О голосе автора, никогда не равном голосу персонажа - но часто звучащем сквозь него
Оригинал взят у t_kasatkina в о голосе автора, никогда не равном голосу персонажа - но часто звучащем сквозь него
В случае романов Достоевского регулярно всем хочется одной вещи: найти, где тут уже говорит не герой, а сам автор. Пресуппозиция должна здесь быть абсолютно непреступаема: там где говорит герой Достоевского, голоса автора в его абсолютной и окончательной ипостаси мы НИКОГДА не слышим. Даже в случае со старцем Зосимой (а не только с подпольным человеком). Потому что Достоевский недаром так часто использует повествователя или повествование от лица героя - он делает это для того, чтобы мы не путались. Однозначно - говорит подпольный человек. Всё. Потому что Достоевский умеет говорить СКВОЗЬ голос героя. Как правило - и это очень ясно видно в «Братьях Карамазовых», он использует ту часть слова, которую герой не задействовал, не актуализировал в данном контексте. Один из примеров того, как это у него получается. Госпожа Хохлакова, замечательный персонаж, который очень много болтает, как только появляется, - и поэтому дает автору богатую возможность разместиться в ее речи. А поскольку она дама взбалмошная и иногда бестолковая - то этот материал становится просто богатейшим. Вот, например, случай со старцем Зосимой, от которого все ожидали посмертных чудес, а он вместо этого провонял. И Ракитин рассказывает Алеше, что госпожа Хохлакова прислала ему письмо, где она пишет, что не ожидала от такого почтенного старца, как старец Зосима, «такого поступка». Ракитин подчеркивает: «так ведь и написала - поступка!» Это очень смешно на уровне, на котором говорит госпожа Хохлакова. Но что у нас получается на уровне авторского слова? Старец Зосима, по сути, сыграл для Алеши ту же роль, что великий инквизитор сыграл по отношению к «миллионам невинных младенцев» - взрослых людей, которых он обратил к себе, а не к Богу. Потому что Алеша пришел в монастырь, где встретил старца - не Бога. Бога он встретил только в главе «Кана Галилейская». Он Лизе Хохлаковой прямо скажет, что в Бога-то он, может, и не верит. Он любит и верит в своего старца. Старец Зосима абсолютно этого не хотел - в отличие от великого инквизитора. Здесь это делается не за счет желания ведущего - а за счет желания ведомого. И вот теперь - если бы старец Зосима действительно после смерти начал «чудеса отмачивать» (по счастливому выражению Ракитина) - то Алеша абсолютно укрепился бы в этой своей позиции. И ему и не нужен был бы Бог - у него есть старец. И тогда Зосима (и Хохлакова нам дает понять, что он это делает совершенно сознательно и в соответствии со своей волей! - ибо это его ПОСТУПОК) отступает в область действия законов природы, чтобы показать разницу между собой и Богом. И потом, в главе «Кана Галилейская», он является для Алеши именно проводником к Тому, Кто есть «Солнце наше» (и на Кого Алеша сам, без старца, «боится смотреть»).
То есть - госпожа Хохлакова сболтнула, спустословила. А Достоевский, пользуясь этим ее пустым словом, выстраивает свою грандиозную концепцию, противопоставляя таким образом Зосиму - великому инквизитору. Вот так соотносится речь персонажа и речь автора. Поэтому - еще раз - никогда, когда говорит персонаж, мы не слышим именно в этих дискурсивных словах голоса автора. Потому что голос автора проявится в гораздо более сложной конструкции - и выразит нечто гораздо более сложное и гораздо более грандиозное, чем звучит в словах персонажа - даже если это персонаж - старец Зосима.
В случае романов Достоевского регулярно всем хочется одной вещи: найти, где тут уже говорит не герой, а сам автор. Пресуппозиция должна здесь быть абсолютно непреступаема: там где говорит герой Достоевского, голоса автора в его абсолютной и окончательной ипостаси мы НИКОГДА не слышим. Даже в случае со старцем Зосимой (а не только с подпольным человеком). Потому что Достоевский недаром так часто использует повествователя или повествование от лица героя - он делает это для того, чтобы мы не путались. Однозначно - говорит подпольный человек. Всё. Потому что Достоевский умеет говорить СКВОЗЬ голос героя. Как правило - и это очень ясно видно в «Братьях Карамазовых», он использует ту часть слова, которую герой не задействовал, не актуализировал в данном контексте. Один из примеров того, как это у него получается. Госпожа Хохлакова, замечательный персонаж, который очень много болтает, как только появляется, - и поэтому дает автору богатую возможность разместиться в ее речи. А поскольку она дама взбалмошная и иногда бестолковая - то этот материал становится просто богатейшим. Вот, например, случай со старцем Зосимой, от которого все ожидали посмертных чудес, а он вместо этого провонял. И Ракитин рассказывает Алеше, что госпожа Хохлакова прислала ему письмо, где она пишет, что не ожидала от такого почтенного старца, как старец Зосима, «такого поступка». Ракитин подчеркивает: «так ведь и написала - поступка!» Это очень смешно на уровне, на котором говорит госпожа Хохлакова. Но что у нас получается на уровне авторского слова? Старец Зосима, по сути, сыграл для Алеши ту же роль, что великий инквизитор сыграл по отношению к «миллионам невинных младенцев» - взрослых людей, которых он обратил к себе, а не к Богу. Потому что Алеша пришел в монастырь, где встретил старца - не Бога. Бога он встретил только в главе «Кана Галилейская». Он Лизе Хохлаковой прямо скажет, что в Бога-то он, может, и не верит. Он любит и верит в своего старца. Старец Зосима абсолютно этого не хотел - в отличие от великого инквизитора. Здесь это делается не за счет желания ведущего - а за счет желания ведомого. И вот теперь - если бы старец Зосима действительно после смерти начал «чудеса отмачивать» (по счастливому выражению Ракитина) - то Алеша абсолютно укрепился бы в этой своей позиции. И ему и не нужен был бы Бог - у него есть старец. И тогда Зосима (и Хохлакова нам дает понять, что он это делает совершенно сознательно и в соответствии со своей волей! - ибо это его ПОСТУПОК) отступает в область действия законов природы, чтобы показать разницу между собой и Богом. И потом, в главе «Кана Галилейская», он является для Алеши именно проводником к Тому, Кто есть «Солнце наше» (и на Кого Алеша сам, без старца, «боится смотреть»).
То есть - госпожа Хохлакова сболтнула, спустословила. А Достоевский, пользуясь этим ее пустым словом, выстраивает свою грандиозную концепцию, противопоставляя таким образом Зосиму - великому инквизитору. Вот так соотносится речь персонажа и речь автора. Поэтому - еще раз - никогда, когда говорит персонаж, мы не слышим именно в этих дискурсивных словах голоса автора. Потому что голос автора проявится в гораздо более сложной конструкции - и выразит нечто гораздо более сложное и гораздо более грандиозное, чем звучит в словах персонажа - даже если это персонаж - старец Зосима.