Июльские антитезисы-3
/ ИАТ-2 /Цивилизация построила июль, на желтых пальцах черная смола,
И близко осень, и на асфальте мертвая пчела...
И металлический не плачет дом, хотя в нем вешаются столько лет,
Непобедимо сострадают все, и продолжает падать черный снег.
Р. Неумоев. Красный смех
Пр.Скрптм. Почему антитезисы _июльские_, если на календаре уже истекает август?... Ну, вот, потому что это такой х...вый июль!
Автодиагностика своего нынешнего состояния, - можно сказать, пост-июльского синдрома, - позволяет мне расценивать его как результат контузии, полученной на виртуальных полях информационно-психологической войны.
Да, поля - виртуальные, а контузия - реальная! До сих пор пребываю в этом состоянии, где дух, оказавшись погребен под руинами контуженного естества, не в силах собрать и мобилизовать его на дальнейшую полноценную борьбу. Само же естество, пребывая в этих руинах, не способно вытянуть себя из них.
И всё-таки рациональная составляющая моего естества начала обнаруживать признаки жизни... А это значит - дух дышит и в больном теле!
Ну, и вот.
Итак, часть третья - заключительная. Да, именно так: хотя речь только об антитезисах, всё равно должно быть три - строго по логике всей диалектической триады (Тезис/Антитезис/Синтез). Про другие - более высокого порядка - значения числа три, здесь - всуе - не буду (про значения более низкого порядка см. "третий и ффсё!").
Итак.
Тезы, анти-тезы, син-тезы, гипо-тезы... Так устроено наше рацио, что оно, во всей многосложности своих операций, так или иначе, всегда что-то полагает, противо-полагает, со-полагает, пред- или осново- полагает. Исчерпывается ли вот этой тетичностью осново-устройство рациональной сферы нашего естества?... Очевидно, вопрос адресует всё к той же полагающей способности, характеризующей сферу рацио. Причем, адресует, прежде всего, к осново-полагающей способности (коль скоро речь об осново-устройстве рацио), но дальше эта адресация неизбежно поведет и к противо-, со-, пред- и т.д. -полагающим способностям. Чтобы избежать замкнутого круга, когда рацио превратится в "кашу, которая сама себя хвалит", надо акцентировать внимание НЕ просто на устройстве этого рацио, т.е. на системной совокупности так или иначе положенных элементов, НО на способностях рацио.
Эти способности могут быть как полагающими (в вышеозначенном широком смысле), так и иными. Например, кантовские "критики", в них, помимо прочего, представлена очень развернутая и рафинированная классификация таких способностей. Конечно, поскольку речь о разуме, критически исследующем себя со своими способностями
и пределами их приложения, и кстати, тем самым, в отличие от просто самополагания (ego cogito Декарта), устанавливающем возможности такого применения себя, которое, не больше, не меньше, является решимостью и мужеством пользоваться рассудком без руководства со стороны кого-то другого (девиз Просвещения по Канту), - вот, поскольку всё так, постольку это уже совсем не "самовосхваление каши". Но всё равно, пусть уже и как вот такая монументальная песнь разума, всё-таки, у трансцендентального идеалиста Канта, в конце концов, всё и ограничивается "пределами только разума". Разум, постигая свои трансцендентальные пределы и, в этой связи, устанавливая нечто трансцендентное себе, как вещи в себе, основополагая себя таким образом, разум полагает основание истинному познанию, нравственному поступку, постижению красоты (суть трёх "критик" Канта, обосновывающих теорию познания, этику и эстетику, как слагаемые новоевропейского проекта Модерн).
Так вот. Новый способ полагания как выражение исторического духа Нового времени. Тот способ, в котором устанавливается не только способность, так или иначе, полагать нечто, выступающее объектом вне человека, но и способность осново-полагания человеком себя как рационального, нравственного и эстетического субъекта. А значит, устанавливается способность человека целе-полагать себя в мире, как устанавливается и то, что человек рас-полагает способностью к постижению в мире целесообразности (в этическом, прагматическом и эстетическом аспектах).
Человеческая мысль, зафиксированная здесь в этих своих возможностях, ранее не очень отчетливо и непротиворечиво для неё ясных, эта мысль, удостовериваясь в этом своем новом на тот момент устроении, всё-таки двигалась тогда ещё в пределах всё тех же своих полагающих способностей, уже ясных и привычных для неё. Но вместе с тем там уже прорисовывается нечто, свидетельствующее НЕ только о полагающих, НО и о проектирующих способностях. А это уже выход за пределы "только разума". НЕ как такового разума, НО именно _только_ разума. Т.е. выход к более цельному вИдению основы мировоззрения и форм практического устройства человеком своего общественно-исторического бытия. Об этом мы говорили, выделяя логос как полноценную и полномасштабную возможность осмысления человеком своего бытия в мире, и замечая, что новоевропейское "рацио", в метафизических и историософских вопросах оказывается не более чем бледной тенью логоса.
Важно заметить и то, что тем самым не умаляется значимость мировоззренческих и технических достижений Модерна (классического или отечественного), но только лишь подчеркивается, что полнота логоса еще не исчерпывает себя в рацио. Не исчерпывает как в рацио новоевропейском, так и вообще, рацио, как рациональности, являющейся свойством человеческого естества. Суть в том, что целостность, которую призван выразить логос, подразумевает и целокупность всех свойств человеческого естества (кроме рациональности, выделялись социальность, религиозность, свобода), и дух, как сердцевинное, стержневое средоточие всего человеческого естества, собственно, сообщающее ему человечность, и в случае своего отчуждения (отторжения естеством), обрекающее человека на превращение в животное.
И в том, наконец, суть, - именно в историософском аспекте, - что логос, исторически разворачиваясь в своих возможностях, через Модерн движется к Сверхмодерну. Т.е. суть, в конце концов, в подчеркивании восходящей динамики культурно- и общественно- исторического развития и сопутствующего диалектического разворачивания возможностей логоса, свидетельствующего смыслы, которые составляют это развитие!
Итак, осуществленная в кантовских "критиках" черновая прорисовка проектирующих способностей разума, в отличие от только полагающих его способностей. И этим, хотя вчерне и грубо, уже оказывается преднаемечен выход за пределы "только разума", как чисто рационалистического обоснования мировоззрения.
И это уже оказывается движением от сознания к бытию человека. Тем движением, которое, удостоверив миро-проектирующую пред-структуру понимания бытия (здесь уже начинается Dasein-аналитика Хайдеггера, метко названная критикой экзистенциального разума), тем самым удостоверяет сознание таким образом, чтобы оно, определяясь бытием, высвобождало ту мощь нашего существа, про которую поэт свидетельствовал:
И суровое наше сознание диктовало пути бытию!
Так вот, полагание и проектирование, являющие себя как априорные способности сознания и бытия, соответственно. Продвинувшись от полагающих способностей рационального субъекта к проектирующим способностям его бытия, мы получаем возможность критики разума, взятого еще более фундаментально (чем у Канта и всей классической традиции), а именно, разума, выступающего и в рациональном, и в экзистенциальном измерениях своего существования. А тем самым полномасштабно устанавливаются метафизически предельные основания применения разума.
Теперь о том, какое всё это имеет значение в рамках нашего рассуждения.
Во 2-й части _июльских антитезисов_ (см. по ссылке в подзаголовке поста), помимо прочего, было сказано нечто о нашем проектном отношении к миру, которое, будучи структурированным как _реальность=>воля=>смысл=>история_, является _корнем культурно-исторического творчества_. Т.ж. было сказано, что, будучи таковым, это проектное отношение задаёт полноценный контекст, в котором должна осуществляться интерпретация тех или иных актуально происходящих событий.
Сам же актуальный ход интерпретации осуществляется посредством адресации к фактам. Сегодня, адресуясь таким образом, мы суем это фактуальное содержание друг другу в нос и нещадно тычем в него друг друга лицом, пребывая в каком-то запредельно зашкаливающем остервенении, постигшем нас и наши взаимоотношения.
Совершая всё это, мы движемся в замкнутом пространстве полагаемого, представляемого как событийные факты, вкупе с фактами высказываний в интерпретационных схемах. Мы движемся в этом, испытывая остервенение от противоречий во всех своих полаганиях. И чем очевиднее кажется нам достоверность полагаемого нами содержания, тем противоречивей ситуации столкновения этих содержаний, и тем настойчивей уличения нами друг друга в домыслах ("недопустимых", но всё то ж - полаганиях). И чем больше информационно-коммуникативное поле ограничивается рамками нашего движения в замкнутом пространстве полагаемого, тем пуще нарастает наше обоюдное остервенение. Нарастает, грозя разнести всякие рамки - и те, которые задаются фактуально и интерпретационно полагаемым, и те, которые очерчивают морально положенное.
Стало быть, суть в том, что исчезает полноценный контекст. Исчезает, ввиду того что не задействованной остается проектирующая способность нашего разума. А эта способность, в свою очередь, не задействована ввиду атрофированности нашей воли. Воля же при этом неизбежно подменяется желанием (т.ж. см. 2-ю часть _июльских антитезисов_), и желаемое, представленное в виде образов на картинке (удобной схеме интерпретации), затмевает исторический смысл фактически свершающегося в реальности. И всё это сказывается на полагающих способностях разума.
Что же происходит тогда с проектирующей способностью разума, и в целом, с проектным отношением к миру, в котором эта способность укоренена? Конкретнее, здесь надо спросить, как выполняется эта способность на опыте. И вместе с тем, подразумевая, в целом, проектное отношение, спросить о том, каково условие возможности выполнения этой способности.
Такой постанов вопроса, сочетающий конкретику и целое, в котором выделяется эта конкретика, апеллирует к рассмотрению проектирующей способности разума как способности к восприятию смысла.
Речевой оборот "видеть смысл в" (чём-то), - как смысл устного или письменного высказывания, смысл знакового или символического обозначения или смысл предлагаемых практических действий, - в любом случае, подразумевает присутствие определенной возможности на фоне определенной действительности.
Применительно к смыслу, являющемуся "предметом" применения проектирующей способности разума, следует сочетать ситуационизм и фундаментальность. А именно, экзистенциальный ситуационизм, подразумевающий ситуации повседневного бытие в мире человека, и метафизику, как предельные основания этого бытия. Смысл должен тогда предстать как экзистенциально-метафизическая возможность на фоне общественно-исторической действительности.
Тогда дело в следующем.
Когда мы воспринимаем что-либо в окружающем мире, мы тоже выделяем определенную возможность, а именно, нечто как объект своего восприятия, существующий на фоне данной в ощущении реальности. Когда мы читаем текст, мы осуществляем уразумение сообщенного автором смысла, который тоже присутствует как возможность, а именно, как возможность на фоне действительности, состоящей из знаков и связанных с ними значений. Есть эмпирическая действительность, т.е. факты, как факты восприятия и наблюдения. Есть отражающая эту фактуальность знаково-смысловая действительность, которая тоже представляет собой факты, а именно, факты высказываний. И есть общественно-историческая действительность. Она так же отражается в действительности знаково-смысловой, однако здесь появляется такой существенный нюанс.
Состоит он в том, что отражаться, строго говоря, может наблюдаемое, воспринимаемое и, в широком смысле, представляемое. Это и окружающий мир, и предметы воображения, идеальные объекты, словом, опять-таки, нечто, выступающее так или иначе полагаемым содержанием опыта. Полагание включает предметы, знаки, обозначающие эти предметы, и смыслы, вкладываемые в эти знаки. Но вот, проектное отношение, присутствуя в актах представления, оно, помимо отражающей и означивающей способностей, привносит в них нечто иное. Это иное связанно с временностью, конкретнее, с экзистенциальной темпоральностью, составляющей существо нашего бытия, как исторически свершающегося.
Смыслы, которые содержит в себе эта темпоральность, насколько они включены именно в неё, настолько их следует отличать от смыслов, как структурных элементов представляющих актов сознания, наряду со знаками и обозначаемыми ими вещами. Отличаясь так, эти - бытийно-исторические - смыслы суть содержания, обращенные из целого бытийствования субъекта (vs. субъекта, представляемого по отдельности сознающим или практически действующим, оперирующим знаками или орудиями производства). Обращаясь из этого целого, эти смыслы предстают в виде конкретных вызовов-задач в конкретных ситуациях. В качестве таковых, смыслы НЕ просто считываются посредством интеллектуальных актов, как содержание актов межсубъектной коммуникации, чтобы затем воплотиться в актах, как практических действиях и взаимодействиях, НО эти смыслы воспринимаются всем бытийствующим существом субъекта. Разумеется, это восприятие возможно, если субъект действительно настроен всем своим существом именно проектно!
Т.е проектное отношение - это не линия, направленная из пункта "А", как ментального средоточия, в пункт "Б", как определенную предметно фиксированную точку в окружающем пространстве. Это отношение должно пронизывать именно всё бытийствующее существо субъекта и быть всеобъемлющим относительно самого его целокупного бытия в мире! И пронизывая/объемля так, оно должно задавать ту настроенность субъекта, которая уже будет сообщена конкретным его линейно направленным предметным актам и отношениям - интеллектуальным, коммуникативным, практическим.
Тем самым проектное отношение снабжает эти акты оптикой, точнее, настраивает ту оптику, которой они, по необходимости, уже снабжены. Как восприятие фактов и их интерпретация, а т.ж. восприятие и сообщение определенного содержания в коммуникации, нуждаются в определенной концептуальной оптике, так же в ней нуждается и процесс принятия практического решения. Равно, как и обеспечивающая этот процесс операциональная оптика т.ж. присутствует в интерпретации и коммуникации. И не только оптика практически ориентированных актов предназначена для фокусировки на чем-то решающем, но аналогичная нацеленность присутствует т.ж. в интеллектуальных (интерпретационных и прочих) и коммуникативных актах.
В любом случае, _решающее_, должное быть зафиксированным во всяком акте посредством его концептуального и операционального оптического обеспечения. Это решающее и есть смысл как та самая возможность на фоне действительности. В зависимости от контекста, эта возможность будет представать как ориентир индивидуально-личностных или общественно-групповых мировосприятия и поступков, в любом случае, речь об адресации смысла, составляющего эту возможность, к субъектности. К субъектности как экзистенциально-метафизическому авторству! В случае мировосприятия - к авторству как свидетельствованию всего, что касается истории, самого её события, будь то жизненный путь личности или эпоха в истории народа. В случае поступков, смысл адресует к авторству в мотивации индивидуального или коллективного субъекта, к их способности поступать не в силу внешних или внутренних причин, факторов и т.п., но по определенным рациональным основаниям.
Итак, бытийно-исторические смыслы как экзистенциально-метафизическая возможность на фоне общественно-исторической действительности. Проектное отношение к реальности как условие возможности вИдения так понимаемых смыслов. Удостоверив, что называется, априорную основу такого вИдения в проектном отношении, мы тем самым соотнесли проектирующую способность разума с его полагающей способностью.
Проектное отношение, пронизывающее/объемлющее наше бытие в мире в целом, собирает это целое в действительно субъектно основанную структуру. И чем пронзительней при этом становится наш проектирующий умонастрой, тем сосредоточенней наше сознание в отношение бытийно-исторических смыслов, чтобы узреть их в событиях, действиях и взаимодействиях, наполняющих актуально происходящее. И узрев как вызов, ответить на него.
Этот ответ НЕ есть реакция, НО он осуществляется именно из проектного отношения, как активной, творческой энергии. Той экзистенциально-темпоральной энергии, посредством которой мы, в принципе, способны мыслить и действовать, как и в целом, осуществлять культурно-историческое развитие, и осуществлять его по восходящей линии!
В этой энергии выполняется способность быть человеком, удостоверяя, собственно, то, что есть человек в само предельном смысле этого "есть" (=сочетание экзистенциального ситуационизма с метафизической фундаментальностью). Удостоверяется всё это глубоко _практически_! А тем самым удостоверяется содержательная подлинность и практическая действенность идеалов, представленных в виде образов и выраженных знаково-символически!
Можно сказать, трансцендентальный идеализм (кантовские критики, как концептуальное выражение духа Модерна), самая его трансцендентальная форма удостоверяется в своём полноценном (Сверх-модернизированном) статусе. А именно так, что эта форма предстает НЕ как нечто такое, что с неких "полнокровно-прагматических" позиций будет иметь "бледный вид" чего-то "субъективно-эфемерного" и "субтильно-немощного", НО эта форма удостоверяется в своем (метафизически) реальном и (экзистенциально) действительном бытии!
Однако говорилось об атрофии волевой устремленности к бытийно-историческим смыслам, сказывающейся на всех способностях разума, - прежде всего, проектирующих, и как следствие, полагающих. На вторых, сказывающейся так, что вместо воли полагается желание. А в результате этого происходит такое превращение, в котором даже фактически подкрепленные полагания, вкупе с логически последовательными полаганиями интерпретационными, тем не менее, заслоняют действительное положение вещей. Заслоняют, собственно, реально происходящее в общественно-исторической действительности.
Как мы теперь должны понимать, происходит всё это потому, что эта действительность перестает быть таким фоном, на котором волевое устремление взыскует смысла как экзистенциально-метафизической возможности.
Остается просто фон, как поле игр "полнокровной" воли к власти. И "обескровленное" идеальное оказывается питаемым только этими - волюнтаристскими - соками. Отсюда - тотальное обезначаливание всякой идентичности и превращение её в симулякры.
В давешнем феноменологическом высвечивании черт безначалия - феномена, очень трудно различимого, как по самой своей природе, так и ввиду тотальной двусмысленности управляемо-анархической среды, в которой мы сегодня неизбежно находимся, - так вот, в ходе высвечивания черт этого феномена, в качестве своеобразного феноменологического маркера выступила безмирность.
Да, именно такое состояние феноменологически свидетельствуется: проектное отношение человека к миру есть, но в нём отсутствует, собственно, мир. А именно, мир как _ценностно-смысловая структура_.
Однако тем самым наличие мира в этом качестве выступило как экзистенциально-метафизическая _мера_ в понимании субъектности и обнаружении её действительного наличия в качестве ценностно-мировоззренческой основы общественно-исторического развития.
Конкретнее, субъеткность рассматривалась в нашем феноменологическом наброске в качестве означенной основы политико-идеологических позиций. И ещё конкретнее, там, как и в данном посте, таковая основа, точнее, проблематика, связанная с её отсутствием, рассматривалась применительно к публично-политической коммуникации. Рассматривалась на предмет того, какие процессы составляют аннигиляцию мира (как ценностно-смысловой структуры) в информационно-коммуникативной сфере.
В этом ключе были выявлены экзистенциально-психологические черты безначалия, а именно: потенциализм - как черта мотивации, и калейдоскопизм - как черта мировосприятия.
Потенциализм предстал как базовая мотивационная установка, полагающая совокупность врожденных и приобретенных потенциалов человеческого естества достаточным основанием в миро-проектирующем целеполагании, - вопреки духовно-экзистенциальной основанности миро-проектирования, предполагающей ценностную регуляцию целеполагания. Человек, мотивированный исключительно реализацией свои потенциалов, подменяет ими смысл своего существования, который есть возможность, обретающаяся в мире, и обнаружение которой зависит от реализации ценностей.
Калейдоскопизм предстал как установка, в которой миро-проектирование сводится к проецированию субъективного мира на мир объективный. Человек при этом фактически подменяет своими субъективными конструкциями, собственно, ценностно-смысловую структуру мира.
И в том, и в другом случае человек действует по типу "за что купил, за то и продаю", предлагая миру лишь себя со своим видением и потенциалами. Однако, поскольку он остается в своем мирке, пусть сколь угодно разнообразном и богатом внутренне и насыщенном событиями и прочими "радостями жизни" внешне, постольку жизнь его приобретает паразитарный характер. Тем больше она приобретает такой характер, чем больше этот человек разнообразит свою калейдоскопическую картинку и распространяет свою потенциалистскую экспансию.
Разумеется, это - модель, и в самой жизни потенциализм и калейдоскопизм присутствуют в качестве тенденций, проявляющихся у кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей. Но в том-то всё и дело, что, именно в виде тенденций, потенциализм, как превращение субъекта в совокупность потенциалов, и калейдоскопизм, как превращение мировоззрения в совокупность калейдоскопических стекляшек, присутствуя в виде таких тенденции в личностном и общественном бытии и сознании, эти экзистенциально-психологические черты приобретают в общественно-исторической действительности тот масштаб, который лишает общество субъектности, а историю - её дальнейшей перспективы!
В историософско-метафизическом смысле можно заметить, что потенциалистско-калейдоскопическая энергия, всё более упрочивающаяся в общественно-исторической действительности и публично-политической коммуникации, собственно и является источником, подпитывающим состояние постмодерн. Спроектированный модернизационным рацио железнобоко-технократический постав (см. подробнее), ещё вчера задававший глобальный мировой мейнстрим, увяз в постмодернизационном болоте.
Такова бытийно-историческая судьба человека полагающего. Её истоки не в Модерне, но исторически гораздо дальше - в т.наз. осевом времени, что датируется, примерно, периодом VIII-II вв. до н.э., - т.е. у истоков Премодерна. Согласно Ясперсу, этот период ознаменован переходом человечества от мифологической эпохи к эпохе исторической (см. подробнее: Ю. Бялый. Концепты и История).
Нынешний этап мировой истории тоже имеет черты какого-то фундаментального осевого поворота. Однако, если поворот теперь уже - от _исторического_ времени, означает ли это конец истории (который поспешили засвидетельствовать иные концептуализаторы истории, - см. подробнее: Ю. Бялый. Есть ли у мира будущее?)?...
Собственно, содержание этой заключительной части _июльских антитезисов_, при внимательном уразумении этого содержания, свидетельствует о том, что, нет, история не заканчивается. Ибо осевая суть нынешнего исторического момента состоит в переходе к сверхисторическому времени!
Дело в том, что современна ситуация обезначаливания всего и вся может быть в своем существе осмыслена как закат истины сущего, являющийся итогом исторической драмы забвения бытия. Хайдеггер, осуществивший опыт такого осмысления, при всём предельно трагическом характере своих свидетельствований о современной ситуации, тем не менее, столь же предельным образом, говорил и о глубоко светлой перспективе!
Суть в том, что сущее есть реальность, предстающая именно как положенная и полагаемая. Но вот, собственно, то, что сущее есть, самый факт бытийствования сущего, это как раз уже НЕ предмет полагания, НО то, что только и уловимо (в мысли или действии и всем нашим духовно-экзистенциальным существом) благодаря проектированию! Точнее, миро-проектированию, - в том смысле, в котором это освещено в данном посте.
В этом смысле, забвение бытия, произошедшее в результате выдвижения того, бытием чего оно является - сущего - в центр мировосприятия, как и полагание человеком самого себя тоже как определенного центрального сущего среди других его родов и видов, соответственно, самополагание человеком себя только как определенного сущего и в своей мотивации, - всё это не представляется здесь каким-то фундаментальным, и оттого будто бы тем более досадным, недоразумением. Речь у Хайдеггера всё время идет о судьбе бытия. Соответственно, общественно- и культурно- историческое развитие под знаком метафизической истины сущего, как и закат, сворачивание такого развития под этим знаком, есть лишь свидетельство исчерпания того Начала, которое расположено в осевом времени, у истоков зарождения _исторических_ форм культурного бытия человека (vs. _мифологические_ формы такого бытия). И насколько человек, экзистенциальная темпоральность его исторического самоосуществления и его высшие культуро-творческие способности, насколько всё это не только не исчерпывается полаганием, но в самом своем существе определяется миро-проектирующей способностью, настолько новая осевая ситуация самим своим фундаментальным фактом, на самом фоне своей действительности высвечивает возможность другого Начала. Того Начала, исходя из которого должно исторически свершиться событие истины Бытия!
А потенциалистско-калейдоскопическая безначальность нынешнего состояния наших бытия и сознания есть, по сути, то неизбежное, что настигает нас в этой сложной, фундаментально беспрецедентной ситуации. У Хайдеггера это состояние схватывается в концепте воли к воле, фиксирующем тот предельно трагический факт, что забвению предано самое забвение бытия (=метафизический факт забвения забыт экзистенциально).
Закат истины сущего совершается с необходимостью, а именно как завершение метафизики.
Закат происходит, во-первых, в виде крушения мира, запечатленного метафизикой, и, во-вторых, в виде исходящего от метафизики опустошения земли.
Крушение и опустошение достигают соразмерной им полноты в том, что человек метафизики, animal rationale, упрочивается в статусе трудящегося животного.
Такое упрочение статуса утверждает крайнюю слепоту в отношении забвения бытия. Человек, однако, волит себя как добровольца воли к воле, для которого всякая истина становится, тем заблуждением, в котором он нуждается [6], чтобы обеспечить себе самообман насчет того, что воля к воле не может волить ничего другого, кроме ничтожного ничто [7], в противостоянии которому он себя утверждает, не умея заметить свою собственную законченную ничтожность.
Прежде чем сможет наступить событие Бытия в его изначальной истине, должно сперва надломиться бытие как воля, мир должен быть принужден к крушению, земля - к опустошению и человек - к пустому труду. Только после этого заката сбудется через долгое время внезапная тишина Начала.
Мартин Хайдеггер. Преодоление метафизики. III.
(Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: "Республика", 1993)
Западный "субъект" по инерции продолжает инициированное Модерном самополагание (см. фрагмент выделенный чёрным маркером; плюс - ср. здесь, в выдержке из текста Франкла, такое же выделение со словами о "проекции" идеала в пустоту). Однако эти движения уже даже не суть нечто вроде реакций на фантомные ощущения. Скорее, это более похоже на конвульсии повешенного в тот момент, когда из под его ног выбили подставку (ср. лат. sub-jectum, букв. - то, что находится под).
Но вот, внезапная тишина (выделено красным маркером), в которой возымеет свое Начало событие Бытия. Новое Начало, в котором явится изначальная истина Бытия!...
Насколько уместно сказать, что тишина может быть чему-то созвучна... а для наших феноменологически заостренных взора и слуха такая возможность - в порядке вещей! И вот, поскольку тогда с нашей стороны действительно справедливо говорить о принципиальной возможности со-звучия тишины, постольку та - новоначальная - тишина должна быть обязательно созвучна тишине русской!...
Пст.Скрптм. Может быть, этот сумасшедший июль, ставший пиком этого, в целом, сумасшедшего лета, а может, и пиком этого сумасшедшего года... а может, пиком всего этого, длящегося четверть века безвременья!... так вот, может, тогда он является чем-то таким пиковым и в осевом повороте времени?!... В фундаментально архиполемическом повороте, как пиковом Супер-Антитезисе, предваряющем движение к тому Супер-Синтезу, в котором будет свидетельствоваться событие истины Бытия!...
Пст.Пст.Скрптм.
И близко осень, и на асфальте мертвая пчела...
И металлический не плачет дом, хотя в нем вешаются столько лет,
Непобедимо сострадают все, и продолжает падать черный снег.
Р. Неумоев. Красный смех
Пр.Скрптм. Почему антитезисы _июльские_, если на календаре уже истекает август?... Ну, вот, потому что это такой х...вый июль!
Автодиагностика своего нынешнего состояния, - можно сказать, пост-июльского синдрома, - позволяет мне расценивать его как результат контузии, полученной на виртуальных полях информационно-психологической войны.
Да, поля - виртуальные, а контузия - реальная! До сих пор пребываю в этом состоянии, где дух, оказавшись погребен под руинами контуженного естества, не в силах собрать и мобилизовать его на дальнейшую полноценную борьбу. Само же естество, пребывая в этих руинах, не способно вытянуть себя из них.
И всё-таки рациональная составляющая моего естества начала обнаруживать признаки жизни... А это значит - дух дышит и в больном теле!
Ну, и вот.
Итак, часть третья - заключительная. Да, именно так: хотя речь только об антитезисах, всё равно должно быть три - строго по логике всей диалектической триады (Тезис/Антитезис/Синтез). Про другие - более высокого порядка - значения числа три, здесь - всуе - не буду (про значения более низкого порядка см. "третий и ффсё!").
Итак.
Тезы, анти-тезы, син-тезы, гипо-тезы... Так устроено наше рацио, что оно, во всей многосложности своих операций, так или иначе, всегда что-то полагает, противо-полагает, со-полагает, пред- или осново- полагает. Исчерпывается ли вот этой тетичностью осново-устройство рациональной сферы нашего естества?... Очевидно, вопрос адресует всё к той же полагающей способности, характеризующей сферу рацио. Причем, адресует, прежде всего, к осново-полагающей способности (коль скоро речь об осново-устройстве рацио), но дальше эта адресация неизбежно поведет и к противо-, со-, пред- и т.д. -полагающим способностям. Чтобы избежать замкнутого круга, когда рацио превратится в "кашу, которая сама себя хвалит", надо акцентировать внимание НЕ просто на устройстве этого рацио, т.е. на системной совокупности так или иначе положенных элементов, НО на способностях рацио.
Эти способности могут быть как полагающими (в вышеозначенном широком смысле), так и иными. Например, кантовские "критики", в них, помимо прочего, представлена очень развернутая и рафинированная классификация таких способностей. Конечно, поскольку речь о разуме, критически исследующем себя со своими способностями
и пределами их приложения, и кстати, тем самым, в отличие от просто самополагания (ego cogito Декарта), устанавливающем возможности такого применения себя, которое, не больше, не меньше, является решимостью и мужеством пользоваться рассудком без руководства со стороны кого-то другого (девиз Просвещения по Канту), - вот, поскольку всё так, постольку это уже совсем не "самовосхваление каши". Но всё равно, пусть уже и как вот такая монументальная песнь разума, всё-таки, у трансцендентального идеалиста Канта, в конце концов, всё и ограничивается "пределами только разума". Разум, постигая свои трансцендентальные пределы и, в этой связи, устанавливая нечто трансцендентное себе, как вещи в себе, основополагая себя таким образом, разум полагает основание истинному познанию, нравственному поступку, постижению красоты (суть трёх "критик" Канта, обосновывающих теорию познания, этику и эстетику, как слагаемые новоевропейского проекта Модерн).
Так вот. Новый способ полагания как выражение исторического духа Нового времени. Тот способ, в котором устанавливается не только способность, так или иначе, полагать нечто, выступающее объектом вне человека, но и способность осново-полагания человеком себя как рационального, нравственного и эстетического субъекта. А значит, устанавливается способность человека целе-полагать себя в мире, как устанавливается и то, что человек рас-полагает способностью к постижению в мире целесообразности (в этическом, прагматическом и эстетическом аспектах).
Человеческая мысль, зафиксированная здесь в этих своих возможностях, ранее не очень отчетливо и непротиворечиво для неё ясных, эта мысль, удостовериваясь в этом своем новом на тот момент устроении, всё-таки двигалась тогда ещё в пределах всё тех же своих полагающих способностей, уже ясных и привычных для неё. Но вместе с тем там уже прорисовывается нечто, свидетельствующее НЕ только о полагающих, НО и о проектирующих способностях. А это уже выход за пределы "только разума". НЕ как такового разума, НО именно _только_ разума. Т.е. выход к более цельному вИдению основы мировоззрения и форм практического устройства человеком своего общественно-исторического бытия. Об этом мы говорили, выделяя логос как полноценную и полномасштабную возможность осмысления человеком своего бытия в мире, и замечая, что новоевропейское "рацио", в метафизических и историософских вопросах оказывается не более чем бледной тенью логоса.
Важно заметить и то, что тем самым не умаляется значимость мировоззренческих и технических достижений Модерна (классического или отечественного), но только лишь подчеркивается, что полнота логоса еще не исчерпывает себя в рацио. Не исчерпывает как в рацио новоевропейском, так и вообще, рацио, как рациональности, являющейся свойством человеческого естества. Суть в том, что целостность, которую призван выразить логос, подразумевает и целокупность всех свойств человеческого естества (кроме рациональности, выделялись социальность, религиозность, свобода), и дух, как сердцевинное, стержневое средоточие всего человеческого естества, собственно, сообщающее ему человечность, и в случае своего отчуждения (отторжения естеством), обрекающее человека на превращение в животное.
И в том, наконец, суть, - именно в историософском аспекте, - что логос, исторически разворачиваясь в своих возможностях, через Модерн движется к Сверхмодерну. Т.е. суть, в конце концов, в подчеркивании восходящей динамики культурно- и общественно- исторического развития и сопутствующего диалектического разворачивания возможностей логоса, свидетельствующего смыслы, которые составляют это развитие!
Итак, осуществленная в кантовских "критиках" черновая прорисовка проектирующих способностей разума, в отличие от только полагающих его способностей. И этим, хотя вчерне и грубо, уже оказывается преднаемечен выход за пределы "только разума", как чисто рационалистического обоснования мировоззрения.
И это уже оказывается движением от сознания к бытию человека. Тем движением, которое, удостоверив миро-проектирующую пред-структуру понимания бытия (здесь уже начинается Dasein-аналитика Хайдеггера, метко названная критикой экзистенциального разума), тем самым удостоверяет сознание таким образом, чтобы оно, определяясь бытием, высвобождало ту мощь нашего существа, про которую поэт свидетельствовал:
И суровое наше сознание диктовало пути бытию!
Так вот, полагание и проектирование, являющие себя как априорные способности сознания и бытия, соответственно. Продвинувшись от полагающих способностей рационального субъекта к проектирующим способностям его бытия, мы получаем возможность критики разума, взятого еще более фундаментально (чем у Канта и всей классической традиции), а именно, разума, выступающего и в рациональном, и в экзистенциальном измерениях своего существования. А тем самым полномасштабно устанавливаются метафизически предельные основания применения разума.
Теперь о том, какое всё это имеет значение в рамках нашего рассуждения.
Во 2-й части _июльских антитезисов_ (см. по ссылке в подзаголовке поста), помимо прочего, было сказано нечто о нашем проектном отношении к миру, которое, будучи структурированным как _реальность=>воля=>смысл=>история_, является _корнем культурно-исторического творчества_. Т.ж. было сказано, что, будучи таковым, это проектное отношение задаёт полноценный контекст, в котором должна осуществляться интерпретация тех или иных актуально происходящих событий.
Сам же актуальный ход интерпретации осуществляется посредством адресации к фактам. Сегодня, адресуясь таким образом, мы суем это фактуальное содержание друг другу в нос и нещадно тычем в него друг друга лицом, пребывая в каком-то запредельно зашкаливающем остервенении, постигшем нас и наши взаимоотношения.
Совершая всё это, мы движемся в замкнутом пространстве полагаемого, представляемого как событийные факты, вкупе с фактами высказываний в интерпретационных схемах. Мы движемся в этом, испытывая остервенение от противоречий во всех своих полаганиях. И чем очевиднее кажется нам достоверность полагаемого нами содержания, тем противоречивей ситуации столкновения этих содержаний, и тем настойчивей уличения нами друг друга в домыслах ("недопустимых", но всё то ж - полаганиях). И чем больше информационно-коммуникативное поле ограничивается рамками нашего движения в замкнутом пространстве полагаемого, тем пуще нарастает наше обоюдное остервенение. Нарастает, грозя разнести всякие рамки - и те, которые задаются фактуально и интерпретационно полагаемым, и те, которые очерчивают морально положенное.
Стало быть, суть в том, что исчезает полноценный контекст. Исчезает, ввиду того что не задействованной остается проектирующая способность нашего разума. А эта способность, в свою очередь, не задействована ввиду атрофированности нашей воли. Воля же при этом неизбежно подменяется желанием (т.ж. см. 2-ю часть _июльских антитезисов_), и желаемое, представленное в виде образов на картинке (удобной схеме интерпретации), затмевает исторический смысл фактически свершающегося в реальности. И всё это сказывается на полагающих способностях разума.
Что же происходит тогда с проектирующей способностью разума, и в целом, с проектным отношением к миру, в котором эта способность укоренена? Конкретнее, здесь надо спросить, как выполняется эта способность на опыте. И вместе с тем, подразумевая, в целом, проектное отношение, спросить о том, каково условие возможности выполнения этой способности.
Такой постанов вопроса, сочетающий конкретику и целое, в котором выделяется эта конкретика, апеллирует к рассмотрению проектирующей способности разума как способности к восприятию смысла.
Речевой оборот "видеть смысл в" (чём-то), - как смысл устного или письменного высказывания, смысл знакового или символического обозначения или смысл предлагаемых практических действий, - в любом случае, подразумевает присутствие определенной возможности на фоне определенной действительности.
Применительно к смыслу, являющемуся "предметом" применения проектирующей способности разума, следует сочетать ситуационизм и фундаментальность. А именно, экзистенциальный ситуационизм, подразумевающий ситуации повседневного бытие в мире человека, и метафизику, как предельные основания этого бытия. Смысл должен тогда предстать как экзистенциально-метафизическая возможность на фоне общественно-исторической действительности.
Тогда дело в следующем.
Когда мы воспринимаем что-либо в окружающем мире, мы тоже выделяем определенную возможность, а именно, нечто как объект своего восприятия, существующий на фоне данной в ощущении реальности. Когда мы читаем текст, мы осуществляем уразумение сообщенного автором смысла, который тоже присутствует как возможность, а именно, как возможность на фоне действительности, состоящей из знаков и связанных с ними значений. Есть эмпирическая действительность, т.е. факты, как факты восприятия и наблюдения. Есть отражающая эту фактуальность знаково-смысловая действительность, которая тоже представляет собой факты, а именно, факты высказываний. И есть общественно-историческая действительность. Она так же отражается в действительности знаково-смысловой, однако здесь появляется такой существенный нюанс.
Состоит он в том, что отражаться, строго говоря, может наблюдаемое, воспринимаемое и, в широком смысле, представляемое. Это и окружающий мир, и предметы воображения, идеальные объекты, словом, опять-таки, нечто, выступающее так или иначе полагаемым содержанием опыта. Полагание включает предметы, знаки, обозначающие эти предметы, и смыслы, вкладываемые в эти знаки. Но вот, проектное отношение, присутствуя в актах представления, оно, помимо отражающей и означивающей способностей, привносит в них нечто иное. Это иное связанно с временностью, конкретнее, с экзистенциальной темпоральностью, составляющей существо нашего бытия, как исторически свершающегося.
Смыслы, которые содержит в себе эта темпоральность, насколько они включены именно в неё, настолько их следует отличать от смыслов, как структурных элементов представляющих актов сознания, наряду со знаками и обозначаемыми ими вещами. Отличаясь так, эти - бытийно-исторические - смыслы суть содержания, обращенные из целого бытийствования субъекта (vs. субъекта, представляемого по отдельности сознающим или практически действующим, оперирующим знаками или орудиями производства). Обращаясь из этого целого, эти смыслы предстают в виде конкретных вызовов-задач в конкретных ситуациях. В качестве таковых, смыслы НЕ просто считываются посредством интеллектуальных актов, как содержание актов межсубъектной коммуникации, чтобы затем воплотиться в актах, как практических действиях и взаимодействиях, НО эти смыслы воспринимаются всем бытийствующим существом субъекта. Разумеется, это восприятие возможно, если субъект действительно настроен всем своим существом именно проектно!
Т.е проектное отношение - это не линия, направленная из пункта "А", как ментального средоточия, в пункт "Б", как определенную предметно фиксированную точку в окружающем пространстве. Это отношение должно пронизывать именно всё бытийствующее существо субъекта и быть всеобъемлющим относительно самого его целокупного бытия в мире! И пронизывая/объемля так, оно должно задавать ту настроенность субъекта, которая уже будет сообщена конкретным его линейно направленным предметным актам и отношениям - интеллектуальным, коммуникативным, практическим.
Тем самым проектное отношение снабжает эти акты оптикой, точнее, настраивает ту оптику, которой они, по необходимости, уже снабжены. Как восприятие фактов и их интерпретация, а т.ж. восприятие и сообщение определенного содержания в коммуникации, нуждаются в определенной концептуальной оптике, так же в ней нуждается и процесс принятия практического решения. Равно, как и обеспечивающая этот процесс операциональная оптика т.ж. присутствует в интерпретации и коммуникации. И не только оптика практически ориентированных актов предназначена для фокусировки на чем-то решающем, но аналогичная нацеленность присутствует т.ж. в интеллектуальных (интерпретационных и прочих) и коммуникативных актах.
В любом случае, _решающее_, должное быть зафиксированным во всяком акте посредством его концептуального и операционального оптического обеспечения. Это решающее и есть смысл как та самая возможность на фоне действительности. В зависимости от контекста, эта возможность будет представать как ориентир индивидуально-личностных или общественно-групповых мировосприятия и поступков, в любом случае, речь об адресации смысла, составляющего эту возможность, к субъектности. К субъектности как экзистенциально-метафизическому авторству! В случае мировосприятия - к авторству как свидетельствованию всего, что касается истории, самого её события, будь то жизненный путь личности или эпоха в истории народа. В случае поступков, смысл адресует к авторству в мотивации индивидуального или коллективного субъекта, к их способности поступать не в силу внешних или внутренних причин, факторов и т.п., но по определенным рациональным основаниям.
Итак, бытийно-исторические смыслы как экзистенциально-метафизическая возможность на фоне общественно-исторической действительности. Проектное отношение к реальности как условие возможности вИдения так понимаемых смыслов. Удостоверив, что называется, априорную основу такого вИдения в проектном отношении, мы тем самым соотнесли проектирующую способность разума с его полагающей способностью.
Проектное отношение, пронизывающее/объемлющее наше бытие в мире в целом, собирает это целое в действительно субъектно основанную структуру. И чем пронзительней при этом становится наш проектирующий умонастрой, тем сосредоточенней наше сознание в отношение бытийно-исторических смыслов, чтобы узреть их в событиях, действиях и взаимодействиях, наполняющих актуально происходящее. И узрев как вызов, ответить на него.
Этот ответ НЕ есть реакция, НО он осуществляется именно из проектного отношения, как активной, творческой энергии. Той экзистенциально-темпоральной энергии, посредством которой мы, в принципе, способны мыслить и действовать, как и в целом, осуществлять культурно-историческое развитие, и осуществлять его по восходящей линии!
В этой энергии выполняется способность быть человеком, удостоверяя, собственно, то, что есть человек в само предельном смысле этого "есть" (=сочетание экзистенциального ситуационизма с метафизической фундаментальностью). Удостоверяется всё это глубоко _практически_! А тем самым удостоверяется содержательная подлинность и практическая действенность идеалов, представленных в виде образов и выраженных знаково-символически!
Можно сказать, трансцендентальный идеализм (кантовские критики, как концептуальное выражение духа Модерна), самая его трансцендентальная форма удостоверяется в своём полноценном (Сверх-модернизированном) статусе. А именно так, что эта форма предстает НЕ как нечто такое, что с неких "полнокровно-прагматических" позиций будет иметь "бледный вид" чего-то "субъективно-эфемерного" и "субтильно-немощного", НО эта форма удостоверяется в своем (метафизически) реальном и (экзистенциально) действительном бытии!
Однако говорилось об атрофии волевой устремленности к бытийно-историческим смыслам, сказывающейся на всех способностях разума, - прежде всего, проектирующих, и как следствие, полагающих. На вторых, сказывающейся так, что вместо воли полагается желание. А в результате этого происходит такое превращение, в котором даже фактически подкрепленные полагания, вкупе с логически последовательными полаганиями интерпретационными, тем не менее, заслоняют действительное положение вещей. Заслоняют, собственно, реально происходящее в общественно-исторической действительности.
Как мы теперь должны понимать, происходит всё это потому, что эта действительность перестает быть таким фоном, на котором волевое устремление взыскует смысла как экзистенциально-метафизической возможности.
Остается просто фон, как поле игр "полнокровной" воли к власти. И "обескровленное" идеальное оказывается питаемым только этими - волюнтаристскими - соками. Отсюда - тотальное обезначаливание всякой идентичности и превращение её в симулякры.
В давешнем феноменологическом высвечивании черт безначалия - феномена, очень трудно различимого, как по самой своей природе, так и ввиду тотальной двусмысленности управляемо-анархической среды, в которой мы сегодня неизбежно находимся, - так вот, в ходе высвечивания черт этого феномена, в качестве своеобразного феноменологического маркера выступила безмирность.
Да, именно такое состояние феноменологически свидетельствуется: проектное отношение человека к миру есть, но в нём отсутствует, собственно, мир. А именно, мир как _ценностно-смысловая структура_.
Однако тем самым наличие мира в этом качестве выступило как экзистенциально-метафизическая _мера_ в понимании субъектности и обнаружении её действительного наличия в качестве ценностно-мировоззренческой основы общественно-исторического развития.
Конкретнее, субъеткность рассматривалась в нашем феноменологическом наброске в качестве означенной основы политико-идеологических позиций. И ещё конкретнее, там, как и в данном посте, таковая основа, точнее, проблематика, связанная с её отсутствием, рассматривалась применительно к публично-политической коммуникации. Рассматривалась на предмет того, какие процессы составляют аннигиляцию мира (как ценностно-смысловой структуры) в информационно-коммуникативной сфере.
В этом ключе были выявлены экзистенциально-психологические черты безначалия, а именно: потенциализм - как черта мотивации, и калейдоскопизм - как черта мировосприятия.
Потенциализм предстал как базовая мотивационная установка, полагающая совокупность врожденных и приобретенных потенциалов человеческого естества достаточным основанием в миро-проектирующем целеполагании, - вопреки духовно-экзистенциальной основанности миро-проектирования, предполагающей ценностную регуляцию целеполагания. Человек, мотивированный исключительно реализацией свои потенциалов, подменяет ими смысл своего существования, который есть возможность, обретающаяся в мире, и обнаружение которой зависит от реализации ценностей.
Калейдоскопизм предстал как установка, в которой миро-проектирование сводится к проецированию субъективного мира на мир объективный. Человек при этом фактически подменяет своими субъективными конструкциями, собственно, ценностно-смысловую структуру мира.
И в том, и в другом случае человек действует по типу "за что купил, за то и продаю", предлагая миру лишь себя со своим видением и потенциалами. Однако, поскольку он остается в своем мирке, пусть сколь угодно разнообразном и богатом внутренне и насыщенном событиями и прочими "радостями жизни" внешне, постольку жизнь его приобретает паразитарный характер. Тем больше она приобретает такой характер, чем больше этот человек разнообразит свою калейдоскопическую картинку и распространяет свою потенциалистскую экспансию.
Разумеется, это - модель, и в самой жизни потенциализм и калейдоскопизм присутствуют в качестве тенденций, проявляющихся у кого-то в большей степени, у кого-то в меньшей. Но в том-то всё и дело, что, именно в виде тенденций, потенциализм, как превращение субъекта в совокупность потенциалов, и калейдоскопизм, как превращение мировоззрения в совокупность калейдоскопических стекляшек, присутствуя в виде таких тенденции в личностном и общественном бытии и сознании, эти экзистенциально-психологические черты приобретают в общественно-исторической действительности тот масштаб, который лишает общество субъектности, а историю - её дальнейшей перспективы!
В историософско-метафизическом смысле можно заметить, что потенциалистско-калейдоскопическая энергия, всё более упрочивающаяся в общественно-исторической действительности и публично-политической коммуникации, собственно и является источником, подпитывающим состояние постмодерн. Спроектированный модернизационным рацио железнобоко-технократический постав (см. подробнее), ещё вчера задававший глобальный мировой мейнстрим, увяз в постмодернизационном болоте.
Такова бытийно-историческая судьба человека полагающего. Её истоки не в Модерне, но исторически гораздо дальше - в т.наз. осевом времени, что датируется, примерно, периодом VIII-II вв. до н.э., - т.е. у истоков Премодерна. Согласно Ясперсу, этот период ознаменован переходом человечества от мифологической эпохи к эпохе исторической (см. подробнее: Ю. Бялый. Концепты и История).
Нынешний этап мировой истории тоже имеет черты какого-то фундаментального осевого поворота. Однако, если поворот теперь уже - от _исторического_ времени, означает ли это конец истории (который поспешили засвидетельствовать иные концептуализаторы истории, - см. подробнее: Ю. Бялый. Есть ли у мира будущее?)?...
Собственно, содержание этой заключительной части _июльских антитезисов_, при внимательном уразумении этого содержания, свидетельствует о том, что, нет, история не заканчивается. Ибо осевая суть нынешнего исторического момента состоит в переходе к сверхисторическому времени!
Дело в том, что современна ситуация обезначаливания всего и вся может быть в своем существе осмыслена как закат истины сущего, являющийся итогом исторической драмы забвения бытия. Хайдеггер, осуществивший опыт такого осмысления, при всём предельно трагическом характере своих свидетельствований о современной ситуации, тем не менее, столь же предельным образом, говорил и о глубоко светлой перспективе!
Суть в том, что сущее есть реальность, предстающая именно как положенная и полагаемая. Но вот, собственно, то, что сущее есть, самый факт бытийствования сущего, это как раз уже НЕ предмет полагания, НО то, что только и уловимо (в мысли или действии и всем нашим духовно-экзистенциальным существом) благодаря проектированию! Точнее, миро-проектированию, - в том смысле, в котором это освещено в данном посте.
В этом смысле, забвение бытия, произошедшее в результате выдвижения того, бытием чего оно является - сущего - в центр мировосприятия, как и полагание человеком самого себя тоже как определенного центрального сущего среди других его родов и видов, соответственно, самополагание человеком себя только как определенного сущего и в своей мотивации, - всё это не представляется здесь каким-то фундаментальным, и оттого будто бы тем более досадным, недоразумением. Речь у Хайдеггера всё время идет о судьбе бытия. Соответственно, общественно- и культурно- историческое развитие под знаком метафизической истины сущего, как и закат, сворачивание такого развития под этим знаком, есть лишь свидетельство исчерпания того Начала, которое расположено в осевом времени, у истоков зарождения _исторических_ форм культурного бытия человека (vs. _мифологические_ формы такого бытия). И насколько человек, экзистенциальная темпоральность его исторического самоосуществления и его высшие культуро-творческие способности, насколько всё это не только не исчерпывается полаганием, но в самом своем существе определяется миро-проектирующей способностью, настолько новая осевая ситуация самим своим фундаментальным фактом, на самом фоне своей действительности высвечивает возможность другого Начала. Того Начала, исходя из которого должно исторически свершиться событие истины Бытия!
А потенциалистско-калейдоскопическая безначальность нынешнего состояния наших бытия и сознания есть, по сути, то неизбежное, что настигает нас в этой сложной, фундаментально беспрецедентной ситуации. У Хайдеггера это состояние схватывается в концепте воли к воле, фиксирующем тот предельно трагический факт, что забвению предано самое забвение бытия (=метафизический факт забвения забыт экзистенциально).
Закат истины сущего совершается с необходимостью, а именно как завершение метафизики.
Закат происходит, во-первых, в виде крушения мира, запечатленного метафизикой, и, во-вторых, в виде исходящего от метафизики опустошения земли.
Крушение и опустошение достигают соразмерной им полноты в том, что человек метафизики, animal rationale, упрочивается в статусе трудящегося животного.
Такое упрочение статуса утверждает крайнюю слепоту в отношении забвения бытия. Человек, однако, волит себя как добровольца воли к воле, для которого всякая истина становится, тем заблуждением, в котором он нуждается [6], чтобы обеспечить себе самообман насчет того, что воля к воле не может волить ничего другого, кроме ничтожного ничто [7], в противостоянии которому он себя утверждает, не умея заметить свою собственную законченную ничтожность.
Прежде чем сможет наступить событие Бытия в его изначальной истине, должно сперва надломиться бытие как воля, мир должен быть принужден к крушению, земля - к опустошению и человек - к пустому труду. Только после этого заката сбудется через долгое время внезапная тишина Начала.
Мартин Хайдеггер. Преодоление метафизики. III.
(Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: "Республика", 1993)
Западный "субъект" по инерции продолжает инициированное Модерном самополагание (см. фрагмент выделенный чёрным маркером; плюс - ср. здесь, в выдержке из текста Франкла, такое же выделение со словами о "проекции" идеала в пустоту). Однако эти движения уже даже не суть нечто вроде реакций на фантомные ощущения. Скорее, это более похоже на конвульсии повешенного в тот момент, когда из под его ног выбили подставку (ср. лат. sub-jectum, букв. - то, что находится под).
Но вот, внезапная тишина (выделено красным маркером), в которой возымеет свое Начало событие Бытия. Новое Начало, в котором явится изначальная истина Бытия!...
Насколько уместно сказать, что тишина может быть чему-то созвучна... а для наших феноменологически заостренных взора и слуха такая возможность - в порядке вещей! И вот, поскольку тогда с нашей стороны действительно справедливо говорить о принципиальной возможности со-звучия тишины, постольку та - новоначальная - тишина должна быть обязательно созвучна тишине русской!...
Пст.Скрптм. Может быть, этот сумасшедший июль, ставший пиком этого, в целом, сумасшедшего лета, а может, и пиком этого сумасшедшего года... а может, пиком всего этого, длящегося четверть века безвременья!... так вот, может, тогда он является чем-то таким пиковым и в осевом повороте времени?!... В фундаментально архиполемическом повороте, как пиковом Супер-Антитезисе, предваряющем движение к тому Супер-Синтезу, в котором будет свидетельствоваться событие истины Бытия!...
Пст.Пст.Скрптм.
Click to view