Недо- как понятие и культурный символ (продолжение)
Михаил Эпштейн
Недо в литературе
Когда же "не" и "до" петлей захлестывают друг друга, то создается нечто вроде надрыва, мастером которого и в жизни, и в литературе был Ф. М. Достоевский. "Надрыв" описан автором "Братьев Карамазовых" во всех видах: и в гостиной, и в избе, и на открытом воздухе (ч. 2., кн. 4, "Надрывы").
Катерина Ивановна до такой степени любит Дмитрия Карамазова, до такой надсады всепрощения и самоотречения, что... вовсе даже и не любит его ("Дмитрия надрывом любите... внеправду любите..."- вдруг озарило Алешу). Штабс-капитан Снегирев до такой степени отчаяния нуждается в деньгах, до такого "дикого восторга" доходит, когда Алеша передает ему двести рублей от Катерины Ивановны, что ... не берет их, бросает на землю и с наслаждением и остервенением топчет каблуком. Такая стычка "до" и "не" в мире Достоевского производит истерику, душевную судорогу. "Они плачут.... истерика, бьются" (о Катерине Ивановне). "Сотрясается, словно судорогой его сводит (о Снегиреве).
А вот как эта надрывность выразилась у Владимира Высоцкого, где есть и порыв к тому, что "надо", и обрыв движения на той точке, где все "не то" и "не так".
В кабаках - зеленый штоф,
Белые салфетки.
Рай для нищих и шутов,
Мне ж - как птице в клетке!
В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан.
Нет! И в церкви все не так,
Все не так, как надо....
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце - подавно.
И ни церковь, ни кабак -
Ничего не свято!
Нет, ребята, все не так,
Все не так, ребята!
Моя цыганская (1968)
Печатью недо отмечены и два, пожалуй, самых таинственных и жутких образа русской словесности - "недоносок" в одноименном стихотворении Е. Баратынского и "недотыкомка" в романе Ф. Сологуба "Мелкий бес" (и в его более раннем стихотворении "Недотыкомка серая..."). Приведу по две строфы из обоих стихотворений.
Я из племени духов,
Но не житель Эмпирея,
И, едва до облаков
Возлетев, паду, слабея.
Как мне быть? Я мал и плох;
Знаю: рай за их волнами,
И ношусь, крылатый вздох,
Меж землей и небесами....
Изнывающий тоской,
Я мечусь в полях небесных,
Надо мной и подо мной
Беспредельных - скорби тесных!
В тучу кроюсь я, и в ней
Мчуся, чужд земного края,
Страшный глас людских скорбей
Гласом бури заглушая....
Е. Баратынский
Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьется да вертится,-
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг?
Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою,-
Помоги мне, таинственный друг!
Ф. Сологуб
Общее у этих загадочных тварей - само недо как признак чего-то метафизически зыбкого, непроявленного, надорванного. У них сходные эпитеты, динамика действия. Недоносок - взлетает и падает, мечется, изнывает тоскою. Недотыкомка - вьется и вертится, томит присядкою зыбкою...
Но очевидны и различия. Недоносок у Баратынского - это романтический, траги-иронический вариант того недо, которое позднее нашло декадентски-монструозное, зловеще-уродливое и гротескное отражение у Сологуба в "Мелком бесе". Недоносок носится между небом и землей, как вздох, как летучий прах: он еще не родился и никогда не родится, он умер до рождения своего, это черновик человека, изобилующий всеми возможностями, кроме одной - возможности воплощения. Если недоносок - страдающий, неродившийся некто, то недотыкомка - дразнящее и ускользающее нечто. Она не воспаряет и не падает, а всюду мечется, мерещится, суется, спотыкается, тыкается и остается недотыкнутой, никуда не приткнутой. Вот как впервые появляется недотыкомка в "Мелком бесе":
Одно странное обстоятельство смутило его. Откуда-то прибежала маленькая тварь неопределенных очертаний - маленькая, серая, юркая недотыкомка. Она посмеивалась и дрожала и вертелась вокруг Передонова. Когда же он протягивал к ней руку, она быстро ускользала, убегала за дверь или под шкап, а через минуту появлялась снова, и дрожала, и дразнилась - серая, безликая, юркая.
Наконец, уж когда кончался молебен, Передонов догадался и зачурался шопотом. Недотыкомка зашипела тихо-тихо, сжалась в малый комок и укатилась за дверь. Передонов вздохнул облегченно.
"Да, хорошо, если она совсем укатилась. А может быть, она живет в этой квартире, где-нибудь под полом, и опять станет приходить и дразнить".
Тоскливо и холодно стало Передонову,
"И к чему вся эта нечисть на свете?" - подумал он.
Русская "протейка" женского рода, недотыкомка никогда не перестанет мельтешить перед глазами, переливаться из облика в облик, то серая, дымная, синеватая, грязная, пыльная, то кровавая, пламенная, вспыхивающая тускло-золотистыми искрами. На маскараде она оборачивается веющим в толпе веником ("позеленела, шельма"), а оставшись в комнате наедине с Передоновым, обернулась огоньком и "юркою змейкой поползла по занавесу".
Недо в мифотворчестве
Недо играет большую роль в российском мифотворчестве. Чтобы образовался миф - например, о поэте, писателе - нужно, чтобы он не успел до конца воплотиться в своих произведениях, чтобы народная молва подхватила и дальше понесла то, что он не успел или не захотел о себе рассказать. Если бы Венедикт Ерофеев написал сорок томов полного собрания сочинений, а не одну тоненькую книжечку, то у него появились бы комментаторы, архивисты и биографы, но народная фантазия увязла бы в этих томах и не стала бы ничего домысливать, поскольку все необходимое и достаточное для одного человека он уже поведал бы о себе. Самый длинный памятник (от Курского вокзала до Петушков) воздвигнут сочинителю, оставившему самое короткое наследие. Лучшее начало для мифа - безвременный конец. Погибший двадцатитрехлетним на Отечественной войне Николай Майоров (1919-42) отчеканил эти формулу российского мифосложения:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете как миф,
О людях, что ушли, недолюбив,
Недокурив последней папиросы.
Миф складывается о людях из поколения "недо", точнее, само "недо" и образует тему и почву мифа. Но ведь так можно было бы сказать о многих российских поколениях, через жизнь которых прошло и преждевременно ее оборвало огромное НЕДО. Почти все российские мифы, от Пушкина до Есенина, и далее до Высоцкого и Венедикта Ерофеева, - о людях, "что ушли недолюбив, недокурив последней папиросы". Именно "недо" и обнаруживает
возможность мифа, как некоей идеи, которая не успела стать реальностью
и потому брезжит вечным символом. Писатель становится мифом, потому,
что недожил, недописал, недовыразил себя, - так, во всяком случае, мы
чувствуем о нем и за него. "Умер - и унес свою загадку с собой, а нам ее
теперь разгадывать". Оттого-то наряду с Пушкиным мы имеем еще миф о
Пушкине: то пушкинское, что не воплотилось в самом Пушкине, живет
теперь и вне самого Пушкина. Оно не свершилось в одной биографии, зато
свершается во всей последующей русской культуре, свершается с
Лермонтовым и Достоевским, с Ахматовой и Набоковым.. То,
что недовоплотилось во времени, сгущается в вечный образ.
В культуре можно различить два ряда: актуальностей и потенций. То,
что реализовалось, становится историей культуры. А то, что не
реализовалось, но как-то заявило о себе, оформилось хотя бы зачаточно,
становится ее мифом. Миф - воздаяние за недожитое... [9]
Заметим в заключение, что у недо также богатые теологические возможности. На основе позитивно-негативного смысла этой приставки могут сочетаться два метода, развитые в христианской теологии. Катафатическая, или утвердительная теология более рациональна, она описывает Бога таким, каким мы Eго знаем и каким Он явил нам Себя: Творец, Свет, Разум, Слово... Апофатическая, или отрицательная теология (основатель - Псевдо-Дионисий Ареопагит, 6 в. н. э.), напротив, более мистична, она отрицает применимость к Богу каких-либо наименований и определений и открывает путь "знающего незнания", "умного молчания" о Боге. [10] Совмещение этих двух методов как раз и может выражаться в "недо": не просто говорить и не просто молчать o Боге, а каждым словом недоговаривать, каждым именем недоименовывать, т. е. соединять "не и "до" в каждом акте богомыслия, а не разделятъ их на отдельные методы.
1987, 2002
_______________________________________________________________
Примечания
1. Словарь русского языка ("Малый академический"), М., изд. Академия наук
СССР, Институт русского языка, гл. ред. А. П. Евгеньева. М., Русский язык,
1981-1984, тт. 1-4, т. 2, с. 434.
2. Здесь и далее все примеры высказываний принадлежат автору.
3. В.О. Ключевский. Курс русской истории. Лекция XVII.
4. Ф. М. Достоевский. Подросток, ППС, Л., Наука, 1975, т. 13, 453.
5. Н. В. Гоголь. Выбранные места из переписки с друзьями. гл. ХХУ11, "Близорукому приятелю". Собр. соч.. в 7 тт., т.6, М., Художественная литература", 1986, с. 299.
6. Материалы для физиологии русского общества. Маленькая хрестоматия для взрослых. Мнения русских о самих себе. Собрал К. Скальковский. СПб., типография А. С. Суворина, 1904, с.132.
7. Илья Кабаков. Жизнь мух. Kolnischer Kunstverein. Edition Cantz, 1991, с. 86.
8. Брихадараньяка Упанишада. Антология мировой философии в 4 тт., М., "Мысль", 1969, с. 82.
9. Подробнее о ерофеевском мифе и роли "недо" в его сложении см.
Михаил Эпштейн. После карнавала, или Обаяние энтропии, в его кн. Постмодерн в России: литература и теория. Москва, ЛИА Р. Элинина, 2000, сс. 254-273. О диалектике "все" и "ничто" в культуре см. там же, сс. 85-104, 226-230.
10. По мнению В. Н. Лосского, крупнейшего православного богослова 20-го века, "апофатизм является основным признаком всей богословской традиции Восточной Церкви". Владимир Лосский. Очерк мистического богословия восточной церкви. М., Центр СЭИ, 1991.
Источник: http://www.emory.edu/INTELNET/es_nedo.html