400 лет со дня смерти Шекспира
Алексей Васильев рассказывает, как экранизировали произведения британского классика в разные десятилетия и почему спустя четыре века они остаются живее живых.
СССР, 1978 год, жизнь муравейника. Радиотелеэфир пропитан елеем напутственных речей передовиков производства и паточных песнопений пионерских хоров. Всякие спонтанные порывы вязнут и мрут в нем как мухи. Мы сделаем все для того, чтобы вам не пришлось думать самим.
В этот самый момент Алла Пугачева рядится в плащ вроде тех, что носили монахи-капуцины, спускается в доисторический эстонский грот и, ударив кулаком по камню скалы, словно чтобы высечь искру ее древней силы, принимается бросать с экрана головешки строк 90-го сонета Шекспира: «Уж если ты разлюбишь - так теперь, теперь, когда весь мир со мной в раздоре. Будь самой горькой из моих потерь, но только не последней каплей горя». Когда она меняет слова канонического пастернаковского перевода на те, что кажутся ей более созвучными, - «Пусть долгая (вместо «бурная») не разрешится ночь тоскливым (вместо «дождливым») утром, утром без отрады», - ее голос уже набрал силу заклинания, и потоки горячей крови ринулись в сердца.
В фильме
«Женщина, которая поет» (1979, режиссер Александр Орлов) она повторит этот сонет среди более прирученных зодчеством, хотя и весьма живописно запущенных камней моста XVIII века в подмосковной усадьбе Марфино, но плащ останется тем же. Монашествовать не запрещает никакая цивилизация; монашествующих встречают почтением или благоговейным страхом. Мы тогда монашествовали в Шекспире, благо он был слишком древен, чтобы вступать в классовую борьбу, а стих тек слишком гладко, чтобы не усладить любые уши. А меж тем он срывал со всего сущего наряды обычаев и привычки, оставляя жизнь как оголенный провод, которым правят только два заряда: смерть и любовь.
Click to view
В ту пору шекспировские сонеты прописались во всех замазанных красным республиках антидотом красногалстучным рифмам. В латышском детективе
«Смерть под парусом» (1976, режиссер Ада Неретниеце) Мирдза Мартинсоне брала гитару и исполняла на менестрелеобразную музыку Паулса 121-й: «Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть». В телевизионной «Кинопанораме» за рояль усаживался Микаэл Таривердиев и увлекал в 102-й: «Люблю - но реже говорю об этом, люблю нежней - но не для многих глаз».
Но не только сонеты. Режиссер Григорий Козинцев создал две титанического дыхания экранизации шекспировских трагедий -
«Гамлет» (1964) и
«Король Лир»(1970), - где новоизобретенный под эффектные зрелища формат широкого экрана был нужен не ради эффектных демонстраций тронных залов, а чтобы по нему, как перекати-поле, носилась черно-белая светотень напряженной мысли и жестокого действия. В государстве, где самоубийство было уголовно наказуемым поступком, народный артист Смоктуновский в обличьи принца Датского вел, окруженный людьми, монолог, где взвешивал преимущества и опасности добровольного конца, помогая разложить все по полочкам всякому, кто в своей горячке и под хор негодующего осуждения сам на это не способен. Когда цензура вырезала из зарубежных лент кадры с колотыми и открытыми ранами, Лиру вырывали глаза, предупреждая, что плоть не только спортивный снаряд, в чем убеждали победы наших олимпийцев, но и тот еще пыточный станок - на случай оправдания новых войн, которые не заставят себя ждать.
Вступившим в орден Шекспира дозволялось заглядывать не только в глаза страху, но и любви в тех ее земных проявленьях, которые во всех прочих случаях советские Уголовный кодекс и цензура немедленно пресекали. На Каннском фестивале 1956 года толпа охотников за автографами так притеснила советскую артистку Лучко к газетному ларьку, что выдавила ею стекло. Клара Степановна потом часто рассказывала в «Кинопанорамах», как расплакалась перед газетчиком - мол, где ж я найду вам деньги компенсировать замену стекла, а тот ответил: «Что вы, для меня это лучшая реклама, я завтра же заткну пробой картонкой с надписью «Это стекло выдавила исполнительница роли девушки-пажа из
«Двенадцатой ночи»!» Шекспировская комедия в постановке Яна Фрида - 20 лет спустя он вернется в первую обойму с непревзойденной «Собакой на сене» - пела оттепель яснее и чище прицельно-оттепельных фильмов: там дама склонялась к ухаживаниям пажа, не признав в том переодетую девицу, а молодой дворянин так извелся от нежности к мальчишке, как две капли воды похожем на свою сестру, в которую тот был влюблен, - этот последний загиб позже вернется к нам слово в слово, только уже безо всякого маскарада, в романе Жана Жене «Кэрель», - что в какой-то момент решил оставить борьбу и отдаться чувствам.
Как кошку от привязанных хулиганом к хвосту гремучих консервных банок, Шекспир последовательно освобождал жизнь от грузов, навязанных ей религией и цивилизацией, так как же было не посмеяться над условностью сексуальной ориентации? Кстати, единственной довоенной экранизацией Шекспира, за которой специалисты признают соразмерность его трагедийности, был немецкий «Гамлет» (1920, режиссеры Свенд Гаде и Хайнц Шалль), в котором принц в исполнении датской кинодивы Асты Нильсен был женщиной, чей пол из соображений наследования скрыла при рождении мать, - а тогда становились яснее ясного и его/ее не по-сыновьи близкие и брутальные одновременно взаимоотношения с матерью, и садо-мазохистское поведение с Офелией, и то чувство покоя и уместности, которое он испытывал только с Горацио, - все то, что впоследствии так выпукло, со всеми свойственными его манере вздорностью и напыщенностью покажет, да толком не объяснит Лоренс Оливье в своей киноверсии 1948 года. В 1983 году Алла Пугачева вернется на большой экран с еще одним сонетом Шекспира в картине «Любовью за любовь» (режиссер Татьяна Березанцева), второй уже за десять лет советской кинопостановке шекспировской комедии «Много шума из ничего» (
первая, 1973 года, работы Самсона Самсонова, станет стартовой площадкой для таких двух разноплановых икон нашего шоу-бизнеса, как Константин Райкин и Татьяна Веденеева, а третью главную героиню фильма, Галину Логинову, обессмертит ее будущая дочь, Милла Йовович). Так вот, сонет - его слова гласят: «Все страсти, все любви мои возьми - от этого приобретешь ты мало. Все, что любовью названо людьми, и без того тебе принадлежало. Тебе, мой друг, не ставлю я в вину того, что овладел всем тем, чем я владею, но я в одном тебя лишь упрекну: ты пренебрег любовию моею. Ты нищего лишил его сумы. Но я простил пленительного вора». И хотя слова пела женщина, публике, уже хорошо знакомой с сонетами на эстраде, было известно, что писаны они мужчиной.
Сметающая наряды наименований и обнажающая суть вещей необоримая любовь побуждает 13-летнюю Джульетту Капулетти за 400 лет до Ролана Барта воскликнуть: «Что есть Монтекки? Разве так зовут лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Франко Дзеффирелли в
киноверсии 1968 года освободил веронских любовников от нарядов в прямом смысле: в утренней сцене после ночи любви 16-летние исполнители представали прекрасно обнаженными. Это был серьезный удар по моральному облику советских кинотеатров, даже если б картину сопроводили грифом «Дети до 16», но въедливый итальянец дошел до того, что на московских премьерных показах лично стоял у входа и следил, чтобы всех ровесников героев пьесы пропускали в зал. Фильм произвел взрыв: в СССР его посмотрело 36 миллионов зрителей (для сравнения: сеансы «Аватара» у нас посетило ровно в три раза меньше народу), Оливия Хасси вошла в пятерку лучших актрис года по опросу читателей «Советского экрана», а Леонард Уайтинг, босой, при гитаре и вывезенной с Кариб женой-моделью, вскоре целый день принимал у себя дома корреспондентку комсомольского журнала «Ровесник», чей почтовый ящик просто не выдержал натиска писем с вопросами к кумиру.
Фильм не сходил с наших экранов шесть лет, а на излете его проката у нас начали появляться собственные постановки о школьной любви -
«Школьный вальс»,
«Вам и не снилось». Последняя картина с враждой семей влюбленных не только сюжетно приближена к шекспировской пьесе, тем еще есть сцена, где класс проводит обсуждение после культпохода на американский мюзикл
«Вестсайдская история» (1961, режиссеры Роберт Уайз и Джером Роббинс), где Монтекки и Капулетти превратились в две враждующие нью-йоркские банды - белых и пуэрториканцев. В 1997 году Ромео и Джульетта вернутся в качестве представителей современных враждующих банд, только уже флоридских, в богато орнаментированной золотыми фиксами и бандитской геральдикой
киноверсии База Лурманна, где половодью чувств, пробужденных Джульеттой в Ромео - Леонардо Ди Каприо, поспособствует марка, которой он закинется перед балом.
Героев Шекспира потому так легко пригласить в любую современность, что их создатель всегда занят по большому счету только тем, чтобы отчищать зерна вечного и истинного от плевел нанесенного культурой и политикой, а зерна эти едины во все времена. Так, кинематографисты разных стран призывали Гамлета в свое сегодня, чтобы разобраться со своими проблемами: западные немцы - с проклятием нацистского прошлого («Дальнейшее - молчанье», режиссер Хельмут Койтнер, 1959), французы - с тем обозначившимся на излете 50-х конфликтом старшего поколения сытых, но ограниченных бонвиванов и младшего эрудированных, но неврастеничных интеллектуалов, который в итоге привел к студенческой революции 1968 года («Офелия», режиссер Клод Шаброль, 1963), американцы - с вытеснением реального жизненного пространства медийным («Гамлет», реж. Майкл Алмерейда, 2000).
Особенно симпатичен гамлетовский случай Акиры Куросавы, который дважды забрасывал шекспировских героев в пекло междоусобиц феодальной Японии (
«Трон в крови», 1957, по «Макбету», и
«Смута», 1985, по «Королю Лиру»). В 1957 году в Японии был напечатан первый детективный роман Сэйтё Мацумото «Точки и линии» - и в конце 50-х японский экран стал одной сплошной экранизацией его книг, где затейливые расследования убийств приводили к разоблачению целых коррупционных схем. Куросава не мог остаться в стороне, но и не мог не выступить круче других, и поэтому он остроумно увидел самый крутой сюжет на эту тему в «Гамлете», переведя его в мир гоночных машин и многоэтажных корпораций и найдя земное объяснение даже призраку в лучшем японском нуаре всех времен
«Плохие спят спокойно» (1960).
Хотя фрагменты шекспировских постановок начали переносить на экран еще в 1899 году, отцами киношекспириады считают двух очень разных и могучих деятелей театра и кино, совместивших профессии актера и режиссера, - англичанина Лоренса Оливье и американца Орсона Уэллса. Годом, когда Шекспир стал обязательной частью кинорепертуара, следует признать 1948-й, когда в венецианском конкурсе столкнулись «Гамлет» Оливье и «Макбет» Уэллса. Послевоенные создания, оба дышали ужасом. Являющийся в тумане и под записанные на 14 звуковых дорожек стоны и крики призрак отца Гамлета у Оливье - прямой прародитель Дарта Вейдера и главная причина пересмотреть сегодня эту двух с половиной часовую клинически достоверную, но совершенно бессмысленную хронику одного истерика. У Уэллса ведьмы с деревянными вилами прячут лица под седыми лохмами, как героини японских «Звонков», лепят глиняную фигурку Макбета и тычут в свирепое небо деревянными вилами - но главным аттракционом сжатого полуторачасового фильма, который лучше любого пророчества даст почувствовать шкурой, как промелькнет жизнь и никому не дано успеть оглянуться и опомниться, прежде чем станет поздно, становится ураганный актер: крупный план, где он переспрашивает ведьм, а точно ли сбудется их, по его мнению, сулящее ему вечную жизнь предсказание, и складывает физиономию в рожицу мальчишки, которому пообещали все и небо в придачу, - лучшее, что сыграно человеком на экране вообще.
У каждого из них было по три шекспировских фильма. Первая из лент Оливье,
«Генрих V» (1944), была выполнена как представление в представлении - нас приглашали в театр «Глобус» 1 мая 1600 года со всеми его тогдашними чудачествами, где дают первый показ пьесы. Потом, как мы рассказали, было много всего, вплоть до японского детектива с разбитыми «крайслерами». Но сегодня люди идут в кино на Шекспира снова в первую очередь для того, чтобы оказаться внутри английского театра и посмотреть спектакль. Из трех постановок Шекспира, вышедших у нас в прокат в прошлом году, самой рентабельной, шедшей, в отличие от двух других, при полных залах оказался не осовремененный
«Цимбелин» (режиссер Майкл Алмерейда), разыгранный американскими звездами в среде байкеров-наркоторговцев, и не призванный явить зычный гений Майкла Фассбендера в обрамлении натуральных пейзажей Шотландии
«Макбет»(режиссер Джастин Курцел), а прямая трансляция спектакля Национального театра
с Бенедиктом Камбербатчем в роли Гамлета. Видимо, отделение зерен от плевел, за которым мы идем к Шекспиру, сегодня настолько научный, требующий отстраненности от действительности опыт, что условность и сама атмосфера театра с его отрезвляющим кашлем зрителей необходимы, чтобы он состоялся. Ну и конечно, порывистый Камбербатч. В конце концов, то, о чем толкует Шекспир и его лучшие интерпретаторы, и сводится к простой и ясной истине: человек тем и хорош, что жив.
Материал подготовлен в партнерстве с Британским советом в рамках Года языка и литературы Великобритании и России-2016. Всю дополнительную информацию о событиях года можно найти на
britishcouncil.ru Источник