По поводу героического в творчестве
- к вопросу: если спрос рождает предложение, то чем порождён сам этот спрос? »»» ...
инфо.повод по наводке felix_edmund
29 января 2015
Константин Сёмин
Рок-лоботомия, часть 3. «Последние герои»: от Брюса Ли до Кая Метова
Итак, существовали ли внешние силы, готовые воспользоваться ослабевшим иммунитетом советской системы, утратившей революционный импульс 20-х, 30-х и 40-х, погрязшей в потребительские и мещанстве? Да, конечно. Стала ли рок-музыка разрушительным вирусом, ускорившим этот процесс? Конечно, да.
Что бы там себе ни фантазировал Аристотель, популярное искусство - это способ САМОвыражения масс. Среди многих возможных вариантов слушатель/читатель находит музыку/литературу, которая в максимальной степени соответствует его настроению, озвучивает его мысли. Таким образом, он не просто делегирует другому - как ему кажется, более талантливому - человеку возможность выразить то, что наболело, но также ищет, находит и приобщается к некоему коллективу единомышленников («Ты не один»).
Читать целиком
В принципе, это крайне насущная по своей злободневной проблематике тема - формирование мировоззренческих гетто на субкультурной, субполитической, субрелигиозной и проч. основе. Но, вот, что касается этого самого "делегирования другому, более талантливому, возможности выразить то, что наболело".
Тут наболевшим становится уже сама та тонкая грань между ответственностью творца, выступающего выразителем, и ответственностью воспринимающего творчески произведенное и находящего в нём выражение определенного ценностно-мировоззренческого содержания.
И вот, в таком ключе, о Викторе Цое, вспоминаемом сегодня и как поэт-выразитель духа времени, и как больше чем поэт - в связи с 25-летием трагической гибели.
Сначала - общая характеристика, которая дается в материале инфо.повода образу, созданному Цоем:
В пантеоне рок-идолов 80-х Виктор Цой занимает особое, эксклюзивное место. Он - не какой-то там мурлыкающий себе под нос Гребенщиков. Он - последний герой. Все остальные в сравнении с Цоем - просто банальные «алкоголики, тунеядцы и хулиганы». Цой же для разуверившегося поколения 80-х занял место Павки Корчагина, Молодогвардейцев, Неуловимых Мстителей. Однако если герои прежнего времени были героями-созидателями, то Цой с самого начала метил в герои-разрушители. В перестроечные байроны, не верящие ни во что, кроме «крепко до боли сжатого кулака».Теперь о том, что, собственно, "тема героя не раскрыта":
... этот удивительный образ рокера-птушника-алкоголика-тхеквондиста с обязательной сигаретой в зубах, машущего ногами из фильма в фильм.
День вызывает меня на бой.
Я чувствую, закрывая глаза,
Весь мир идёт на меня войной.
...
Кто судьбою больше любим,
Кто живёт по законам иным
И кому умирать молодым.
Ради чего умирать? Во имя чего? Нет ответа. Герой Цоя - это не Чацкий, не Овод, не Раскольников. Это вообще не пойми кто. Он не имеет никакой цели. Почему? Потому что под отсутствие цели легко подогнать любую цель. Вакуум смысла можно заполнить хоть паклей, хоть стекловатой, хоть алмазами, хоть человеческими потрохами. Цой просто наматывает на себя шарф, садится в поезд и уезжает куда-нибудь, где можно «не остаться в этой траве». Однако всем нам, остающимся, он постоянно намекает, что тоскливый совок скоро закончится, а затем начнётся настоящая веселуха. Дескать, спите-спите, и пусть вам «слышится стук копыт».И, наконец, о том, тема чего раскрыта в образе "последнего героя":
Завтра кто-то, вернувшись домой,
Застанет в руинах свои города.
Завтра где-то, кто знает где,
Война, эпидемия, снежный буран...
Какой выход предлагается? Правильно: «следи за собой, будь осторожен». За собой. Каждый умирает в одиночку. Надеяться не на кого, ведь «некому, кроме звезды, нам помочь». Спасайся сам. Что будет с окружающими - плевать.
И как настоящий пророк и гений Цой оказался абсолютно прав. Через некоторое время «стук копыт» услышали в каждом советском захолустье. А вместе с ним и войну, и эпидемию, и снежный буран. Теперь вот дожидаемся «чёрных дыр».
Невероятная прозорливость. Впрочем, она ведь свойственна всем гениям, верно? И если Блок мог предчувствовать революцию, то почему Цой не мог предчувствовать распад государства?
Вот только, Блоку, кажется, никто не нашёптывал на ухо - «Ne nado musorit!». Так вот. Сначала по поводу того, что, собственно, является центральной темой цикла материалов, один из очерков которого послужил инфо.поводом. Тема информ-инструментария "рок-лоботомии". По этому поводу - коротко, потому что у нас здесь это уже периферийная тема.
(Напомним, о чём вначале поста, в центре у нас - тонкая и трудноуловимая грань в понимании ответственности,
- с одной стороны, автора - за то, как отзовутся продуцируемые им образы и мессиджи,
- с другой стороны, воспринимающего этот продукт - ровно за то же, но в связи с делегированием автору роли выразителя определенного ценностно-мировоззренческого содержания).
Как известно (из первых уст - см. подробнее), перестроечная технология проста, как всё... технологически эффективное: "ударить Лениным по Сталину и сталинизму", ну, и далее - без остановок: по Ленину и революционизму - "социализмом с человеческим лицом", а по последнему - "рыночными рельсами", переход на которые оказывается необходим, ввиду того что "преступная сов.система не реформируема" (см. т.ж. в тему: _формула перестройки_).
Да, просто, как всё... ставшее по ту сторону идеального: ударять одним выразителем идеалов и ценностей по другому выразителю идеалов и ценностей - до полного лишения идеалов практической действенности, ввиду полного отчуждения носителей этих идеалов от ценностей (см., подробнее, фрагмент цикла _Вызов геттоизации_).
Это всё предварительное - к следующими моментами.
Сёмин, безусловно, вменяемый патриотический журналист. Каковую вменяемость, увы, приходится специально подчеркивать, т.к. сегодня далеко не всё журналистское является патриотичным, и далеко не всё то, что патриотично, оказывается вменяемым (именно в результате вышеозначенных ударов по носителям идеалов/ценностей). Так вот, журналист Сёмин сочетает в себе патриотичное с вменяемым. Однако, тем паче!...
Во-первых, вот тот, между прочим утвержденный, тезис: "популярное искусство - это способ САМОвыражения масс". Тезис вполне верный и в данном контексте уместный, но сопровождаемый вот такими, совершенно обескураживающими в устах вменяемого патриотичного журналиста, заявлениями: "Что бы там себе ни фантазировал Аристотель".
Это, вообще, что?... Аристотель - "коллега по журналистскому цеху"?... Нет. А что тогда?... Может, массмедиа - способ САМОвыражения журналиста?!...
Однако, это, так, тоже - между прочим. Главное же, во-вторых, собственно, то, что и в данном случае, по-своему, затрагивает тему ударов по идеалам/ценностям в лице авторов, являющихся носителями этих нематериальных активов.
Ключевым должно быть различие, в котором автор предстаёт
- как масскультурная фигура - выразителем умонастроений общества, находящегося в определенной исторической ситуации, а именно, ситуации перехода от великой эпохи к безвременью
vs.
- как поэт - выразителем ценностно-мировоззренчески универсального содержания, адресуемого конкретно этому обществу конкретно в этом его актуально-историческом местопребывании.
Разумеется, речь не о некоем, типа, "параллельном" одно другому положении этих измерений. Дескать, за формами "экзотерического" масскульта скрыто нечто "эзотерическое", "не для средних умов" (см. в тему очерк цикла _О прибытии/убытии ..._). Дело в следующем.
При всех противоречиях позднесоветского общества, у его граждан имелось взыскание идеалов и возможностей их претворения в жизнь. Учитывая это, Цой выступал выразителем запроса этого общества на героическое в образе жизни, поступках и отношениях. А общественный запрос, - и с высокими устремлениями, и вообще, - это, очевидно, нечто качественно иное, нежели спрос на что-то, что можно "схавать", и производство чего можно наладить, для того чтобы можно было "хавать" массово.
Между прочим, это вновь адресует к теме _интрепретационно-конфликтологического различия: низшие vs. высшие языковые средства_ (см. 6-й блок цикла _К интерпретационной конфликтологии_). Из того, что говорилось об этом различии, вот - наиболее ключевое в контексте проводимой здесь проблематизации:
дело в том, что и сами концептуально-методологические средства, как и, в целом, языковые средства, могут подразделяться на низшие и высшие. Причем, маркером здесь будет отнюдь не наличие/отсутствие в устной или письменной речи сложных вербальных форм и дискурсивных конструкций. Но требуется, одновременно, простое в самой формулировке задания и сложное в своём исполнении - чтобы языковые средства выражали целостность восприятия, сочетая её с целевой перспективой действия; и чтобы, при этом, упреждались те превращения, в которых цели подменяются средствами, а целое - частями.
Вроде бы, всё просто. Например, метафора - это высшее языковое средство. А, например, "концепт-хоум" или "концепт-дизайн" - это языковые средства низшего порядка. На практике выходит наоборот.
И это особенно кстати упомянуть в случае творчества Цоя, где посредством простых масскультурных форм как раз таки успешно решалась сложная задача воспроизведения ценностно-мировоззренчески универсального содержания.
Поскольку это содержание центрировано культурно-идентичностными кодами, которые пронизывают целое культурно-исторического опыта и, тем самым, сосредотачивают его миро-проектную целестремительность, постольку живая, творческая энергия может питать отношение людей к идеалам современной эпохи. Соответственно, содержание, выраженное в формах той или иной степени сложности, пусть бы и в предельно простых формах, оно реально способствует осуществлению той возможности, при которой люди _самостоятельно_ наполняют смыслом энергию претворения идеалов в жизнь конкретно в этой актуально-исторической ситуации, при всех имеющихся в ней противоречиях.
Однако требовать от автора, сообщающего в своём творчестве это содержание, чтобы он ещё снабдил продукт своего творчества готовыми экзистенциальными смыслами-решениями, такое, очевидно, будет свидетельством какого-то совершенно инфантильного отношения к творчеству.
Особенно же, такое требование неуместно в случае такой предельно противоречивой и двусмысленной ситуации, какая имела место в позднесоветском обществе.
Кто сделал эту ситуцию двусмысленной?... Ответ здесь будет аналогичным тому, который, на вопрос Родиона Романыча: "Так кто же убил?", дал Порфирий Петрович: "Вы и убили-с..." (см. в тему). То есть _само общество попустило_ своему впадению в двусмысленное состояние. А парт.элита, выродившаяся в результате этого попущения, только потворствовала ему и делала на нём свой предательский гешефт.
Конечно, двусмысленность усугубляется этой самой масскультурной "героизацией" Цоя. Как будто творческий человек, - "слепивший из того, что было" свой образ и полюбленный в этом образе массами, - непременно обязан ещё возглавить их и куда-то повести.
Однако, в том-то и дело, что не обязан! Когда сама двусмысленность становится вызовом, всё, к чему обязывает поэта такая ситуация, это - максимально отчётливо сконцентрировать сознание сограждан на противоречиях, во внимании к которым может высветиться перспектива ответа на этот вызов.
Значит, есть вот такая ситуация с вот таким её вызовом. И есть творец, задача которого - дать прочувствовать трагичность момента и сподвигнуть на _самостоятельный_ поиск возможностей разрешения противоречий.
Цой эту задачу решил вполне! А то, как прочитать те или иные словоформы, чтобы уразуметь мессидж этого творческого решения, какие акценты поставить в своём восприятии образа, через который это решение адресуется, всё это является задачей реципиента этих форм и образа. И это уже исключительно его вина, если у него "Цой занял место Павки Корчагина".
инфо.повод по наводке felix_edmund
29 января 2015
Константин Сёмин
Рок-лоботомия, часть 3. «Последние герои»: от Брюса Ли до Кая Метова
Итак, существовали ли внешние силы, готовые воспользоваться ослабевшим иммунитетом советской системы, утратившей революционный импульс 20-х, 30-х и 40-х, погрязшей в потребительские и мещанстве? Да, конечно. Стала ли рок-музыка разрушительным вирусом, ускорившим этот процесс? Конечно, да.
Что бы там себе ни фантазировал Аристотель, популярное искусство - это способ САМОвыражения масс. Среди многих возможных вариантов слушатель/читатель находит музыку/литературу, которая в максимальной степени соответствует его настроению, озвучивает его мысли. Таким образом, он не просто делегирует другому - как ему кажется, более талантливому - человеку возможность выразить то, что наболело, но также ищет, находит и приобщается к некоему коллективу единомышленников («Ты не один»).
Читать целиком
В принципе, это крайне насущная по своей злободневной проблематике тема - формирование мировоззренческих гетто на субкультурной, субполитической, субрелигиозной и проч. основе. Но, вот, что касается этого самого "делегирования другому, более талантливому, возможности выразить то, что наболело".
Тут наболевшим становится уже сама та тонкая грань между ответственностью творца, выступающего выразителем, и ответственностью воспринимающего творчески произведенное и находящего в нём выражение определенного ценностно-мировоззренческого содержания.
И вот, в таком ключе, о Викторе Цое, вспоминаемом сегодня и как поэт-выразитель духа времени, и как больше чем поэт - в связи с 25-летием трагической гибели.
Сначала - общая характеристика, которая дается в материале инфо.повода образу, созданному Цоем:
В пантеоне рок-идолов 80-х Виктор Цой занимает особое, эксклюзивное место. Он - не какой-то там мурлыкающий себе под нос Гребенщиков. Он - последний герой. Все остальные в сравнении с Цоем - просто банальные «алкоголики, тунеядцы и хулиганы». Цой же для разуверившегося поколения 80-х занял место Павки Корчагина, Молодогвардейцев, Неуловимых Мстителей. Однако если герои прежнего времени были героями-созидателями, то Цой с самого начала метил в герои-разрушители. В перестроечные байроны, не верящие ни во что, кроме «крепко до боли сжатого кулака».Теперь о том, что, собственно, "тема героя не раскрыта":
... этот удивительный образ рокера-птушника-алкоголика-тхеквондиста с обязательной сигаретой в зубах, машущего ногами из фильма в фильм.
День вызывает меня на бой.
Я чувствую, закрывая глаза,
Весь мир идёт на меня войной.
...
Кто судьбою больше любим,
Кто живёт по законам иным
И кому умирать молодым.
Ради чего умирать? Во имя чего? Нет ответа. Герой Цоя - это не Чацкий, не Овод, не Раскольников. Это вообще не пойми кто. Он не имеет никакой цели. Почему? Потому что под отсутствие цели легко подогнать любую цель. Вакуум смысла можно заполнить хоть паклей, хоть стекловатой, хоть алмазами, хоть человеческими потрохами. Цой просто наматывает на себя шарф, садится в поезд и уезжает куда-нибудь, где можно «не остаться в этой траве». Однако всем нам, остающимся, он постоянно намекает, что тоскливый совок скоро закончится, а затем начнётся настоящая веселуха. Дескать, спите-спите, и пусть вам «слышится стук копыт».И, наконец, о том, тема чего раскрыта в образе "последнего героя":
Завтра кто-то, вернувшись домой,
Застанет в руинах свои города.
Завтра где-то, кто знает где,
Война, эпидемия, снежный буран...
Какой выход предлагается? Правильно: «следи за собой, будь осторожен». За собой. Каждый умирает в одиночку. Надеяться не на кого, ведь «некому, кроме звезды, нам помочь». Спасайся сам. Что будет с окружающими - плевать.
И как настоящий пророк и гений Цой оказался абсолютно прав. Через некоторое время «стук копыт» услышали в каждом советском захолустье. А вместе с ним и войну, и эпидемию, и снежный буран. Теперь вот дожидаемся «чёрных дыр».
Невероятная прозорливость. Впрочем, она ведь свойственна всем гениям, верно? И если Блок мог предчувствовать революцию, то почему Цой не мог предчувствовать распад государства?
Вот только, Блоку, кажется, никто не нашёптывал на ухо - «Ne nado musorit!». Так вот. Сначала по поводу того, что, собственно, является центральной темой цикла материалов, один из очерков которого послужил инфо.поводом. Тема информ-инструментария "рок-лоботомии". По этому поводу - коротко, потому что у нас здесь это уже периферийная тема.
(Напомним, о чём вначале поста, в центре у нас - тонкая и трудноуловимая грань в понимании ответственности,
- с одной стороны, автора - за то, как отзовутся продуцируемые им образы и мессиджи,
- с другой стороны, воспринимающего этот продукт - ровно за то же, но в связи с делегированием автору роли выразителя определенного ценностно-мировоззренческого содержания).
Как известно (из первых уст - см. подробнее), перестроечная технология проста, как всё... технологически эффективное: "ударить Лениным по Сталину и сталинизму", ну, и далее - без остановок: по Ленину и революционизму - "социализмом с человеческим лицом", а по последнему - "рыночными рельсами", переход на которые оказывается необходим, ввиду того что "преступная сов.система не реформируема" (см. т.ж. в тему: _формула перестройки_).
Да, просто, как всё... ставшее по ту сторону идеального: ударять одним выразителем идеалов и ценностей по другому выразителю идеалов и ценностей - до полного лишения идеалов практической действенности, ввиду полного отчуждения носителей этих идеалов от ценностей (см., подробнее, фрагмент цикла _Вызов геттоизации_).
Это всё предварительное - к следующими моментами.
Сёмин, безусловно, вменяемый патриотический журналист. Каковую вменяемость, увы, приходится специально подчеркивать, т.к. сегодня далеко не всё журналистское является патриотичным, и далеко не всё то, что патриотично, оказывается вменяемым (именно в результате вышеозначенных ударов по носителям идеалов/ценностей). Так вот, журналист Сёмин сочетает в себе патриотичное с вменяемым. Однако, тем паче!...
Во-первых, вот тот, между прочим утвержденный, тезис: "популярное искусство - это способ САМОвыражения масс". Тезис вполне верный и в данном контексте уместный, но сопровождаемый вот такими, совершенно обескураживающими в устах вменяемого патриотичного журналиста, заявлениями: "Что бы там себе ни фантазировал Аристотель".
Это, вообще, что?... Аристотель - "коллега по журналистскому цеху"?... Нет. А что тогда?... Может, массмедиа - способ САМОвыражения журналиста?!...
Однако, это, так, тоже - между прочим. Главное же, во-вторых, собственно, то, что и в данном случае, по-своему, затрагивает тему ударов по идеалам/ценностям в лице авторов, являющихся носителями этих нематериальных активов.
Ключевым должно быть различие, в котором автор предстаёт
- как масскультурная фигура - выразителем умонастроений общества, находящегося в определенной исторической ситуации, а именно, ситуации перехода от великой эпохи к безвременью
vs.
- как поэт - выразителем ценностно-мировоззренчески универсального содержания, адресуемого конкретно этому обществу конкретно в этом его актуально-историческом местопребывании.
Разумеется, речь не о некоем, типа, "параллельном" одно другому положении этих измерений. Дескать, за формами "экзотерического" масскульта скрыто нечто "эзотерическое", "не для средних умов" (см. в тему очерк цикла _О прибытии/убытии ..._). Дело в следующем.
При всех противоречиях позднесоветского общества, у его граждан имелось взыскание идеалов и возможностей их претворения в жизнь. Учитывая это, Цой выступал выразителем запроса этого общества на героическое в образе жизни, поступках и отношениях. А общественный запрос, - и с высокими устремлениями, и вообще, - это, очевидно, нечто качественно иное, нежели спрос на что-то, что можно "схавать", и производство чего можно наладить, для того чтобы можно было "хавать" массово.
Между прочим, это вновь адресует к теме _интрепретационно-конфликтологического различия: низшие vs. высшие языковые средства_ (см. 6-й блок цикла _К интерпретационной конфликтологии_). Из того, что говорилось об этом различии, вот - наиболее ключевое в контексте проводимой здесь проблематизации:
дело в том, что и сами концептуально-методологические средства, как и, в целом, языковые средства, могут подразделяться на низшие и высшие. Причем, маркером здесь будет отнюдь не наличие/отсутствие в устной или письменной речи сложных вербальных форм и дискурсивных конструкций. Но требуется, одновременно, простое в самой формулировке задания и сложное в своём исполнении - чтобы языковые средства выражали целостность восприятия, сочетая её с целевой перспективой действия; и чтобы, при этом, упреждались те превращения, в которых цели подменяются средствами, а целое - частями.
Вроде бы, всё просто. Например, метафора - это высшее языковое средство. А, например, "концепт-хоум" или "концепт-дизайн" - это языковые средства низшего порядка. На практике выходит наоборот.
И это особенно кстати упомянуть в случае творчества Цоя, где посредством простых масскультурных форм как раз таки успешно решалась сложная задача воспроизведения ценностно-мировоззренчески универсального содержания.
Поскольку это содержание центрировано культурно-идентичностными кодами, которые пронизывают целое культурно-исторического опыта и, тем самым, сосредотачивают его миро-проектную целестремительность, постольку живая, творческая энергия может питать отношение людей к идеалам современной эпохи. Соответственно, содержание, выраженное в формах той или иной степени сложности, пусть бы и в предельно простых формах, оно реально способствует осуществлению той возможности, при которой люди _самостоятельно_ наполняют смыслом энергию претворения идеалов в жизнь конкретно в этой актуально-исторической ситуации, при всех имеющихся в ней противоречиях.
Однако требовать от автора, сообщающего в своём творчестве это содержание, чтобы он ещё снабдил продукт своего творчества готовыми экзистенциальными смыслами-решениями, такое, очевидно, будет свидетельством какого-то совершенно инфантильного отношения к творчеству.
Особенно же, такое требование неуместно в случае такой предельно противоречивой и двусмысленной ситуации, какая имела место в позднесоветском обществе.
Кто сделал эту ситуцию двусмысленной?... Ответ здесь будет аналогичным тому, который, на вопрос Родиона Романыча: "Так кто же убил?", дал Порфирий Петрович: "Вы и убили-с..." (см. в тему). То есть _само общество попустило_ своему впадению в двусмысленное состояние. А парт.элита, выродившаяся в результате этого попущения, только потворствовала ему и делала на нём свой предательский гешефт.
Конечно, двусмысленность усугубляется этой самой масскультурной "героизацией" Цоя. Как будто творческий человек, - "слепивший из того, что было" свой образ и полюбленный в этом образе массами, - непременно обязан ещё возглавить их и куда-то повести.
Однако, в том-то и дело, что не обязан! Когда сама двусмысленность становится вызовом, всё, к чему обязывает поэта такая ситуация, это - максимально отчётливо сконцентрировать сознание сограждан на противоречиях, во внимании к которым может высветиться перспектива ответа на этот вызов.
Значит, есть вот такая ситуация с вот таким её вызовом. И есть творец, задача которого - дать прочувствовать трагичность момента и сподвигнуть на _самостоятельный_ поиск возможностей разрешения противоречий.
Цой эту задачу решил вполне! А то, как прочитать те или иные словоформы, чтобы уразуметь мессидж этого творческого решения, какие акценты поставить в своём восприятии образа, через который это решение адресуется, всё это является задачей реципиента этих форм и образа. И это уже исключительно его вина, если у него "Цой занял место Павки Корчагина".