«Жаргонные коды» и «Переписка»
Книга Андрея Владимировича Синельникова "Шифры и революционеры России" посвящена исследованию тайных методов хранения и передачи информации деятелями российского подполья - от революционных разночинцев 1860-х годов до РСДРП.
В книге разбираются не только непосредственно ранее нерасшифрованные послания революционеров друг к другу, но и подробно описываются сами системы шифрования, их эволюция, прослеживается ход развития подпольной криптографии и взаимное влияние этого процесса на успехи и провалы революционного движения.
Работа, берущая своё начало ещё 1980-х годах, насыщена множеством конкретных примеров, подробным изложением сопутствующего исторического и политического материала, автор приводит описание техники пересылки писем и нелегальной литературы и корреспонденции, раскрывает значение сокращений, псевдонимов и других необходимых атрибутов ежедневной революционной деятельности тех лет.
Один из главных выводов автора состоит в том, что пренебрежительное отношение к правилам конспирации и шифрования писем часто решало исход дела: революционеры рисковали не только своими жизнями, но и судьбами дел, которые они вели.
Из минусов работы следовало бы отметить довольно, на мой взгляд, легкомысленное отношение автора к разногласиям, имевшим место быть в до- и пореволюционной марксистской среде, выражающееся в некотором усреднении различных политических тенденций до "общереволюционных", и здесь же - излишняя (при описании) и вредная (при заключениях), сентиментальность. В целом же работа А.В. Синельникова, несомненно, заслуживает внимание современного читателя, изучающего историю революции, как богатейший материал для осмысления одной из "теневых" её сторон.
(Виктория Шаталова)
Фрагмент книги А. В. Шифры и революционеры России (Часть третья)
Глава одиннадцатая
«Жаргонные коды» и «Переписка»
Еще одна важная деталь из переписки марксистов до поры оставалась вне поля нашего зрения. Шифры были основным, но не единственным средством сокрытия партийных тайн. Очень широко практиковался язык кодов или условных терминов. Ими обозначались города, партийные предприятия, проводимые оргмероприятия и т.п.
Публикаторы «Переписки» социал-демократов свели все эти термины в единые списки, которые, по сути, являются настоящими жаргонными кодами. Код - это такой способ криптографии, когда шифруется не каждая буква, а целое слово или фраза. Например: Акулина - подпольная типография, журнал - чемодан с двойным дном, магазины - комитеты партии, счет - транспорт литературы… (350). Искровский список условных терминов содержит свыше 100 единиц, правда, большинство их абсолютно прозрачно.
Шифрование являлось очень трудоемким процессом. И, зачастую, подпольщики прибегали к так называемому «эзоповскому языку», словарному жаргону, для написания конспиративных писем. Таких примеров в большевистском архиве немало. Среди них, например, переписка Владимира Бобровского, Владимира Носкова и Леонида Красина (351). Под видом коммерческих и бытовых писем они писали целые трактаты, которые и сейчас довольно любопытно читать.
Вот, к примеру, отчет члена ЦК Носкова о посещении знаменитой подпольной типографии «Нина» в Баку:
[Spoiler (click to open)]«Только что осмотрел промыслы Монташева. Дело, несомненно, очень серьезное… Общее положение дел в нефтяной промышленности неважное (вам известно о бывших здесь пожарах, сейчас догорает последний фонтан)…».
Несмотря на очевидную ясность подобных писем, их было трудно предъявить в качестве улик арестованным революционерам. Тогда, как перехват любого зашифрованного текста однозначно указывал на нелегальные действия и являлся неопровержимой уликой.
Очень полезно было при шифровке традиционными шифрами вводить в текст элементы кода. Это значительно усложняло процесс разбора их криптоаналитиками. Ведь наиболее употребительные в революционной специфике слова заменялись редкими условными терминами. Известный деятель петербургского большевистского подполья Николай Буренин вспоминал:
«Нам техникам, имевшим дело с типографиями, складами, подпольными явками, приходилось вырабатывать свою систему шифрования. Мы в этом настолько усовершенствовались, что писали шифры со скоростью обычного письма. При этом применяли двойной шифр: переименовывали слова по известной аналогии и шифровали уже переименованные слова» (352).
Совершенно незаменим был код при сношениях телеграфом. Этот способ связи сопряжен был, однако, со значительным риском.
«Имейте в виду, что сношения телеграфом очень опасны, с телеграмм ведь снимаются копии. Старайтесь ограничиваться почтой»
- так инструктировал В. Ульянов своего корреспондента Л. Гальперина еще в 1901 году (353). Но, в крайнем случае, другого выхода не было.
Прибывший на III съезд в качестве делегата от «Сибирского союза» Викентий Гутовский (Ланцетов) неожиданно отказался участвовать в его работе. Он принял участие в параллельной меньшевистской конференции в Женеве. Тогда другой делегат от Восточного бюро ЦК РСДРП Григорий Пригорный (Крамольников), недавний член «Сибирского союза», через Надежду Крупскую отправил в Сибирь срочную телеграмму:
«1) Иркутск, Большая, магазин Цукасова, Марии Абрамовне.
2) Томск, врачу венерических болезней Броннеру.
Выставка открыта, Цукасов уже на месте, Ланцетов участия отказался, образцы сибирского музея не будут выставлены. Телеграфируйте доверенность другому… Гриша» (354).
Здесь мы имеем яркий пример «эзоповского языка». Но гораздо чаще в телеграммах ограничивались несколькими условными терминами или цифрами. Например, в 1901 году Крупская инструктировала Л. Книпович в Астрахани:
«Отсюда надо при посылке всяческих посылок всегда обозначать, что именно посылается… Можно ли по данному адресу посылать посылки с обозначением книги? Или может, можно посылать простыми бандеролями? По получении этого письма дай немедленно телеграмму.., или 1) можно (т.е. можно надписывать «книги»), или 2) отсылайте (будет значить «бандеролью»), или 3) ждите (в том случае, если оба способа негодны)» (355).
Другой пример: Предлагая провести сбор ЦК РСДРП в Стокгольме, Ленин писал в октябре 1905 года своим коллегам в Россию:
«Дайте мне телеграмму… За подписью Болеслав с одним числом, означающим дату, когда я должен быть в Стокгольме (30 = я должен быть к 30-му сентября, 2 или 3 = я должен быть ко 2 или 3 октября и т.д.)» (356).
Были и более сложные способы связи. Так известно, что в разгар революции пятого года томская революционерка Августа Кузнецова, оказавшаяся в ссылке по делу киевских искровцев, разработала подробнейший код для телеграфной переписки по части организации в Сибири забастовок и демонстраций (357).
Таким образом, буквально все виды почтовой и телеграфной связи в Российской империи использовались для оперативного контакта революционеров. И прекратить их общение можно было лишь одним радикальным способом - отменить в России почту и телеграф.
В книге разбираются не только непосредственно ранее нерасшифрованные послания революционеров друг к другу, но и подробно описываются сами системы шифрования, их эволюция, прослеживается ход развития подпольной криптографии и взаимное влияние этого процесса на успехи и провалы революционного движения.
Работа, берущая своё начало ещё 1980-х годах, насыщена множеством конкретных примеров, подробным изложением сопутствующего исторического и политического материала, автор приводит описание техники пересылки писем и нелегальной литературы и корреспонденции, раскрывает значение сокращений, псевдонимов и других необходимых атрибутов ежедневной революционной деятельности тех лет.
Один из главных выводов автора состоит в том, что пренебрежительное отношение к правилам конспирации и шифрования писем часто решало исход дела: революционеры рисковали не только своими жизнями, но и судьбами дел, которые они вели.
Из минусов работы следовало бы отметить довольно, на мой взгляд, легкомысленное отношение автора к разногласиям, имевшим место быть в до- и пореволюционной марксистской среде, выражающееся в некотором усреднении различных политических тенденций до "общереволюционных", и здесь же - излишняя (при описании) и вредная (при заключениях), сентиментальность. В целом же работа А.В. Синельникова, несомненно, заслуживает внимание современного читателя, изучающего историю революции, как богатейший материал для осмысления одной из "теневых" её сторон.
(Виктория Шаталова)
Фрагмент книги А. В. Шифры и революционеры России (Часть третья)
Глава одиннадцатая
«Жаргонные коды» и «Переписка»
Еще одна важная деталь из переписки марксистов до поры оставалась вне поля нашего зрения. Шифры были основным, но не единственным средством сокрытия партийных тайн. Очень широко практиковался язык кодов или условных терминов. Ими обозначались города, партийные предприятия, проводимые оргмероприятия и т.п.
Публикаторы «Переписки» социал-демократов свели все эти термины в единые списки, которые, по сути, являются настоящими жаргонными кодами. Код - это такой способ криптографии, когда шифруется не каждая буква, а целое слово или фраза. Например: Акулина - подпольная типография, журнал - чемодан с двойным дном, магазины - комитеты партии, счет - транспорт литературы… (350). Искровский список условных терминов содержит свыше 100 единиц, правда, большинство их абсолютно прозрачно.
Шифрование являлось очень трудоемким процессом. И, зачастую, подпольщики прибегали к так называемому «эзоповскому языку», словарному жаргону, для написания конспиративных писем. Таких примеров в большевистском архиве немало. Среди них, например, переписка Владимира Бобровского, Владимира Носкова и Леонида Красина (351). Под видом коммерческих и бытовых писем они писали целые трактаты, которые и сейчас довольно любопытно читать.
Вот, к примеру, отчет члена ЦК Носкова о посещении знаменитой подпольной типографии «Нина» в Баку:
[Spoiler (click to open)]«Только что осмотрел промыслы Монташева. Дело, несомненно, очень серьезное… Общее положение дел в нефтяной промышленности неважное (вам известно о бывших здесь пожарах, сейчас догорает последний фонтан)…».
Несмотря на очевидную ясность подобных писем, их было трудно предъявить в качестве улик арестованным революционерам. Тогда, как перехват любого зашифрованного текста однозначно указывал на нелегальные действия и являлся неопровержимой уликой.
Очень полезно было при шифровке традиционными шифрами вводить в текст элементы кода. Это значительно усложняло процесс разбора их криптоаналитиками. Ведь наиболее употребительные в революционной специфике слова заменялись редкими условными терминами. Известный деятель петербургского большевистского подполья Николай Буренин вспоминал:
«Нам техникам, имевшим дело с типографиями, складами, подпольными явками, приходилось вырабатывать свою систему шифрования. Мы в этом настолько усовершенствовались, что писали шифры со скоростью обычного письма. При этом применяли двойной шифр: переименовывали слова по известной аналогии и шифровали уже переименованные слова» (352).
Совершенно незаменим был код при сношениях телеграфом. Этот способ связи сопряжен был, однако, со значительным риском.
«Имейте в виду, что сношения телеграфом очень опасны, с телеграмм ведь снимаются копии. Старайтесь ограничиваться почтой»
- так инструктировал В. Ульянов своего корреспондента Л. Гальперина еще в 1901 году (353). Но, в крайнем случае, другого выхода не было.
Прибывший на III съезд в качестве делегата от «Сибирского союза» Викентий Гутовский (Ланцетов) неожиданно отказался участвовать в его работе. Он принял участие в параллельной меньшевистской конференции в Женеве. Тогда другой делегат от Восточного бюро ЦК РСДРП Григорий Пригорный (Крамольников), недавний член «Сибирского союза», через Надежду Крупскую отправил в Сибирь срочную телеграмму:
«1) Иркутск, Большая, магазин Цукасова, Марии Абрамовне.
2) Томск, врачу венерических болезней Броннеру.
Выставка открыта, Цукасов уже на месте, Ланцетов участия отказался, образцы сибирского музея не будут выставлены. Телеграфируйте доверенность другому… Гриша» (354).
Здесь мы имеем яркий пример «эзоповского языка». Но гораздо чаще в телеграммах ограничивались несколькими условными терминами или цифрами. Например, в 1901 году Крупская инструктировала Л. Книпович в Астрахани:
«Отсюда надо при посылке всяческих посылок всегда обозначать, что именно посылается… Можно ли по данному адресу посылать посылки с обозначением книги? Или может, можно посылать простыми бандеролями? По получении этого письма дай немедленно телеграмму.., или 1) можно (т.е. можно надписывать «книги»), или 2) отсылайте (будет значить «бандеролью»), или 3) ждите (в том случае, если оба способа негодны)» (355).
Другой пример: Предлагая провести сбор ЦК РСДРП в Стокгольме, Ленин писал в октябре 1905 года своим коллегам в Россию:
«Дайте мне телеграмму… За подписью Болеслав с одним числом, означающим дату, когда я должен быть в Стокгольме (30 = я должен быть к 30-му сентября, 2 или 3 = я должен быть ко 2 или 3 октября и т.д.)» (356).
Были и более сложные способы связи. Так известно, что в разгар революции пятого года томская революционерка Августа Кузнецова, оказавшаяся в ссылке по делу киевских искровцев, разработала подробнейший код для телеграфной переписки по части организации в Сибири забастовок и демонстраций (357).
Таким образом, буквально все виды почтовой и телеграфной связи в Российской империи использовались для оперативного контакта революционеров. И прекратить их общение можно было лишь одним радикальным способом - отменить в России почту и телеграф.