ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК ПЕТРОВСКОЙ ЭПОХИ
Петровское время знаменательно прежде всего тем, что впервые в истории русского языка главным источником для его изучения оказывается печатная продукция, изданная гражданским шрифтом. Введение последнего в 1708 году при личном участии Петра I, равно как неоднократные вмешательства царя в редактирование и издание книг, его требование писать «словами Посольского приказа», то есть не по-церковнославянски, - все это говорит об осознанном стремлении избавиться от старого литературного языка.
В заглавия некоторых сочинений, появившихся в это время, включено указание на «простой» язык. Отметим, что в истории русской культуры только в этот период - во второй половине XVII и первой половине XVIII веков - авторы и переводчики стараются определить язык, на котором их сочинения написаны, что говорит о нерешенности языковой ситуации, о своего рода «безъязычии» эпохи. Тексты, которые сами авторы называют «простыми», представляют собою значительно упрощенный церковнославянский язык; его диагностирующими признаками является наличие аориста (наряду с прошедшим временем современного образца), систематические, хотя не частые архаизмы в парадигме склонения, набор характерных местоимений, союзов и частиц.
Несколько обстоятельств препятствовало тому, чтобы лингвистическая деятельность, направленная на избавление от старого литературного языка, оказалась успешна.
Во-первых, все ведущие авторы Петровской эпохи были не только выходцы из духовного сословия, но и занимали высокие посты как в церковной иерархии, так и в церковном просвещении (как директор Московской синодальной типографии Ф. П. Поликарпов-Орлов), поэтому их борьба с церковнославянским языком осуществлялась на привычной почве этого самого языка, нормы которого они усвоили при чтении Часослова и Псалтыри, во время богослужения. Единственная перспектива, которая была им открыта, это упрощение церковнославянского языка, но при отсутствии полноценного грамматического описания языка русского, это опрощение не могло иметь ни общественно осознанных форм, ни общественно признанных целей и оставалось в пределах частной инициативы. Такой характер носила, например, языковая деятельность Феофана Прокоповича.
Во-вторых, некоторые из самых значительных литературных фигур были выходцы из Малороссии, так что в великорусских условиях, не имея возможности опереться на живую обиходную речь Москвы или Новгорода, они невольно держались церковнославянского языка. Как показывает сравнение авторских рукописей таких писателей с вышедшими из типографий изданиями этих же произведений, типографским справщикам приходилось удалять малорусские лингвистические вкрапления в церковнославянские тексты, написанные малоросскими авторами в Москве и Петербурге. Именно поэтому Петровская эпоха оставляет впечатление бурного расцвета церковнославянской письменности.
В-третьих, жанровый диапазон литературной - печатной и рукописной - продукции за первые три десятилетия XVIII века не претерпел существенных перемен сравнительно со второй половиной XVII века, не появилось тех новых жанров, которые бы дали повод для резкой смены языковой нормы. Напротив, тот жанр, который, не являясь совершенно новым, пережил в это время исключительно яркий расцвет, фактически препятствовал развитию собственно русского литературного слога. Это был жанр церковной гомилии, по ряду причин мало популярный в России XVII века и заново принесенный из Малороссии новым поколением церковных деятелей. По форме он являлся принадлежностью литературы барокко, по содержанию это была публицистика; местом произнесения гомилий служила по преимуществу придворная церковь. Их значение для развития литературного языка в России XVIII века оказалось довольно существенно.
В проповедях Петровской эпохи широкое применение нашел прием стилистического ранжирования слов по их генетическому признаку, так что латинизмы и новые европейские заимствования включались в славянскую речь как своего рода орнаментальный элемент. Вот несколько выписок из проповедей: «сего <Иисуса Христа> слышати ныне от крестной кафедры сице к нам вопиюща»; «Господь разрушил ада, брань сотворил, свободил от века держимых, таже совершивши тридневную баталию преславно воскресе от гроба»; «Иосифа не токмо от рова избавил, но вицероя [вице-короля] над всем поставил Египтом» и т. п.
Этот странный макаронический стиль не только имел обоснование в эстетике барокко, но в условиях петровской России призван был включить идеи и реалии «национального» православия в европейский, - то есть универсальный, мировой, по понятиям того времени, - контекст.
Придворная проповедь была подлинным и единственным художественным словесным жанром этого периода. Предлагаемый ею путь обмирщения и русификации церковнославянского языка обещал со временем привести к созданию нового литературного языка путем постепенной замены церковнославянских элементов русскими. Писатели и исследователи XIX века так обычно и понимали развитие литературного языка в XVIII веке: Феофан Прокопович дал первые образцы художественного творчества на почти чистом русском языке, М. В. Ломоносов закрепил первые успехи теорией трех стилей, Н. М. Карамзин придал языку благородство и светскую обходительность. В действительности, однако, языковое развитие прошло в XVIII веке через несколько, пусть малозаметных, революций.
Первая из них готовилась в совсем других языковых жанрах, далеких от какой бы то ни было художественности. Уже в 1720-е годы появилось несколько произведений письменности, целиком основанных на собственно русской грамматике и не принадлежащих при этом административному делопроизводству, для которого эта грамматика была обязательна. Самое раннее из них это перевод с французского языка политического памфлета «Разсуждение о оказателствах к миру» (СПб., 1720). Памфлет удостоился перевода с английского оригинала на французский, а затем и на русский по своей антишведской направленности. Русский переводчик не известен, но очевидно, что перевод вышел из Коллегии иностранных дел и в своем языке отражает русскую дипломатическую практику.
Приведем для образца лишь несколько строк предисловия к русскому переводу: «Автор сея книжки войну против Его Царского Величества и вспоможение Швеции за дело так неправедное и интересам, и пользе Великобритании противное почитает, что он и мнить не может, чтоб прямой Агличанин токмо и мысли о такои воине и вспоможении Швеции иметь мог, как из оной книжицы читателю ведомо будет. В протчем для лутчаго разумения сея книжки за потребно разсуждается здесь примечать, что когда Автор будто с похвалбою о нынешнем министерстве Аглинском упоминает, что он то чинит шпыняя и поступки того министерства в смех обращая, дабы тем толь явственнее всему народу неправость оных показать».
Таким же языком написано большинство статей в первом научном издании «Примечания на Ведомости», которые были приложением к газете «Санктпетербургские ведомости» и издавались Петербургской академией наук в 1728-42 годах. Оригинальные тексты создавались на немецком языке и нередко помещались в этих же «Примечаниях»; постоянным исполнителем переводов был В. Е. Адодуров, автор первой грамматики русского языка на русском языке, а также М. Сатаров и учитель Антиоха Кантемира И. Ильинский. Кантемиру, меньше других современников связанному с церковнославянским языком, принадлежат выполненные этим же простым русским слогом переводы «Писем о Париже» (1726, с итальянского) и «Разговора о множестве миров» Б. Фонтенеля (1730, опубликовано в 1740).
В первой трети XVIII века начинают появляться грамматики собственно русского языка. Хотя они создавались как практические учебные пособия по обиходному языку для иностранцев, это знаменовало приближение серьезных перемен в структуре литературного языка. Деятельность академических переводчиков закрепляла письменное употребление русского языка в относительно широком функциональном диапазоне. Таковы были предпосылки творчества и филологической деятельности В. К. Тредиаковского и Ломоносова.
А. А. Алексеев
Источник: Глазарий языка
В заглавия некоторых сочинений, появившихся в это время, включено указание на «простой» язык. Отметим, что в истории русской культуры только в этот период - во второй половине XVII и первой половине XVIII веков - авторы и переводчики стараются определить язык, на котором их сочинения написаны, что говорит о нерешенности языковой ситуации, о своего рода «безъязычии» эпохи. Тексты, которые сами авторы называют «простыми», представляют собою значительно упрощенный церковнославянский язык; его диагностирующими признаками является наличие аориста (наряду с прошедшим временем современного образца), систематические, хотя не частые архаизмы в парадигме склонения, набор характерных местоимений, союзов и частиц.
Несколько обстоятельств препятствовало тому, чтобы лингвистическая деятельность, направленная на избавление от старого литературного языка, оказалась успешна.
Во-первых, все ведущие авторы Петровской эпохи были не только выходцы из духовного сословия, но и занимали высокие посты как в церковной иерархии, так и в церковном просвещении (как директор Московской синодальной типографии Ф. П. Поликарпов-Орлов), поэтому их борьба с церковнославянским языком осуществлялась на привычной почве этого самого языка, нормы которого они усвоили при чтении Часослова и Псалтыри, во время богослужения. Единственная перспектива, которая была им открыта, это упрощение церковнославянского языка, но при отсутствии полноценного грамматического описания языка русского, это опрощение не могло иметь ни общественно осознанных форм, ни общественно признанных целей и оставалось в пределах частной инициативы. Такой характер носила, например, языковая деятельность Феофана Прокоповича.
Во-вторых, некоторые из самых значительных литературных фигур были выходцы из Малороссии, так что в великорусских условиях, не имея возможности опереться на живую обиходную речь Москвы или Новгорода, они невольно держались церковнославянского языка. Как показывает сравнение авторских рукописей таких писателей с вышедшими из типографий изданиями этих же произведений, типографским справщикам приходилось удалять малорусские лингвистические вкрапления в церковнославянские тексты, написанные малоросскими авторами в Москве и Петербурге. Именно поэтому Петровская эпоха оставляет впечатление бурного расцвета церковнославянской письменности.
В-третьих, жанровый диапазон литературной - печатной и рукописной - продукции за первые три десятилетия XVIII века не претерпел существенных перемен сравнительно со второй половиной XVII века, не появилось тех новых жанров, которые бы дали повод для резкой смены языковой нормы. Напротив, тот жанр, который, не являясь совершенно новым, пережил в это время исключительно яркий расцвет, фактически препятствовал развитию собственно русского литературного слога. Это был жанр церковной гомилии, по ряду причин мало популярный в России XVII века и заново принесенный из Малороссии новым поколением церковных деятелей. По форме он являлся принадлежностью литературы барокко, по содержанию это была публицистика; местом произнесения гомилий служила по преимуществу придворная церковь. Их значение для развития литературного языка в России XVIII века оказалось довольно существенно.
В проповедях Петровской эпохи широкое применение нашел прием стилистического ранжирования слов по их генетическому признаку, так что латинизмы и новые европейские заимствования включались в славянскую речь как своего рода орнаментальный элемент. Вот несколько выписок из проповедей: «сего <Иисуса Христа> слышати ныне от крестной кафедры сице к нам вопиюща»; «Господь разрушил ада, брань сотворил, свободил от века держимых, таже совершивши тридневную баталию преславно воскресе от гроба»; «Иосифа не токмо от рова избавил, но вицероя [вице-короля] над всем поставил Египтом» и т. п.
Этот странный макаронический стиль не только имел обоснование в эстетике барокко, но в условиях петровской России призван был включить идеи и реалии «национального» православия в европейский, - то есть универсальный, мировой, по понятиям того времени, - контекст.
Придворная проповедь была подлинным и единственным художественным словесным жанром этого периода. Предлагаемый ею путь обмирщения и русификации церковнославянского языка обещал со временем привести к созданию нового литературного языка путем постепенной замены церковнославянских элементов русскими. Писатели и исследователи XIX века так обычно и понимали развитие литературного языка в XVIII веке: Феофан Прокопович дал первые образцы художественного творчества на почти чистом русском языке, М. В. Ломоносов закрепил первые успехи теорией трех стилей, Н. М. Карамзин придал языку благородство и светскую обходительность. В действительности, однако, языковое развитие прошло в XVIII веке через несколько, пусть малозаметных, революций.
Первая из них готовилась в совсем других языковых жанрах, далеких от какой бы то ни было художественности. Уже в 1720-е годы появилось несколько произведений письменности, целиком основанных на собственно русской грамматике и не принадлежащих при этом административному делопроизводству, для которого эта грамматика была обязательна. Самое раннее из них это перевод с французского языка политического памфлета «Разсуждение о оказателствах к миру» (СПб., 1720). Памфлет удостоился перевода с английского оригинала на французский, а затем и на русский по своей антишведской направленности. Русский переводчик не известен, но очевидно, что перевод вышел из Коллегии иностранных дел и в своем языке отражает русскую дипломатическую практику.
Приведем для образца лишь несколько строк предисловия к русскому переводу: «Автор сея книжки войну против Его Царского Величества и вспоможение Швеции за дело так неправедное и интересам, и пользе Великобритании противное почитает, что он и мнить не может, чтоб прямой Агличанин токмо и мысли о такои воине и вспоможении Швеции иметь мог, как из оной книжицы читателю ведомо будет. В протчем для лутчаго разумения сея книжки за потребно разсуждается здесь примечать, что когда Автор будто с похвалбою о нынешнем министерстве Аглинском упоминает, что он то чинит шпыняя и поступки того министерства в смех обращая, дабы тем толь явственнее всему народу неправость оных показать».
Таким же языком написано большинство статей в первом научном издании «Примечания на Ведомости», которые были приложением к газете «Санктпетербургские ведомости» и издавались Петербургской академией наук в 1728-42 годах. Оригинальные тексты создавались на немецком языке и нередко помещались в этих же «Примечаниях»; постоянным исполнителем переводов был В. Е. Адодуров, автор первой грамматики русского языка на русском языке, а также М. Сатаров и учитель Антиоха Кантемира И. Ильинский. Кантемиру, меньше других современников связанному с церковнославянским языком, принадлежат выполненные этим же простым русским слогом переводы «Писем о Париже» (1726, с итальянского) и «Разговора о множестве миров» Б. Фонтенеля (1730, опубликовано в 1740).
В первой трети XVIII века начинают появляться грамматики собственно русского языка. Хотя они создавались как практические учебные пособия по обиходному языку для иностранцев, это знаменовало приближение серьезных перемен в структуре литературного языка. Деятельность академических переводчиков закрепляла письменное употребление русского языка в относительно широком функциональном диапазоне. Таковы были предпосылки творчества и филологической деятельности В. К. Тредиаковского и Ломоносова.
А. А. Алексеев
Источник: Глазарий языка