Интервью Леонида Юзефовича, автора "Тотального диктанта - 2017" (продолжение)
( начало)
- Как вообще вы себя чувствуете в современности? Как человек и как писатель. Уютно вам или нет? Хочется укрыться в книге? Или вы жадно впитываете все, что вас окружает? Дух эпохи, который может быть в вагоне метро, в телевизоре, в подъезде…
- Это все-таки разные вещи - дух эпохи в подъезде и в телевизоре. Телевизор я не смотрю уже несколько лет. Моя подружка в Питере после Беслана вынесла телевизор на помойку и больше никогда в него не заглядывала.
Я ужасно себя чувствовал, когда началась война в Донбассе. Сейчас мы все к ней худо-бедно привыкли, а поначалу это было для меня по-настоящему мучительно. Я не мог думать ни о чем другом. Я снова начал курить - перед этим бросал, не курил почти три года. Может быть, для нашего поколения это еще мучительнее, чем для молодых. Война с Украиной мне казалась чем-то из области фантастики.
- Полагаю, всем так казалось.
- Когда началась эта война, я понял, что мой привычный мир окончательно рухнул. Другие, кому повезло меньше, чем мне, и кто в начале 1990-х жил на Кавказе или в Средней Азии, поняли это на четверть века раньше. Теперь настал мой черед.
Я все-таки историк, занимался историей Восточной Европы. Я понимаю, что такое молодой национализм, как и за счет чего он функционирует. Но я не думал, что Украина с ее масштабом и нерасторжимыми, как мне представлялось, связями с Россией пойдет по пути малых наций на Балканах или в Прибалтике. О том, как отреагирует на это Россия, я, конечно, тоже не предполагал. Я ездил в начале 2010-х, при Януковиче, во Львов, в Киев. У меня там много знакомых. Они мне тогда говорили: «Года три у нас еще все продержится, потом шарахнет…» Я воспринимал это как пустые застольные разговоры, абсолютно несерьезно. А у моих собеседников рецепторы были более чуткими, чем у меня.
- А все, что происходит здесь, с нашей стороны, вам больше понятно?
- Я об этом просто меньше думаю. В силу возраста, наверное. У Давида Самойлова в поэме «Ближние страны» есть строки: «Вот испита до дна круговая, / Хмелем юности полная чаша, / Отгремела война мировая, / Наша кровная, злая, вторая, / Ну, а третья уж будет не наша». Все происходящее сейчас в России - это уже не моя война.
- Вот большой протестный митинг [26 марта], на который выходит огромное, беспрецедентное для наших дней количество молодежи - студентов и даже школьников. Каждый начинает по-своему это объяснять. Для меня это интересный момент: сыну 14 лет, и он весь извелся, находясь со мной на каникулах вне Москвы, потому что не мог быть там со своими друзьями.
[Spoiler (click to open)]
- Главные здесь слова - «со своими друзьями», точно так же происходило и в революции. Главное не то, идешь ты за красных или за белых, а что со своими друзьями. А вообще-то молодежный протест - обычная вещь и в дореволюционной России, и в Западной Европе. Вспомните хотя бы 1968 год в Париже. У нас этого давно не было, но мои дети уже переросли возраст подобных протестов, а внуки еще не доросли. Я в счастливом промежутке, когда можно не особенно тревожиться.
Антикоррупционный митинг на Пушкинской площади. Москва, 26 марта 2017 года
Фото: Александр Земляниченко / AP / Scanpix / LETA
- А что вам сегодня интересно? И зачем вам, например, фейсбук?
- Я завел себе аккаунт - так это называется? - для того, чтобы подглядывать за детьми. Хотел незаметно наблюдать, как моя дочь и мой сын - сына на фейсбуке нет, но невестка есть, - живут. Постепенно втянулся. Сам, впрочем, пишу мало, а о событиях, на которые откликаются все, никогда. В основном выкладываю цитаты, стихи, картины любимых художников. Никакой публицистики, никакого Сталина или Трампа.
- Хочу спросить вас про [Ивана] Путилина, если позволите. Почему после трех романов вы перестали писать ваши исторические детективы?
- Мое увлечение детективами продолжалось, наверное, лет десять. А потом я лет десять не писал вообще ничего. 1990-е я пережил тяжело - у меня были старые родители, маленькие дети, я был новичок в Москве, мне надо было зарабатывать на жизнь. Я работал в трех школах, поэтому просто не имел времени на сочинительство. Ничего не писал. В начале 2000-х, на волне успеха Акунина, мои старые детективы о Путилине переиздали, и они принесли мне успех, но продолжать их писать мне уже не хотелось. Сегодня я к этим книгам нормально отношусь, не стыжусь их, но и только. Хотя «Казароза» мне нравится. Там, мне кажется, передан дух времени, да и в «Князе ветра» есть хорошие монгольские страницы.
- Сегодня вы фантазируете о книге, которую можете написать, но пока руки не дошли? Фикшн или нон-фикшн?
- Нон-фикшн моего типа требует многих лет жизни. У меня их впереди нет. Однажды Алексея Толстого, после успеха «Петра I», спросили, что нужно для того, чтобы написать хороший исторический роман. Он дал замечательный совет: «Все знать и все забыть». Я, может быть, еще успею что-то узнать, но чтобы это забыть, времени у меня уже не остается.
У меня была идея написать биографию Василия Яна. Однажды я сказал об этом на радио, и мне тут же написал молодой историк Иван Просветов, сообщил, что такая книжка уже есть - он ее написал. Скоро она выйдет с моей рекомендацией на обложке. Хорошая умная книга, основанная на архивах. Василий Ян, автор обожаемых мною в детстве романов «Чингисхан», «Батый», «Огни на курганах», был человек непростой - журналист, латинист, авантюрист, чиновник особых поручений при ашхабадском губернаторе, в годы Первой мировой выполнял разведывательные миссии в Персии, в Хивинском ханстве. Потом был полковником у Колчака, редактором главной газеты Омского правительства, а закончил жизнь лауреатом Сталинской премии.
Представления о том, что служба у белых закрывала все пути в советскую литературу, далеки от реальности. Жизнь в эту схему не укладывается. Валентин Катаев воевал на деникинском бронепоезде, что не помешало ему стать героем соцтруда. Леонид Леонов тоже служил в Белой армии. Поэт Николай Асеев, друг Маяковского, во время Гражданской войны работал в официозной газете атамана Семенова в Чите. Обласканный советской критикой писатель Язвицкий, автор эпопеи «Иван III, государь всея Руси», был видным сотрудником колчаковского ОСВЕДАРМа в Омске. Успешный в 1920-х и в начале 1930-х в СССР детский писатель Сергей Абрамович Ауслендер состоял спичрайтером у Колчака. Список можно продолжить.
- Меня как-то поразил факт, что Виктор Пелевин вдохновлялся вашей книгой про Унгерна, когда писал «Чапаева и пустоту». Как вы, кстати, относитесь к Пелевину? Или не читаете его?
- Я лишь знаю, что Пелевин читал моего «Самодержца пустыни», вот и все. А что вдохновлялся им - это уже из области предположений. Ранний Пелевин мне очень нравился, до «Чапаева и пустоты» и «Generation „П“», потом я его перестал читать. Несколько раз брался, пытался прочесть, например, роман «t», но не смог. Поздний Пелевин - совсем не моя литература.
- А что из современной литературы вы читаете?
- Я читатель поэзии. Для меня опять, как в юности, это стало важно. Даже сам изредка пишу стихи, хотя не писал их лет тридцать. Хожу на поэтические вечера, особенно в Петербурге, где я везде могу дойти пешком. Дружу с поэтами. У нас есть замечательные поэты. Правда, лучшие, на мой вкус, русские поэты живут в Украине - Ирина Евса из Харькова и Александр Кабанов из Киева. Многие их стихи я знаю наизусть. Как у всех, память у меня с возрастом слабеет, но на поэзию это не распространяется.
Прозаиков читаю прежде всего тех, с кем поддерживаю дружеские связи, и еще молодых авторов. Я считаю своим долгом помогать талантливым людям из провинции или из бывших республик СССР. Кстати, пользуясь случаем, хотел бы обратить внимание на прозу талантливейшего Романа Кожухарова из Тирасполя. Западную беллетристику читаю мало, больше нон-фикшн, книги по истории, эссеистику.
- Вы - человек, написавший, в сравнении с большинством ваших современников, не очень много книг, но премиями практически все они не обижены. «Зимняя дорога» сразу двумя жюри [премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга»] сочтена лучшей книгой года. Я бы тоже, наверное, под этим подписался. Для вас это важно?
- Для всех нас важно признание и деньги. Если то и другое сочетается, как в случае с премиями, это гораздо приятнее, чем получить то и другое по отдельности. Гонорары у нас не высоки, поэтому те деньги, которые мы получаем в придачу к премиям, существенны. Писатель - человек норы, он сидит дома один, а не работает в коллективе, как кинематографист или музыкант. Премия для нас - способ явить себя миру. Для писателя они важнее, чем для людей кино или театра, поэтому и скандалы вокруг литературных премий острее. Здесь выше ставки, чем в других видах искусства. Да и в последние годы все-таки премии продают книги, тиражи возрастают. Моя «Зимняя дорога» хорошо продавалась и продается, хотя я писал ее скорее для себя, без всякого расчета на читательский успех.
- У вас есть объяснение, почему?
- Наверное, есть. Я работал над ней в разгар войны в Донбассе, для меня это было и бегство от реальности, и попытка на историческом материале что-то об этой реальности сказать, ничего не говоря о ней прямо, не держа фигу в кармане. Мы живем в одной продолжающейся истории, никакой другой у нас нет. Иногда мертвые, если написать о них честно, могут объяснить нам, живым, то, что сами мы сформулировать не можем. Или можем, но боимся, чтобы не было слишком больно.
Антон Долин
Источник
«Не отрицаю моей упорной борьбы с советской властью» Фрагмент нового документального романа Леонида Юзефовича о Гражданской войне
Meduza
12:53, 6 августа 2015