, как правило, приводят массу аргументов в защиту своих позиций. В самом деле, в современном обществе женщины дают множество поводов заподозрить их в лучшем случае в радикальном мазохизме, а в худшем - в имманентной их внутренней конституции примитивности интеллекта и рабской покорности характера.
Так, мы повсеместно видим изображения обнажённых и полуобнажённых женщин, добровольно демонстрирующих себя не иначе как предметы достойного качества; женщин, которые не справляются с минимальными бытовыми задачами (например, с вождением автомобиля); женщин, которые пишут дешёвые романы; студенток, которые по-настоящему плохо разбираются в изучаемых предметах; женщин, зацикленных на внешности и быте (а отнюдь не на ставшей доступной для них науке); женщин, глупо позирующих перед камерой; женщин, помешанных на мечтах о пышной свадьбе; женщин, ненавидящих друг друга; капризных женщин, требующих от мужчин денег, нарядов и драгоценностей; наконец, женщин, торгующих своим телом, и женщин, считающих нормальным мужское насилие.
Все эти образы с самого детства неизбежно складывают в человеке представление о женщине как неком специфическом явлении с определённым набором характеристик - таких, например, как слабость логического мышления, поверхностность, бытовой конформизм, нарциссизм, бездарность, паразитизм и филистерство. Те, кому недосуг искать причины таких проявлений женщины в истории и современности, с энтузиазмом предлагают ей сгодиться «хоть на что-нибудь» - например, стать полезной в быту и приятной на вид. Ведь это не требует личностных усилий, а, кроме того, - очень кстати для другой, «полноценной» части общества.
Однако такой вывод настолько поверхностен и неадекватен тем знаниям о человеке, которые были получены благодаря психоанализу, гендерным теориям, современной антропологии, философским школам XX века, и многим другим областям интеллектуального поиска, что решительно невозможно не разоблачить его в этом, и в очередной раз не подвергнуть критике.
Патриархальное самосознание.
«Зачем Вы хотите, чтобы я была человеком?
Я не хочу быть никаким человеком,
я хочу быть просто женщиной и выполнять
своё женское предназначение. Если бы родители
разрешили, я бы не пошла в ВУЗ, а родила бы скорее детей».
(Из ответа студентки на семинаре)
В рамках проведённого среди студентов социологического исследования около половины девушек выразили согласие с распространённым стереотипным представлением о том, что женщина от природы глупее мужчины. Впрочем, с точки зрения классических феминистских концепций, в этом обстоятельстве нет ничего странного: с детства слыша о таком положении вещей из самых авторитетных источников, девочка с лёгкостью усваивает эту идею и со временем просто смиряется с ней - разумеется, не делая ничего для того, чтобы её верифицировать.
Как всякое живое существо, в условиях отсутствия внешнего давления девочка выбирает путь наименьшего сопротивления и радостно погружается в не требующий усилий мир нарядов, быта, фантазий о принцах, и прочих идеологических конструктов. Тем временем, мальчик - под воздействием общества - учится мыслить, принимать решения, коммуницировать, убеждать, справляться с трудностями, громко говорить и быть победителем. Уже в юности разница между ними может стать несомненной - настолько же, насколько несомненной она могла бы быть между двумя маленькими детьми из образованной семьи, один из которых однажды потерялся, но был подобран случайным прохожим и воспитан, скажем, в крестьянской семье сообразно её обычаям и укладу.
Для этого, однако, не обязательно, чтобы девочка воспитывалась непременно как будущая домохозяйка - на сегодняшний день, когда никаких гарантий её будущего счастливого брака быть не может, это было бы слишком опасно, и это понимают как учителя, так и родители. Для столь колоссальной - хоть и не всегда сразу очевидной - разницы достаточно просто воспитать девочку как того, кто должен нравиться, обслуживать, угождать, терпеть и по возможности - молчать. При этом она может хорошо справляться с учёбой и впоследствии - даже с работой (возможно, даже лучше, чем окружающие её мужчины).
В свете этого неудивительно, что женщина сама мыслит себя как существо, чья судьба исторически и биологически предопределена. Подобный детерминизм не только отстаивается женщинами, но и воспроизводится, и даже защищается ими. Так, в вопросе о жизненных приоритетах лишь 2% респонденток упомянутого выше исследования выбрали вариант «творчество и саморазвитие», 97% предпочли семью и материнство (в то время как среди юношей семья оказалась самым главным приоритетом лишь для 30%), 1% затруднились ответить. Примечательно также, что 85% студенток в качестве двух наиболее важных для женщины качеств выбрали сексуальную привлекательность и ориентацию на материнство. Умение молчать и подчиняться мужчине выбрали 10% респонденток. Личностные качества и интеллект оказались в числе приоритетов только для 30% опрошенных девушек.
Мизогиния извне.
Такое понимание себя, формируемое с детства, с неизбежностью влияет на дальнейшую социализацию женщины. Например, в студенческих группах с преобладанием юношей девушки зачастую стараются избегать высказываний. У этого обстоятельства две причины: первая состоит в том, что многие девушки убеждены, что не могут разобраться в предмете и ничего никогда в нём не поймут (эту проблему подробно рассматривала Симона де Бовуар в книге «Второй пол», где отмечала, что, столкнувшись с минимальными трудностями в области, требующей интеллектуальных усилий, девушка опускает руки и отчаивается, т.к. с детства к подобным усилиям её просто не приучали[1]); вторая причина - в том, что зачастую - как только девушка пересиливает себя и начинает что-то говорить, вся мужская аудитория с нескрываемым энтузиазмом прислушивается к ней в ожидании какой-нибудь глупости, чтобы поскорее засмеяться. Либо, напротив, перебивает её, будучи уверенной, что она говорит совершенно незначительные вещи, слушать которые просто не стоит.
Эта крайне распространённая психологическая ситуация становится причиной, по которой девушки действительно начинают разбираться в предмете хуже - вероятно, надеясь найти себя в итоге в чём-то другом, не требующем качеств, которые им никогда не были представлены как приоритетные - например, в семье, в привлекательности, в кулинарии, и так далее.
Примечательно, что девушки и женщины со временем не просто привыкают к своей «второй роли» в обществе, но и приобретают навык смеяться над приписываемым им невежеством и ничтожеством. Так, большинство девушек не просто не имеют ничего против оскорбительных сексистских шуток, но и сами смеются над ними, видя в этом иронию по поводу печальной «правды жизни». Либо втайне надеясь, что если мужчины так шутят при них, то, быть может, они мысленно делают для них исключение.
Особенно показательны в этом отношении разнообразные развлекательные передачи, шоу и сериалы. Так, например, в популярной передаче «Comedy club»[2] ведущий на протяжении 10 минут высказывает в высшей степени оскорбительные пассажи в адрес женщин за рулём. Не скупясь на ненормативную лексику, он долго и подробно объясняет, почему место женщины - у стиральной или швейной машины, или, в крайнем случае, на заднем сидении автомобиля. Само по себе такое поведение для современного российского общества с некоторых пор - в порядке вещей. Практически ничего удивительного в подобной передаче, пожалуй, и нет - разве что факт окончательной легитимации подобной мизогинии, которая раньше всё же не транслировалась центральными каналами. Однако нас интересует здесь другое: множество женщин, присутствующих в зале и снимаемых время от времени крупными планами, - смеются и - в ответ на сравнения себя с животными - радостно хлопают в ладоши.
Нечто похожее можно наблюдать в студенческой среде: в ответ на вызывающие шовинистские выпады однокурсников девушки также приучаются смеяться. В самом деле, этот навык оказывается весьма полезным - в противном случае юноши будут смеяться не только над приписываемой девушкам глупостью, но ещё и над тем, что у них нет чувства юмора (ведь это - «всего лишь шутки»). Поэтому лучше по-хорошему усвоить свою роль и добросовестно играть её, обучаясь не реагировать на гендерную агрессию.
Точно так же девушки довольно быстро осваивают роль идеала, которая конструируется в пространстве мужской прессы, а те, кто посмелее, и не слишком готов сразу и окончательно превратиться в красивую вещь - и вовсе пытаются идентифицироваться с самими мужчинами - например, начать болеть за футбольную команду, в опрометчивой надежде на то, что в глазах мужчин это подарит им статус субъекта. Впрочем, тщетность таких надежд быстро становится очевидной: девушку, пытающуюся идентифицироваться с мужской группой, сначала воспринимают как явление сомнительное, а затем - разоблачают и/или подвергают остракизму; или - в лучшем случае - сохраняют к ней ироничное отношение.
Те же, кто стремится к идеалу, не посягают на роль субъекта, и потому находятся в относительной безопасности, не утрачивая шанса быть одобренными мужским сообществом - как имеющие право на существование. Такой взгляд сулит девушке как минимум статус «нормальной женщины», а в лучшем случае - положение, представляемее обществом как идеальное для неё (положение обеспеченной жены и матери). Поэтому соблюдение феминных комильфо с самых ранних лет становится женской идеей-фикс. В этом нет ничего удивительного. В рамках проведённого социологического опроса 100% юношей в качестве одной из двух главных черт, которые должны быть присущи женщине, выбрали сексуальную привлекательность. В качестве второй черты более половины юношей назвали ориентацию на материнство и хозяйство. Лишь 30% выбрали в качестве одной из приоритетных черт душевные и личностные качества женщины. А потому нет ничего странного в том, что после того, как субъект, представленный фигурой мужчины, определил требуемые параметры, женщина рьяно стремится этим требованиям удовлетворять.
Впрочем, многие здесь попытаются возразить, что быть красивой - приятно и самой женщине, и никакого соблюдения мужских условий здесь нет. Однако такое утверждение слишком близоруко, поскольку упускает из внимания то обстоятельство, что «красивый» - это не свойство самого объекта, а властный способ на него смотреть; реакция на степень его соответствия некоторым установленным ожиданиям. В случае патриархального общества эти ожидания устанавливаются мужским сообществом. То, как женщина должна выглядеть, она узнаёт из мужских журналов и других ресурсов, одобряемых мужчинами. Так, например, крайне популярный мужской сетевой ресурс FurFur[3] ведёт рубрику «5 красивых девушек», где разным девушкам, оцениваемым как красивые, предлагается ответить на вопросы, связанные с мужскими комильфо: пять красивых продавщиц выбирают одежду для идеального парня, пять красивых девушек на Пикнике «Афиши», и так далее.
Не будет преувеличением сказать, что все рубрики данного ресурса, повествующие о женщине, предлагают зрителю только «качественных» девушек (щедро и томно демонстрирующих своё полуобнажённое тело), то есть таких, какими девушки, в представлении современного мужского сообщества должны быть, и мнением каких вообще стоит интересоваться (остальные этого, разумеется, не достойны) - пусть даже и только по поводу одежды и любимых порнофильмов[4]. Но это уже кое-что, - как бы сообщают нам авторы ресурса.
То же самое происходит на всех прочих наиболее популярных[5] мужских сетевых ресурсах: радикальная редукция женщины к сексуальной привлекательности и домашнему очагу становится всё более выраженной. Механизм рассмотрения женщины на предмет соответствия этим точкам редукции прост и быстро усваивается всё новыми и новыми юношами. В этом отношении результаты опроса, проведённого среди студентов лишь отражают эту общую тенденцию и лишний раз свидетельствуют о ней. А потому есть все основания предположить, что в случае культивирования не сексуальности и роли домохозяйки, а, скажем, умения прыгать с парашютом и играть в крокет - женские идеи-фикс в условиях патриархальной системы так же сместились бы в соответствующую строну: женщины состязались бы в прыжках с парашютом и с утра до вечера играли бы в крокет.
Крайне любопытно, при этом, что в числе наиболее раздражающих черт в женщине опрошенные юноши парадоксальным образом назвали одновременно несоответствие канонам сексуальной привлекательности и зацикленность на собственной внешности, стремление быть независимой от мужчины и интеллектуальную поверхностность. Однако довольно сложно представить себе интеллектуально развитую женщину, с готовностью и всецело зависящую от своего мужчины, а также сексуально привлекательную женщину, не следящую за своей сексуальной привлекательностью. Эти взаимоисключающие требования создают вокруг гендерных отношений определённое напряжение.
Женщина, вынужденная соблюдать привлекательность, чтобы соответствовать главному мужскому требованию, тут же подвергается презрению и насмешкам за то, что тратит время на такие глупости (а не на серьёзные дела, как мужчины). Женщина, не соблюдающая сексуальную привлекательность, подвергается мужскому остракизму и лишается шанса стать «нормальной». Женщина, умеющая сама обеспечивать себя, вызывает мужское негодование тем, что выходит за пределы роли, определяемой современным мужским сообществом как надлежащая (красота и домохозяйство), а женщина, отказавшаяся от работы, ведущая хозяйство и ревностно следящая за внешностью, обвиняется в том, что цинично заинтересована в доходах того, от кого зависит, а также в интеллектуальной примитивности.
В ситуации взаимоисключающих требований законодателя довольно непросто выбрать модель поведения, а потому большинство женщин вынуждены выбирать по принципу «из двух зол»: лучше соответствовать главным требованиям в обмен на презрение, чем, боясь презрения, подвергнуться остракизму за их несоблюдение и утратить шанс стать социально одобряемой женщиной. Лучше терпеть оскорбления и научиться самой смеяться над чертами, которые тебе приписывают как врождённые, чем остаться одной и быть стигматизированной как «ненормальная, неполноценная».
Как известно, в традиции гендерных исследований такой феномен обозначается термином «идентификация с агрессором». «Концепция идентификации с агрессором, предложенная Ференци (1933), - это наша реакция на ситуацию, в которой мы чувствуем угрозу нашей безопасности, в которой мы потеряли надежду на то, что мир придёт нам на помощь и защитит нас, и из которой мы не можем убежать. Тогда мы делаем так, чтобы наша самость (self) исчезла. Такая реакция протекает в условиях диссоциации нашего истинного опыта, реальных переживаний: как хамелеоны, мы сливаемся с ситуацией, мы становимся именно тем, что внушает нам страх, чтобы защитить себя. Мы перестаём быть самими собой и превращаемся в то, как представляет себе нас агрессор. Это происходит автоматически. <…> Хроническая идентификация с агрессором становится фундаментом для развития Стокгольмского Синдрома[6]. <…> Ференци описывает три процесса, которые происходят одновременно и составляют феномен идентификации с агрессором:
Процесс первый: мы мысленно подчиняемся нападающему на нас.
Процесс второй: это подчинение позволяет нам отгадывать желания агрессора, проникать в его мысли и узнавать, о чём он думает и что чувствует, с точностью предугадывать его будущие действия и таким образом обеспечивать наше собственное выживание.
Процесс третий: мы делаем то, что, согласно нашим предчувствиям, может нас спасти; как правило, мы заставляем самих себя исчезнуть, раствориться в процессе подчинения и точно выверенной гратификации агрессора, всё время находясь с ним “на одной волне”.
Эти три процесса происходят одновременно и мгновенно. Конечным результатом, как правило, становится ситуация, противоположная той, которую описывает Анна Фрейд, а именно: мы не угрожаем и не нападаем, не проецируем агрессию на третьих лиц и не машем кулаками после драки, а удовлетворяем агрессора, подстраиваемся под него, подчиняемся ему»[7].
Не этому ли искусству обучают женщину все женские журналы, телепередачи, Интернет-ресурсы, сетевые сообщества и социальные институты?
Мизогиния изнутри.
Следствием подобной утраты себя и адаптации к условиям агрессора становится самообъективация. Женщина, привыкшая соблюдать себя как объект с надлежащими свойствами, мыслит себя именно как объект и видит в других женщинах точно такие же объекты - поскольку она давно утратила свой взгляд субъекта и идентифицировалась с субъективностью мужчины.
В сущности, феномен мужского взгляда, подробно описанный в феминистском дискурсе, например, Лаурой Малви[8], работает здесь в полной мере. Женщина смотрит мужским взглядом не только на своё тело, но и на тела других женщин - как если бы она в этот момент становилась выбирающим мужчиной, перед которым представлен некоторый ассортимент женских тел. Наилучшая иллюстрация этого процесса - мужские сетевые сообщества и пресса, где регулярно проводятся голосования за самую красивую женщину. Механизм выбора и роль жюри настолько быстро усваиваются мужчиной, что в сети даже вне условий конкурса он по привычке сопоставляет женщин между собой по важным для него параметрам и, не стесняясь обидеть подписчиц мужских сетевых групп, зная, что они увидят написанное, комментирует, чем именно одна женщина хуже другой, не особо стесняясь в выражениях. Женщины, между тем, смиренно приемлют критику и отправляются работать над собой, чтобы однажды всё-таки стать приемлемыми.
Впрочем, аналогичная привычка комментирования женских тел характерна и для повседневности: на работе, на отдыхе, дома, в гостях мужчина оценивает женщину, комментирует наблюдаемое, и видит в этом некую природную предзаданность - как если бы половина общества только и должна была быть создана исключительно для того, чтобы его глазу было отрадно, а душе - спокойно за то, что все эти существа - другого порядка.
Женщина быстро осваивает подобный взгляд и ревностно следит за тем, чтобы удовлетворять максимальному количеству критериев, выдвигаемых ей мужским миром. В других женщинах, как и в себе, она не различает субъекта, не чувствует человека, но видит лишь сопоставимые с ней объекты, находящиеся, между прочим, в условиях принудительной конкуренции за мужской взгляд. В этом смысле нет ничего удивительного в том, что женская дружба становится явлением, о реалистичности которого спорят: человек, отчуждённый от своей самости, от собственной личности, редуцированный к одному лишь проявлению, - не в состоянии различить самость другого - что, между тем, необходимо для дружбы. В ситуации латентного патриархата большинство женщин находятся в таком состоянии, что, безусловно, делает проблематичными интеллектуальные, психологические и эмоциональные связи между ними. В условиях Стокгольмского синдрома конкуренция за внимание «законодателя» есть реакция на осознание опасности стигмы в случае его недовольства. В самом деле, самой отталкивающей чертой в женщинах 100% респондентов (мужчин) проведённого опроса назвали непривлекательность и неженственность. Стоит ли после этого комментировать женскую зацикленность на внешности и зависть, питаемую к другим женщинам?
Крайне любопытна, при этом, реакция женщин, идентифицировавшихся с агрессором, на женщин, отказавшихся от такой идентификации. Как правило, она располагается в диапазоне от изумления до агрессивного высмеивания. Сам факт наличия сценария, альтернативного «классическому», не может не пугать их. И не интриговать. Впрочем, чтобы он внезапно не оказался более привлекательным, лучше всего как можно скорее его дискредитировать, иначе придётся, во-первых, покидать зону комфорта, а, во-вторых, предпринимать непривычные усилия, и всё это - без однозначных гарантий. На такое мало кто захочет пойти. Именно поэтому женщины выказывают подозрение, а затем и неприятие любых женских ролей, отличных от патриархально общепринятых. Это неприятие фиксируется в риторике осуждения «отступниц», которым пророчат дальнейшее запоздалое мучительное раскаяние, страдания и гибель в невыносимых условиях. Что, впрочем, вполне правдоподобно, поскольку подобные условия создаются обществом, а общество состоит именно из этих самых женщин и оценивающих их и других женщин - мужчин.
Нечто похожее описывает в «Чуме фантазий» С.Жижек. Он ссылается[9] на недовольство своих родственников тем, что он занимается философией. С их точки зрения, эта дисциплина является бесполезной, а потому они затрудняются понять, как за неё можно платить. С другой стороны, они утверждают, что философия им кажется бесполезной с той точки зрения, что за неё платят копейки, и потому тем более недостойно, что С.Жижек ею занимается. Однако С.Жижек, указывая на очевидное противоречие в таком обвинении, подчёркивает, что на самом деле причиной недовольства является отнюдь не то, что он занят чем-то отличным от занятий его родственников, но в том, «на самом деле их раздражает сам факт того, что я действительно получаю удовольствие от своей работы»[10]. Далее в этом контексте С.Жижек вводит категорию наслаждения как принципиально значимую для оценки окружающими.
Аналогичным образом женщины, идентифицировавшиеся с агрессором, солидаризировавшиеся друг с другом как объекты одного типа и одной системы, приучившиеся смеяться над оскорблениями, - не готовы к травматичному опыту осознания факта не единственности подчинившей их системы и предлагаемых ею наслаждений. Это означало бы осознать ситуацию своего рабства, по поводу которого теперь пришлось бы делать выбор: предпринять усилия для того, чтобы выйти из него (то есть пойти на риск), остаться внутри с тягостным осознанием золотой клетки, или вытеснить и забыть знание об альтернативных сценариях и об альтернативном наслаждении. Последний сценарий наименее обременителен. Именно поэтому (девочек учат избегать рисков), реализуя его, объективированные и объективирующие друг друга женщины солидаризируются с мужчинами в остракизме женщин - «отступниц». Именно поэтому так часто можно слышать, как ещё вчера завидовавшие друг другу женщины сплотились, осуждая третью женщину, рискнувшую не соблюсти феминные комильфо; именно поэтому женскому осуждению подвергаются феминистки, женщины, занятые в науке, искусстве, женщины, избегающие салонов красоты, не разбирающиеся в моде, не стремящиеся замуж, не искушённые в кулинарном искусстве, не читающие женских журналов (этих наилучших инструкций по идентификации с мужчиной), и так далее.
Таким образом, внутренняя мизогиния - это качество, приобретаемое женщиной в процессе гендерной социализации, и ориентирующее её на объективацию самой себя и других женщин; на отказ от того, чтобы видеть полноценного субъекта в себе и в них; на полицейскую функцию в отношении женщин, не осуществляющих идентификацию с «агрессором». В сущности, внутренняя мизогиния - это последняя степень отчуждения женщины от самой себя и радикальная форма интернализации власти - мужской власти. Интернализованная, эта власть действует в женщинах от лица мужского сообщества, но под видом биологического детерминизма, осуществляя контроль и санкции в отношении всех, кто является её объектом.
Заключение
Итак, мы рассмотрели некоторые общие обстоятельства мизогинии в современном российском обществе. Очевидно, что состояние, в котором находится множество современных российских женщин, представляет собой отнюдь не доказательство их природной примитивности и, тем более, не провал эмансипационного проекта, но лишь мощную инерцию патриархального порядка. Судя по самовосприятию, артикулируемому ими, именно идентификация с «агрессором» и своеобразная вариация Стокгольмского синдрома фиксируют их на том, что в данной культуре обозначается как «феминное».
А значит, бытовой конформизм, редукция всей личности к эстетическому аспекту и агрессия в отношении других женщин, финансовая зависимость и интеллектуальная поверхностность, пресловутые «утиные губы» и глупые автопортреты, филистерство и меркантильность - всё это - в свете критического осмысления - не причина, а именно следствие мизогинии, не основания, но последствия безапелляционной инерции патриархального уклада. И потому преодоление этих унизительных качеств и проявлений возможно только путём преодоления патриархата и мизогинии в обществе: в мужчинах и, лишь затем, как следствие, в женщинах.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Бовуар С.д. Второй пол, http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Bovuar/18.php
2. Жижек С. Чума фантазий. - Х.: Издательство «Гуманитарный Центр», 2014.
3. Малви Л. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф, http://viscult.ehu.lt/article.php?id=307.
4. Френкель Д.. Исследование концепции идентификации с агрессором Ш. Ференци, её роли в травме, повседневной жизни и в терапевтических отношениях, http://accion-positiva.livejournal.com/252877.html
5. http://www.furfur.me/
6. http://www.youtube.com/watch?v=PEyFCEnzDTU
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Симона де Бовуар Второй пол, http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Bovuar/18.php, 10.02.14..
[2] http://www.youtube.com/watch?v=PEyFCEnzDTU
[3] http://www.furfur.me/, 10.02.14.
[4] http://www.furfur.me/furfur/all/devushki/165091-girls-love-porn, 10.02.14.
[5] Насчитывающих более 100 000 подписчиков.
[6] Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) - термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.
[7] Джей Френкель. Исследование концепции идентификации с агрессором Ш. Ференци, её роли в травме, повседневной жизни и в терапевтических отношениях, http://accion-positiva.livejournal.com/252877.html, 10.02.14
[8] Лаура Малви. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф, http://viscult.ehu.lt/article.php?id=307, 10.02.14.
[9] С.Жижек. Чума фантазий. - Х.: Издательство «Гуманитарный Центр», 2014. с.8.
[10] С.Жижек. Чума фантазий. - Х.: Издательство «Гуманитарный Центр», 2014. с.8.
Об авторе: Рахманинова Мария Дмитриевна - к.филос.н., ассистент кафедры философии факультета общеобразовательных и гуманитарных дисциплин Санкт-Петербургского государственного Горного университета.
Мизогиния и двоемыслие.
Мизогиния - один из самых распространённых феноменов современной российской действительности: будь то повседневная коммуникация, визуальное пространство, масс-медиа или законопроекты. Особенно интересен момент рефлексирования этого феномена обществом: парадоксальность результатов такого рефлексирования примечательна и симптоматична.
Так, преобладающее число граждан, с одной стороны, убеждены что мизогиния мифологична и разговоры о ней категорически безосновательны. В самом деле, гендерное равенство кажется давно достигнутым, и теперь все как будто в равных условиях, чтобы проявить свою так называемую истинную сущность.
С другой стороны, когда речь заходит об этой самой «сущности», выясняется, что большинство по-прежнему полагает, будто сущность даётся человеку вместе с его полом - от природы. И женская сущность в их интерпретации неожиданно оказывается неизменно куда менее состоятельной, нежели мужская: силы меньше, ум неразвит, достижения - несопоставимы с мужскими, и так далее.
Примечательно, что к таким выводам обычно приходят именно те, кто убеждён, что равноправие полностью достигнуто: в самом деле, уже давно все равны, а женщины по-прежнему не выказывают своей полноценности. Это означает, что если женщина и после получения равных с мужчиной прав не превзошла его и даже не стала равной ему в достижениях, то она от природы хуже, примитивнее. Именно к такому выводу приводит рассматриваемую многочисленную группу то обстоятельство, что на сегодняшний день большинство женщин действительно находится в крайне узких рамках мировосприятия. Но отнюдь не к выводу, например, о том, что гендерное равенство попросту так никогда и не было достигнуто.
Таким образом, в обществе по поводу мизогинии одновременно звучат две противоположные и взаимоисключающие установки: её отрицают и одновременно обосновывают. Вас никто не угнетает, - говорят женщинам мужчины, - но того, что вам дали равные права, вы всё равно не оправдываете: посмотрите на себя и на нас, вы нам не конкуренты, что и требовалось доказать; вы не оправдали наших ожиданий. В этом посыле отчётливо звучит не просто самое тривиальное патриархальное презрение (которое на самом деле никуда и не исчезало), но и высокомерная идея о том, что равные права были даны женщинам именно мужчинами - как взрослый делает одолжение и даёт ребёнку заведомо невыполнимую для него задачу, чтобы показать ему, что он ещё маленький. Что, разумеется, является грубым искажением самой истории по-настоящему тяжёлой борьбы женщин за гендерное равенство, - право на которое не просили, а именно отвоёвывали. А также очередным проявлением мизогинии.
Предпосылки и основания мизогинии.
Как убеждённые, так и новоразоблачённые сексисты, как правило, приводят массу аргументов в защиту своих позиций. В самом деле, в современном обществе женщины дают множество поводов заподозрить их в лучшем случае в радикальном мазохизме, а в худшем - в имманентной их внутренней конституции примитивности интеллекта и рабской покорности характера.
Так, мы повсеместно видим изображения обнажённых и полуобнажённых женщин, добровольно демонстрирующих себя не иначе как предметы достойного качества; женщин, которые не справляются с минимальными бытовыми задачами (например, с вождением автомобиля); женщин, которые пишут дешёвые романы; студенток, которые по-настоящему плохо разбираются в изучаемых предметах; женщин, зацикленных на внешности и быте (а отнюдь не на ставшей доступной для них науке); женщин, глупо позирующих перед камерой; женщин, помешанных на мечтах о пышной свадьбе; женщин, ненавидящих друг друга; капризных женщин, требующих от мужчин денег, нарядов и драгоценностей; наконец, женщин, торгующих своим телом, и женщин, считающих нормальным мужское насилие.
Все эти образы с самого детства неизбежно складывают в человеке представление о женщине как неком специфическом явлении с определённым набором характеристик - таких, например, как слабость логического мышления, поверхностность, бытовой конформизм, нарциссизм, бездарность, паразитизм и филистерство. Те, кому недосуг искать причины таких проявлений женщины в истории и современности, с энтузиазмом предлагают ей сгодиться «хоть на что-нибудь» - например, стать полезной в быту и приятной на вид. Ведь это не требует личностных усилий, а, кроме того, - очень кстати для другой, «полноценной» части общества.
Однако такой вывод настолько поверхностен и неадекватен тем знаниям о человеке, которые были получены благодаря психоанализу, гендерным теориям, современной антропологии, философским школам XX века, и многим другим областям интеллектуального поиска, что решительно невозможно не разоблачить его в этом, и в очередной раз не подвергнуть критике.
Патриархальное самосознание.
«Зачем Вы хотите, чтобы я была человеком?
Я не хочу быть никаким человеком,
я хочу быть просто женщиной и выполнять
своё женское предназначение. Если бы родители
разрешили, я бы не пошла в ВУЗ, а родила бы скорее детей».
(Из ответа студентки на семинаре)
В рамках проведённого среди студентов социологического исследования около половины девушек выразили согласие с распространённым стереотипным представлением о том, что женщина от природы глупее мужчины. Впрочем, с точки зрения классических феминистских концепций, в этом обстоятельстве нет ничего странного: с детства слыша о таком положении вещей из самых авторитетных источников, девочка с лёгкостью усваивает эту идею и со временем просто смиряется с ней - разумеется, не делая ничего для того, чтобы её верифицировать.
Как всякое живое существо, в условиях отсутствия внешнего давления девочка выбирает путь наименьшего сопротивления и радостно погружается в не требующий усилий мир нарядов, быта, фантазий о принцах, и прочих идеологических конструктов. Тем временем, мальчик - под воздействием общества - учится мыслить, принимать решения, коммуницировать, убеждать, справляться с трудностями, громко говорить и быть победителем. Уже в юности разница между ними может стать несомненной - настолько же, насколько несомненной она могла бы быть между двумя маленькими детьми из образованной семьи, один из которых однажды потерялся, но был подобран случайным прохожим и воспитан, скажем, в крестьянской семье сообразно её обычаям и укладу.
Для этого, однако, не обязательно, чтобы девочка воспитывалась непременно как будущая домохозяйка - на сегодняшний день, когда никаких гарантий её будущего счастливого брака быть не может, это было бы слишком опасно, и это понимают как учителя, так и родители. Для столь колоссальной - хоть и не всегда сразу очевидной - разницы достаточно просто воспитать девочку как того, кто должен нравиться, обслуживать, угождать, терпеть и по возможности - молчать. При этом она может хорошо справляться с учёбой и впоследствии - даже с работой (возможно, даже лучше, чем окружающие её мужчины).
В свете этого неудивительно, что женщина сама мыслит себя как существо, чья судьба исторически и биологически предопределена. Подобный детерминизм не только отстаивается женщинами, но и воспроизводится, и даже защищается ими. Так, в вопросе о жизненных приоритетах лишь 2% респонденток упомянутого выше исследования выбрали вариант «творчество и саморазвитие», 97% предпочли семью и материнство (в то время как среди юношей семья оказалась самым главным приоритетом лишь для 30%), 1% затруднились ответить. Примечательно также, что 85% студенток в качестве двух наиболее важных для женщины качеств выбрали сексуальную привлекательность и ориентацию на материнство. Умение молчать и подчиняться мужчине выбрали 10% респонденток. Личностные качества и интеллект оказались в числе приоритетов только для 30% опрошенных девушек.
Мизогиния извне.
Такое понимание себя, формируемое с детства, с неизбежностью влияет на дальнейшую социализацию женщины. Например, в студенческих группах с преобладанием юношей девушки зачастую стараются избегать высказываний. У этого обстоятельства две причины: первая состоит в том, что многие девушки убеждены, что не могут разобраться в предмете и ничего никогда в нём не поймут (эту проблему подробно рассматривала Симона де Бовуар в книге «Второй пол», где отмечала, что, столкнувшись с минимальными трудностями в области, требующей интеллектуальных усилий, девушка опускает руки и отчаивается, т.к. с детства к подобным усилиям её просто не приучали[1]); вторая причина - в том, что зачастую - как только девушка пересиливает себя и начинает что-то говорить, вся мужская аудитория с нескрываемым энтузиазмом прислушивается к ней в ожидании какой-нибудь глупости, чтобы поскорее засмеяться. Либо, напротив, перебивает её, будучи уверенной, что она говорит совершенно незначительные вещи, слушать которые просто не стоит.
Эта крайне распространённая психологическая ситуация становится причиной, по которой девушки действительно начинают разбираться в предмете хуже - вероятно, надеясь найти себя в итоге в чём-то другом, не требующем качеств, которые им никогда не были представлены как приоритетные - например, в семье, в привлекательности, в кулинарии, и так далее.
Примечательно, что девушки и женщины со временем не просто привыкают к своей «второй роли» в обществе, но и приобретают навык смеяться над приписываемым им невежеством и ничтожеством. Так, большинство девушек не просто не имеют ничего против оскорбительных сексистских шуток, но и сами смеются над ними, видя в этом иронию по поводу печальной «правды жизни». Либо втайне надеясь, что если мужчины так шутят при них, то, быть может, они мысленно делают для них исключение.
Особенно показательны в этом отношении разнообразные развлекательные передачи, шоу и сериалы. Так, например, в популярной передаче «Comedy club»[2] ведущий на протяжении 10 минут высказывает в высшей степени оскорбительные пассажи в адрес женщин за рулём. Не скупясь на ненормативную лексику, он долго и подробно объясняет, почему место женщины - у стиральной или швейной машины, или, в крайнем случае, на заднем сидении автомобиля. Само по себе такое поведение для современного российского общества с некоторых пор - в порядке вещей. Практически ничего удивительного в подобной передаче, пожалуй, и нет - разве что факт окончательной легитимации подобной мизогинии, которая раньше всё же не транслировалась центральными каналами. Однако нас интересует здесь другое: множество женщин, присутствующих в зале и снимаемых время от времени крупными планами, - смеются и - в ответ на сравнения себя с животными - радостно хлопают в ладоши.
Нечто похожее можно наблюдать в студенческой среде: в ответ на вызывающие шовинистские выпады однокурсников девушки также приучаются смеяться. В самом деле, этот навык оказывается весьма полезным - в противном случае юноши будут смеяться не только над приписываемой девушкам глупостью, но ещё и над тем, что у них нет чувства юмора (ведь это - «всего лишь шутки»). Поэтому лучше по-хорошему усвоить свою роль и добросовестно играть её, обучаясь не реагировать на гендерную агрессию.
Точно так же девушки довольно быстро осваивают роль идеала, которая конструируется в пространстве мужской прессы, а те, кто посмелее, и не слишком готов сразу и окончательно превратиться в красивую вещь - и вовсе пытаются идентифицироваться с самими мужчинами - например, начать болеть за футбольную команду, в опрометчивой надежде на то, что в глазах мужчин это подарит им статус субъекта. Впрочем, тщетность таких надежд быстро становится очевидной: девушку, пытающуюся идентифицироваться с мужской группой, сначала воспринимают как явление сомнительное, а затем - разоблачают и/или подвергают остракизму; или - в лучшем случае - сохраняют к ней ироничное отношение.
Те же, кто стремится к идеалу, не посягают на роль субъекта, и потому находятся в относительной безопасности, не утрачивая шанса быть одобренными мужским сообществом - как имеющие право на существование. Такой взгляд сулит девушке как минимум статус «нормальной женщины», а в лучшем случае - положение, представляемее обществом как идеальное для неё (положение обеспеченной жены и матери). Поэтому соблюдение феминных комильфо с самых ранних лет становится женской идеей-фикс. В этом нет ничего удивительного. В рамках проведённого социологического опроса 100% юношей в качестве одной из двух главных черт, которые должны быть присущи женщине, выбрали сексуальную привлекательность. В качестве второй черты более половины юношей назвали ориентацию на материнство и хозяйство. Лишь 30% выбрали в качестве одной из приоритетных черт душевные и личностные качества женщины. А потому нет ничего странного в том, что после того, как субъект, представленный фигурой мужчины, определил требуемые параметры, женщина рьяно стремится этим требованиям удовлетворять.
Впрочем, многие здесь попытаются возразить, что быть красивой - приятно и самой женщине, и никакого соблюдения мужских условий здесь нет. Однако такое утверждение слишком близоруко, поскольку упускает из внимания то обстоятельство, что «красивый» - это не свойство самого объекта, а властный способ на него смотреть; реакция на степень его соответствия некоторым установленным ожиданиям. В случае патриархального общества эти ожидания устанавливаются мужским сообществом. То, как женщина должна выглядеть, она узнаёт из мужских журналов и других ресурсов, одобряемых мужчинами. Так, например, крайне популярный мужской сетевой ресурс FurFur[3] ведёт рубрику «5 красивых девушек», где разным девушкам, оцениваемым как красивые, предлагается ответить на вопросы, связанные с мужскими комильфо: пять красивых продавщиц выбирают одежду для идеального парня, пять красивых девушек на Пикнике «Афиши», и так далее.
Не будет преувеличением сказать, что все рубрики данного ресурса, повествующие о женщине, предлагают зрителю только «качественных» девушек (щедро и томно демонстрирующих своё полуобнажённое тело), то есть таких, какими девушки, в представлении современного мужского сообщества должны быть, и мнением каких вообще стоит интересоваться (остальные этого, разумеется, не достойны) - пусть даже и только по поводу одежды и любимых порнофильмов[4]. Но это уже кое-что, - как бы сообщают нам авторы ресурса.
То же самое происходит на всех прочих наиболее популярных[5] мужских сетевых ресурсах: радикальная редукция женщины к сексуальной привлекательности и домашнему очагу становится всё более выраженной. Механизм рассмотрения женщины на предмет соответствия этим точкам редукции прост и быстро усваивается всё новыми и новыми юношами. В этом отношении результаты опроса, проведённого среди студентов лишь отражают эту общую тенденцию и лишний раз свидетельствуют о ней. А потому есть все основания предположить, что в случае культивирования не сексуальности и роли домохозяйки, а, скажем, умения прыгать с парашютом и играть в крокет - женские идеи-фикс в условиях патриархальной системы так же сместились бы в соответствующую строну: женщины состязались бы в прыжках с парашютом и с утра до вечера играли бы в крокет.
Крайне любопытно, при этом, что в числе наиболее раздражающих черт в женщине опрошенные юноши парадоксальным образом назвали одновременно несоответствие канонам сексуальной привлекательности и зацикленность на собственной внешности, стремление быть независимой от мужчины и интеллектуальную поверхностность. Однако довольно сложно представить себе интеллектуально развитую женщину, с готовностью и всецело зависящую от своего мужчины, а также сексуально привлекательную женщину, не следящую за своей сексуальной привлекательностью. Эти взаимоисключающие требования создают вокруг гендерных отношений определённое напряжение.
Женщина, вынужденная соблюдать привлекательность, чтобы соответствовать главному мужскому требованию, тут же подвергается презрению и насмешкам за то, что тратит время на такие глупости (а не на серьёзные дела, как мужчины). Женщина, не соблюдающая сексуальную привлекательность, подвергается мужскому остракизму и лишается шанса стать «нормальной». Женщина, умеющая сама обеспечивать себя, вызывает мужское негодование тем, что выходит за пределы роли, определяемой современным мужским сообществом как надлежащая (красота и домохозяйство), а женщина, отказавшаяся от работы, ведущая хозяйство и ревностно следящая за внешностью, обвиняется в том, что цинично заинтересована в доходах того, от кого зависит, а также в интеллектуальной примитивности.
В ситуации взаимоисключающих требований законодателя довольно непросто выбрать модель поведения, а потому большинство женщин вынуждены выбирать по принципу «из двух зол»: лучше соответствовать главным требованиям в обмен на презрение, чем, боясь презрения, подвергнуться остракизму за их несоблюдение и утратить шанс стать социально одобряемой женщиной. Лучше терпеть оскорбления и научиться самой смеяться над чертами, которые тебе приписывают как врождённые, чем остаться одной и быть стигматизированной как «ненормальная, неполноценная».
Как известно, в традиции гендерных исследований такой феномен обозначается термином «идентификация с агрессором». «Концепция идентификации с агрессором, предложенная Ференци (1933), - это наша реакция на ситуацию, в которой мы чувствуем угрозу нашей безопасности, в которой мы потеряли надежду на то, что мир придёт нам на помощь и защитит нас, и из которой мы не можем убежать. Тогда мы делаем так, чтобы наша самость (self) исчезла. Такая реакция протекает в условиях диссоциации нашего истинного опыта, реальных переживаний: как хамелеоны, мы сливаемся с ситуацией, мы становимся именно тем, что внушает нам страх, чтобы защитить себя. Мы перестаём быть самими собой и превращаемся в то, как представляет себе нас агрессор. Это происходит автоматически. <…> Хроническая идентификация с агрессором становится фундаментом для развития Стокгольмского Синдрома[6]. <…> Ференци описывает три процесса, которые происходят одновременно и составляют феномен идентификации с агрессором:
Процесс первый: мы мысленно подчиняемся нападающему на нас.
Процесс второй: это подчинение позволяет нам отгадывать желания агрессора, проникать в его мысли и узнавать, о чём он думает и что чувствует, с точностью предугадывать его будущие действия и таким образом обеспечивать наше собственное выживание.
Процесс третий: мы делаем то, что, согласно нашим предчувствиям, может нас спасти; как правило, мы заставляем самих себя исчезнуть, раствориться в процессе подчинения и точно выверенной гратификации агрессора, всё время находясь с ним “на одной волне”.
Эти три процесса происходят одновременно и мгновенно. Конечным результатом, как правило, становится ситуация, противоположная той, которую описывает Анна Фрейд, а именно: мы не угрожаем и не нападаем, не проецируем агрессию на третьих лиц и не машем кулаками после драки, а удовлетворяем агрессора, подстраиваемся под него, подчиняемся ему»[7].
Не этому ли искусству обучают женщину все женские журналы, телепередачи, Интернет-ресурсы, сетевые сообщества и социальные институты?
Мизогиния изнутри.
Следствием подобной утраты себя и адаптации к условиям агрессора становится самообъективация. Женщина, привыкшая соблюдать себя как объект с надлежащими свойствами, мыслит себя именно как объект и видит в других женщинах точно такие же объекты - поскольку она давно утратила свой взгляд субъекта и идентифицировалась с субъективностью мужчины.
В сущности, феномен мужского взгляда, подробно описанный в феминистском дискурсе, например, Лаурой Малви[8], работает здесь в полной мере. Женщина смотрит мужским взглядом не только на своё тело, но и на тела других женщин - как если бы она в этот момент становилась выбирающим мужчиной, перед которым представлен некоторый ассортимент женских тел. Наилучшая иллюстрация этого процесса - мужские сетевые сообщества и пресса, где регулярно проводятся голосования за самую красивую женщину. Механизм выбора и роль жюри настолько быстро усваиваются мужчиной, что в сети даже вне условий конкурса он по привычке сопоставляет женщин между собой по важным для него параметрам и, не стесняясь обидеть подписчиц мужских сетевых групп, зная, что они увидят написанное, комментирует, чем именно одна женщина хуже другой, не особо стесняясь в выражениях. Женщины, между тем, смиренно приемлют критику и отправляются работать над собой, чтобы однажды всё-таки стать приемлемыми.
Впрочем, аналогичная привычка комментирования женских тел характерна и для повседневности: на работе, на отдыхе, дома, в гостях мужчина оценивает женщину, комментирует наблюдаемое, и видит в этом некую природную предзаданность - как если бы половина общества только и должна была быть создана исключительно для того, чтобы его глазу было отрадно, а душе - спокойно за то, что все эти существа - другого порядка.
Женщина быстро осваивает подобный взгляд и ревностно следит за тем, чтобы удовлетворять максимальному количеству критериев, выдвигаемых ей мужским миром. В других женщинах, как и в себе, она не различает субъекта, не чувствует человека, но видит лишь сопоставимые с ней объекты, находящиеся, между прочим, в условиях принудительной конкуренции за мужской взгляд. В этом смысле нет ничего удивительного в том, что женская дружба становится явлением, о реалистичности которого спорят: человек, отчуждённый от своей самости, от собственной личности, редуцированный к одному лишь проявлению, - не в состоянии различить самость другого - что, между тем, необходимо для дружбы. В ситуации латентного патриархата большинство женщин находятся в таком состоянии, что, безусловно, делает проблематичными интеллектуальные, психологические и эмоциональные связи между ними. В условиях Стокгольмского синдрома конкуренция за внимание «законодателя» есть реакция на осознание опасности стигмы в случае его недовольства. В самом деле, самой отталкивающей чертой в женщинах 100% респондентов (мужчин) проведённого опроса назвали непривлекательность и неженственность. Стоит ли после этого комментировать женскую зацикленность на внешности и зависть, питаемую к другим женщинам?
Крайне любопытна, при этом, реакция женщин, идентифицировавшихся с агрессором, на женщин, отказавшихся от такой идентификации. Как правило, она располагается в диапазоне от изумления до агрессивного высмеивания. Сам факт наличия сценария, альтернативного «классическому», не может не пугать их. И не интриговать. Впрочем, чтобы он внезапно не оказался более привлекательным, лучше всего как можно скорее его дискредитировать, иначе придётся, во-первых, покидать зону комфорта, а, во-вторых, предпринимать непривычные усилия, и всё это - без однозначных гарантий. На такое мало кто захочет пойти. Именно поэтому женщины выказывают подозрение, а затем и неприятие любых женских ролей, отличных от патриархально общепринятых. Это неприятие фиксируется в риторике осуждения «отступниц», которым пророчат дальнейшее запоздалое мучительное раскаяние, страдания и гибель в невыносимых условиях. Что, впрочем, вполне правдоподобно, поскольку подобные условия создаются обществом, а общество состоит именно из этих самых женщин и оценивающих их и других женщин - мужчин.
Нечто похожее описывает в «Чуме фантазий» С.Жижек. Он ссылается[9] на недовольство своих родственников тем, что он занимается философией. С их точки зрения, эта дисциплина является бесполезной, а потому они затрудняются понять, как за неё можно платить. С другой стороны, они утверждают, что философия им кажется бесполезной с той точки зрения, что за неё платят копейки, и потому тем более недостойно, что С.Жижек ею занимается. Однако С.Жижек, указывая на очевидное противоречие в таком обвинении, подчёркивает, что на самом деле причиной недовольства является отнюдь не то, что он занят чем-то отличным от занятий его родственников, но в том, «на самом деле их раздражает сам факт того, что я действительно получаю удовольствие от своей работы»[10]. Далее в этом контексте С.Жижек вводит категорию наслаждения как принципиально значимую для оценки окружающими.
Аналогичным образом женщины, идентифицировавшиеся с агрессором, солидаризировавшиеся друг с другом как объекты одного типа и одной системы, приучившиеся смеяться над оскорблениями, - не готовы к травматичному опыту осознания факта не единственности подчинившей их системы и предлагаемых ею наслаждений. Это означало бы осознать ситуацию своего рабства, по поводу которого теперь пришлось бы делать выбор: предпринять усилия для того, чтобы выйти из него (то есть пойти на риск), остаться внутри с тягостным осознанием золотой клетки, или вытеснить и забыть знание об альтернативных сценариях и об альтернативном наслаждении. Последний сценарий наименее обременителен. Именно поэтому (девочек учат избегать рисков), реализуя его, объективированные и объективирующие друг друга женщины солидаризируются с мужчинами в остракизме женщин - «отступниц». Именно поэтому так часто можно слышать, как ещё вчера завидовавшие друг другу женщины сплотились, осуждая третью женщину, рискнувшую не соблюсти феминные комильфо; именно поэтому женскому осуждению подвергаются феминистки, женщины, занятые в науке, искусстве, женщины, избегающие салонов красоты, не разбирающиеся в моде, не стремящиеся замуж, не искушённые в кулинарном искусстве, не читающие женских журналов (этих наилучших инструкций по идентификации с мужчиной), и так далее.
Таким образом, внутренняя мизогиния - это качество, приобретаемое женщиной в процессе гендерной социализации, и ориентирующее её на объективацию самой себя и других женщин; на отказ от того, чтобы видеть полноценного субъекта в себе и в них; на полицейскую функцию в отношении женщин, не осуществляющих идентификацию с «агрессором». В сущности, внутренняя мизогиния - это последняя степень отчуждения женщины от самой себя и радикальная форма интернализации власти - мужской власти. Интернализованная, эта власть действует в женщинах от лица мужского сообщества, но под видом биологического детерминизма, осуществляя контроль и санкции в отношении всех, кто является её объектом.
Заключение
Итак, мы рассмотрели некоторые общие обстоятельства мизогинии в современном российском обществе. Очевидно, что состояние, в котором находится множество современных российских женщин, представляет собой отнюдь не доказательство их природной примитивности и, тем более, не провал эмансипационного проекта, но лишь мощную инерцию патриархального порядка. Судя по самовосприятию, артикулируемому ими, именно идентификация с «агрессором» и своеобразная вариация Стокгольмского синдрома фиксируют их на том, что в данной культуре обозначается как «феминное».
А значит, бытовой конформизм, редукция всей личности к эстетическому аспекту и агрессия в отношении других женщин, финансовая зависимость и интеллектуальная поверхностность, пресловутые «утиные губы» и глупые автопортреты, филистерство и меркантильность - всё это - в свете критического осмысления - не причина, а именно следствие мизогинии, не основания, но последствия безапелляционной инерции патриархального уклада. И потому преодоление этих унизительных качеств и проявлений возможно только путём преодоления патриархата и мизогинии в обществе: в мужчинах и, лишь затем, как следствие, в женщинах.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Бовуар С.д. Второй пол, http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Bovuar/18.php
2. Жижек С. Чума фантазий. - Х.: Издательство «Гуманитарный Центр», 2014.
3. Малви Л. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф, http://viscult.ehu.lt/article.php?id=307.
4. Френкель Д.. Исследование концепции идентификации с агрессором Ш. Ференци, её роли в травме, повседневной жизни и в терапевтических отношениях, http://accion-positiva.livejournal.com/252877.html
5. http://www.furfur.me/
6. http://www.youtube.com/watch?v=PEyFCEnzDTU
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Симона де Бовуар Второй пол, http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/Bovuar/18.php, 10.02.14..
[2] http://www.youtube.com/watch?v=PEyFCEnzDTU
[3] http://www.furfur.me/, 10.02.14.
[4] http://www.furfur.me/furfur/all/devushki/165091-girls-love-porn, 10.02.14.
[5] Насчитывающих более 100 000 подписчиков.
[6] Стокгольмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) - термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.
[7] Джей Френкель. Исследование концепции идентификации с агрессором Ш. Ференци, её роли в травме, повседневной жизни и в терапевтических отношениях, http://accion-positiva.livejournal.com/252877.html, 10.02.14
[8] Лаура Малви. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф, http://viscult.ehu.lt/article.php?id=307, 10.02.14.
[9] С.Жижек. Чума фантазий. - Х.: Издательство «Гуманитарный Центр», 2014. с.8.
[10] С.Жижек. Чума фантазий. - Х.: Издательство «Гуманитарный Центр», 2014. с.8.
Об авторе: Рахманинова Мария Дмитриевна - к.филос.н., ассистент кафедры философии факультета общеобразовательных и гуманитарных дисциплин Санкт-Петербургского государственного Горного университета.