Субъектность в слове и деле
- на предмет осмысления ситуации, в которой суровая наша публичность диктует пути языку
В информационно-коммуникативном поле часто приходится наблюдать такое фундаментально противоречивое явление. В процессе обсуждения политических процессов в стране, люди, трезво оценивая нынешнюю, крайне тревожную в своих перспективах, ситуацию и аналитически чётко описывая её расклады, при этом, как только речь заходит о путях выхода из этой ситуации, выдают нечто до крайности скудное. Если уж не совсем тупое "запастись попкорном", то, в любом случае, совершенно не обнаруживающее серьезного намерения активно влиять на описанные расклады, менять их, выводя ситуацию из тупикового состояния. Как и вообще, не обнаруживается какой-то серьезной уверенности в самой возможности того, чтобы найти в обществе, его институциональных структурах, группах и отдельных гражданах организационно-практический потенциал этого активного влияния.
А ведь, по сути, само такое неуверенное состояние есть элемент этих самых раскладов. И даже не просто элемент, но то, что в сложившейся социально-политической системе составляет самое её "системообразующее" основание. Именно так - в кавычках, - потому что по поводу такого "основания" говорят: "держится на соплях".
Такого рода эскапизм, присутствующий уже, как говорится, на входе восприятия реальности, сущностно связан с языком описания этой реальности.
Язык есть то, что составляет наше бытие до представления наших отношений с миром в качестве процесса, в котором можно выделять какие-либо "вход/выход". Соответственно, язык есть то, что составляет наше бытие до того, как это бытие осново-полагается в качестве субъект-объектной структуры. Ибо и это основоположение, имея начало в нашей рефлексии на своё бытие, предполагает язык, как инструмент, посредством которого осуществляется это основоположение, равно, как и эта рефлексия.
Так вот, противоречие заключается в том, что, схватывая объективную суть происходящих процессов, люди отрицают возможность масштабного коллективного воздействия на них со стороны общества. Суть противоречия тогда в оперировании языком на уровне объективаций, осуществляемых действиями полит.элитных субъектов при бездействии общества, субъектность которого остаётся "за кадром". Точнее, об этой субъектности вполне объективно констатируется как об отсутствующей, - дескать, как-нибудь когда-нибудь "сама сложится", а пока "за что купил, за то продаю", - но при этом сама возможность складывания не становится темой. Констатация налично действительного, при отсутствии проектного пред-усмотрения возможности развития на фоне этого действительного. Однако, откуда возьмётся эта возможность, если её не предусматривать здесь и сейчас, как нечто конкретное в поступках и актах осмысления, тем самым, делая эту возможность основанием своих мотивации и мировосприятия в этой конкретно-наличной действительности?
Значит, применение языка должно быть возведено от чисто констатирующего наличное положение вещей в реальности до проектно-предусматривающего смысл как возможность на фоне этой налично-констатируемой реальности.
Обычно констатируется следующее. Люди живут, преимущественно, индивидуальными интересами, и прежде всего, интересами материальными. И потому, явно или подспудно, испытывают фобии, при которых страх потерять то, что доступно, препятствует действиям, которые могли бы быть мотивированы интересами общественными и, помимо интересов, могли бы быть мотивированы идеальным, как _тем, что придаёт смысл_ реализации интересов.
Но что значит это самое "люди живут, придерживаясь доступного"? Оно объективно или же это люди _решают_ жить так и держаться этого?
Очевидно, верно и то, и другое. И суть в том, что решение людей объективируется в их образе жизни. Но, при этом, как было замечено выше, язык, посредством которого оформляется это решение, применяется только к описанию объективаций. И, как тоже было замечено, происходит отрицание субъектности. Это при том, что она всегда уже пред-полагается, причём, и как источник самих этих объективаций, и как источник решений.
Парадокс в том, что субъектность начинает отрицать себя, устанавливая свои же объективации в качестве "универсально-объективной" меры доступного в обустройстве жизни.
О таком эскапизме, - как о порочном самозамыкании, при котором мы воспринимаем мир, живём и действуем в нём по меркам своих мирков, тем самым, создавая механизм минимизации человеческого в общественных отношениях, - об этом феномене на страницах
блога говорилось достаточно много (например, см. цикл-сборник _Трагически-оптимистическое_ и другие циклы там же).
Здесь ёмко зафиксируем это в связи с тем ключевым, что связано с проблемой языка.
Итак, есть интересы - индивидуальные и общественные, связанные со всем тем, что составляет средства существования в его материальном и прочем обеспечении. Кстати, и язык тоже есть одно из таких средств. Но важно тогда иметь в виду вышеприведенное различие между предметными актами, констатирующими налично действительное, и миро-проектирующими актами пред-усмотрения возможности развития на фоне этого действительного. Такое различие в мировосприятии и мотивации коррелятивно различию в понимании языка как наличествующей знаково-смысловой системы vs. энергии речения как способа бытия человека (см. подробнее).
И вот, поскольку всё это есть, постольку сфера интересов есть уровень подчиненный сфере идей. Последняя, составляя основание интересов, в свою очередь укоренена, как в основании, в сфере ценностей (см., подробнее). В данном случае, ценности и идеи объединяются у нас как идеальное. Разумеется, ценности не сводятся к чисто идеальному, но, будучи стержневым началом культурно-исторического развития, предшествуют оппозициям, типа: идеальное/материальное, объективное/субъективное, универсальное/уникальное (см. подробнее). Но, в данном случае, а именно, как элемент в нашем разбирательстве с проблемой языка, ценности фигурируют как идеальное.
Так вот, для нас здесь важно
а) чётко зафиксировать различия:
- интересы / идеальное - в наших мировосприятии и мотивации,
- наличествующее / миро-проектное - в бытии мира и человека;
и, фиксируя т.ж. различие действительного/возможного в целокупном осмыслении двух этих основополагающих сфер,
б) задать более полномасштабную и цельную возможность применения языка в осмыслении общественно-исторической действительности, и конкретнее, социально-политических процессов в ней.
Причём, поскольку такое осмысление обращается к той возможности, которая лежит в основе самого основополагающего представления о субъект-объектной структуре нашего отношении к миру, постольку это осмысление обращается к тому исходному уровню, где наше бытие фиксируется до того, как оно представлено в качестве только теоретизирующего субъекта или в качестве субъекта, только практически действующего.
В то же время, чтобы не размазывать кашу по тарелке, будем концентрироваться на том противоречии, которое выступило отправным пунктом этого осмысления. Тем самым, то фундаментальное, что содержится в высветившейся здесь задаче осмысления полномасштабных возможностей языка, соединим со злободневной конкретикой.
Итак, ключевым проблемно-тематическим лейтмотивом выступило состояние такого ступора, когда отчётливое понимание объективно ниличествующего положения вещей становится препятствием для обретения обществом субъектности как возможности активно влиять на это положение, при этом, сочетая индивидуальные и общественные интересы, и их вместе сочетая с идеальным, как с ориентиром, указывающим проектную перспективу этого влияния. Суть этой проблемы, в соответствии с тем, как мы её здесь развернули, заключается в том, чтобы в конкретных коммуникативных ситуациях фиксировать возможность подчинения материальных активов активам нематериальным.
Ключевые наводки к решению можно дать, сосредотачивая внимание на определенных, что называется, подводных камнях этого пути.
Это, с одной стороны, тенденция к тому, чтобы представлять идею как нечто, относящееся к сфере интересов. Причём, в двояком смысле, а именно: в смысле отождествления с чем-то, что кому-то интересно, кому-то нет; в смысле такого переворачивания, когда интересы полагаются в основу идей, в результате чего, последние низводятся до просто средства для обозначения первых.
С другой стороны, это тенденция низводить самого человека, являющегося, собственно, субъектом интересов и идеальных интенций, к объекту. Причём, в этом качестве человек тоже включается в среду столкновения и игры интересов, как сферу, хотя и созданную им самим, но отчужденную от него, и потому, выступающую для него либо чем-то совсем независимым от его воли, либо зависимым лишь настолько, насколько он принял и усвоил правила игры, в которой, как это замечено выше, идеи низведены до средств обозначения интересов.
Разумеется, дело не в том, чтобы отрицать такие превращения, но в том, чтобы усматривать возможность мышления и действия, задающих должное положение вещей. И делать это именно в конкретных ситуациях мышления и действия.
И вот, тогда, преимущественно, тезисно, но, при этом, учитывая то анти-тезисное, что связано с вышеозначенными превращениями, - как всегда, к возможности Синтеза (см. материал по ссылке в подзаголовке данного поста).
Идея не есть предмет интереса, ею НЕ заинтересовывают, НО сподвигают. Точнее, сподвигаютСЯ - каждый в меру своей воли к реализации идеи, самостоятельно, - ибо это, по определению, свободный, никем извне не внушаемый акт. И именно на то сподвигается человек идеей, чтобы оставаться и быть человеком - перед ужасом небытия таковым, в результате потери ориентиров осмысленного существования!
Разумеется, можно подменять идею суррогатом и использовать при этом целые технологические системы. Но это именно суррогат, внушаемый именно в отсутствие свободного волеизъявления.
Человек - существо естественное, но он, по сути, качественно, не отличался бы от других естественных существ, если бы это отличие состояло только в наличии специфических средств адаптации к среде и её завоевания, - как то: способностей к означивающему представлению среды (язык в качестве наличествующей знаково-смысловой системы) и создания техно-сферы. Собственно, сущностно человеческое проявляется в наличии духовного измерения в человеческом бытии. Ибо это бытие не сводится к эволюционному разворачиванию видовых свойств, но подчинено той _революционной_ цели, достижение которой должно обеспечиваться процессом этого разворачивания, и которая состоит в такой возможности, как _бытие человеком_. Каковую возможность следует понимать как всякий раз, во всяких ситуациях востребуемую.
Как существо духовное, человек взыскует смысла. Этот смысл НЕ выводится из знакового выражения субъективного впечатления, НО, напротив, знаки оформляют обнаружение смысла в мире (энергия речения, характеризующая язык как способ бытия человека). Именно - в мире: НЕ в "среде обитания", НО в пространстве исторического бытия, которое непосредственно и формируется возможностью бытия человеком!
Уничтожение этой возможности, начинающееся, как мы должны увидеть, уже в самом языке (и как способе бытия, и как знаково-смысловой системе), является источником уничтожения истории, культуры, общества.
Эти деструктивные процессы, так же, как подмена идеи технологически конструируемыми суррогатами, вполне возможны при сохранении видовых свойств человека. И более того, сохранение и развитие этих свойств может стать даже необходимым условием движения в таком русле, если это сохранение будет сочетаться с упрочиванием интересов как основополагающего начала общественных отношений, а развитие будет сведено к совершенствованию технологических средств.
Тем самым будет обеспечен самый ужасный путь расчеловечивания. Более ужасный, чем это могло бы быть отображено в самых мрачных антиутопических сценариях. А именно: внешне вполне респектабельно устроенный, не содержащий в себе ничего насильственного и репрессивного социум, который, однако, избавлен от этого именно за счет устранения сущностно человеческого. Историческое бытие несёт в своём существе противоборство между духом, страстно взыскующим максимального раскрытия созидательных потенциалов человека, и его естеством, сопротивляющимся творческому воздействию духа. Именно к этому противоборству, по сути, восходят все формы борьбы в общественно-исторической действительности (см. в тему).
Соответственно, принцип "нет человека - нет проблемы" приобретает тот предельно метафизический масштаб, который решает проблему по ту сторону оппозиций "утопического/антиутопического" и прочих "закрытых/открытых" обществ с их "друзьями/врагами".
Однако на пути осмысления, открывшего эту - велико-инквизиторскую - перспективу расчеловечивания, высветилась ключевая проблемно-тематическая связка: свобода в связи с индивидуальной и общественной самоорганизацией.
Именно этот узловой момент, ключевая значимость его присутствия в конкретных коммуникативных актах, упускается, как правило, там, где из добросовестных аналитических выкладок требуется сделать практические выводы. И это в то время, когда требуется уже на входе включить в эти выкладки определенную заточенность на практически решающее. Как и заточеность на концептуально решающее, коль скоро и аналитические выкладки, и практические выводы из них, как и самый процесс практического действования, всегда сопровождаются речевым выражением, артикулируемым явно или подразумеваемым.
Так вот. В публично-политической коммуникации стало уже дежурным акцентировать внимание на материально-прагматическом ресурсе, на том, что он необходим даже в организации небольших групп для каких-нибудь кратко- или средне- срочных акций. В этом ключе, на разные лады, звучат размышления про "творческие меньшинства vs. инертные массы". И всё это, как "само собой разумеющееся", ставится на поток в качестве доводов, призванных "срезать" самое возможность серьезного осмысления больших проектов в русле формируемых для этого осмысления больших рассказов (мета-нарративов).
Интерпретационно-конфликтологический противоход к этим пагубным тенденциям, в качестве своей путеводной нити в развязывании вышеозначенного проблемно-тематического узла, обретается во внимании к историчности человеческого бытия в его сущностной связи с духовным измерением этого бытия.
В фокусе противохода тогда усматриваются ложно противопоставляемые историчность и духовность.
В связи с этим противопоставлением, история представляется как цепь событий, движимых "неправедным произволом". Духовность же низводится до "пассионарных" кондиций человеческого естества, которые истолковываются в действительно произвольном ключе - как укорененные в "аристократической" или "варварской" квазиидентичности.
И всё это, чтобы, на "почве" нынешнего диффузно-сетевого режима коммуникации, вновь и вновь запускать "майданно-антимайданные" качели. И тем самым расшатывать общественное сознание, которое бы тогда "определялось" общественным бытием так, чтобы поселять в общественных отношениях и взаимодействии хаос, разрывающий социальную ткань.
Итак, в целом, проблемно-тематический узел, высветившийся в фокусе интерпретационно-конфликтологического противохода:
- свобода / способность к самоорганизации - в общественных отношениях,
- духовность / историчность - в человеческом бытии.
Разрыв между элементами второй связки влечет хаотическую динамику в отношениях элементов первой связки. Соответственно, сочетание духовности и историчности, очевидно, востребуется для того, чтобы свобода становилась условием возможности образования из общественных отношений прочной социальной ткани.
Напомним и подчеркнем, что всё это, составляя возможности, выступающие краеугольными камнями общественно-исторической действительности, фигурирует у нас в виде концептуальных аналогов этих возможностей в той действительности, которая складывается из актов публично-политической коммуникации. Фигурирует в связи с тем крайне двусмысленным состоянием, в котором "несрастание" этих возможностей в общественном сознании выражается в речевых актах как "объективно" наличествующая действительность общественного бытия. И всё это - путь к стагнации в динамике и хаотизации в структуре этого бытия.
Тут самое время вернуться к ранее зафиксированной связке
- интересы / идеальное - в мировосприятии и мотивации общественных акторов,
- наличествующее / миро-проектное - в бытии мира и человека,
и соотнести её с установленными краеуголными элементами, составляющими её возможное и действительное.
Получается следующая композиция, в которой вырисовываются кристаллообразующие структура и динамика обретения искомой субъектности в слове и деле.
Наличие духовного в качестве источника миро-проектирующего отношения к реальности задаёт возможность свободного волеизъявления и целеполагания в культурно-историческом развитии общества. Тем самым сфера интересов, как действительность, складывающаяся из разнообразной и сложной совокупности процессов получения и обеспечения средств существования, обретает возможность системного упорядочивания при наличии идей, в которых концентрированно выражены цели развития, и которые, благодаря этому, удерживая концентрируют миро-проектирующую энергию. И тем самым в конкретных общественных акторах высвобождается энергия, придающая их отношениям то организационно-практическое качество, которое составляет возможность наличия прочной социальной ткани.
Само же актуальное наличие духовного в его неразрывной связи с историческим (на чём держится единство всей композиции) становится возможно благодаря активизации духовно-экзистенциальных энергий, устремляющих к смыслу исторического бытия человека (см., подробнее, о воле к смыслу, совести и любви).
Этот первоисток обретения общественной субъектности находится в каждом. Конечно, активизация этого источника происходит, как правило, в малом количестве общественных акторов. Однако, в условиях диффузно-сетевого хаоса в сознании и бытии, эти акторы, будучи спорадически распределены в обществе и, к тому же, теснимы умелыми имитаторами "общественного активизма", оказываются не способны к оперативной консолидации. И тем паче ставка должна делаться на возможность духовной активизации в каждом, причем, без каких-либо количественных идентификаций, которые, надо подчеркнуть, совершенно не уместны в отношение духа, в принципе. И тем более, даже в сколь угодно метафорическом применении, такие идентификации неуместны в хаотизированной среде.
Способность же к духовной активизации, - причем, способность, именно как энергийно действительное (vs. потенциально возможное), присутствует в нас до всяких "технических" оформлений этой энергии (посредством "психотехник", "духовных практик" и прочего "личностного роста" посредством "гуманитарных технологий"), - в этом исходном качестве способность к активизации духовной энергии доступна каждому, при сколь угодно заурядном уровне имеющихся в наличии потенциалов.
Насколько этот источник активируется, настолько по-настоящему внятным становится смысл императивов, апеллирующих к ценностно-идеальной сфере и адресующих к организационно-практическим действиям. Настоящая внятность этого смысла означает способность отличать в этих апелляциях/адресациях подлинное содержание от суррогата.
И тут, в заключение, коротко, по поводу элитного субъекта, подразумевающегося в качестве направляющего и организующего начала даже в обретшем субъектное качество обществе (см. в тему - о строительстве партии нового типа).
Сама эта внятность смысла исходно обусловлена НЕ авторитетом тех или иных полит.элитных инстанций и персоналий, НО тем, что делает возможным и самое признание этого авторитета, как такового, и действительное, самостоятельное усвоение содержания, сообщаемого инстанциями и персоналиями, выступающими в качестве носителей этого авторитета.
А это в свою очередь значит, что направляющее и организующее начало, чтобы быть утвердившимся в конкретных, действительно достойных, акторах, это начало прежде усматривается НЕ в самих этих акторах, НО в мире, в историческом свершении, осуществляющемся в этом мире, в событиях, составляющих это свершение. Усматривается благодаря доступной каждому активизации духовно-экзистенциальных энергий, взыскующих смысла. Насколько эта взыскующе-усматривающая энергия, входя в общественные отношения, обобществляется, настолько этот смысл, обретаясь как конкретный смысл в конкретных ситуациях, в то же время подразумевает Высший Смысл, в котором заключены Судьба и Предназначение исторического бытия твоего народа и человечества.
Наконец, что ещё важно заметить в заключение. При всех этих установленных возможностях, остается ещё проблема диффузно-сетевого режима в самом восприятии информации, как препятствия в уразумении этих возможностей и обобществлении того, что присутствует в них. Суть проблемы - в возможности прорыва из среды, где активизация духовной энергии крайне минимизирована уже на уровне речевого взаимодействия, к её максимальному инициированию в словах и делах.
Однако, подразумевая именно самое возможность этого задействования, здесь, по определению, не может быть никаких технологических и каких бы то ни было алгоритмов решения проблемы. Решение может заключаться только в том, чтобы те, в ком эта активизация происходит быстрее, максимально прилагали свою энергию, прежде всего, для побуждения всеми возможными способами окружающих к активизации ими своей духовной энергии.
То бишь, всё по тому же принципу: _вынес/взорвал мозг себе - помоги товарищу_ (см. в заключительной части материала по ссылке в подзаголовке данного поста - о "вынесении мозга", как о выходе в миро-проектирующее отношение к реальности, и "взрыве мозга", как архиполемическом пути логосного мысле-речения, _собирающегося_ к мгновенно-очной ставке с Судьбой).
В информационно-коммуникативном поле часто приходится наблюдать такое фундаментально противоречивое явление. В процессе обсуждения политических процессов в стране, люди, трезво оценивая нынешнюю, крайне тревожную в своих перспективах, ситуацию и аналитически чётко описывая её расклады, при этом, как только речь заходит о путях выхода из этой ситуации, выдают нечто до крайности скудное. Если уж не совсем тупое "запастись попкорном", то, в любом случае, совершенно не обнаруживающее серьезного намерения активно влиять на описанные расклады, менять их, выводя ситуацию из тупикового состояния. Как и вообще, не обнаруживается какой-то серьезной уверенности в самой возможности того, чтобы найти в обществе, его институциональных структурах, группах и отдельных гражданах организационно-практический потенциал этого активного влияния.
А ведь, по сути, само такое неуверенное состояние есть элемент этих самых раскладов. И даже не просто элемент, но то, что в сложившейся социально-политической системе составляет самое её "системообразующее" основание. Именно так - в кавычках, - потому что по поводу такого "основания" говорят: "держится на соплях".
Такого рода эскапизм, присутствующий уже, как говорится, на входе восприятия реальности, сущностно связан с языком описания этой реальности.
Язык есть то, что составляет наше бытие до представления наших отношений с миром в качестве процесса, в котором можно выделять какие-либо "вход/выход". Соответственно, язык есть то, что составляет наше бытие до того, как это бытие осново-полагается в качестве субъект-объектной структуры. Ибо и это основоположение, имея начало в нашей рефлексии на своё бытие, предполагает язык, как инструмент, посредством которого осуществляется это основоположение, равно, как и эта рефлексия.
Так вот, противоречие заключается в том, что, схватывая объективную суть происходящих процессов, люди отрицают возможность масштабного коллективного воздействия на них со стороны общества. Суть противоречия тогда в оперировании языком на уровне объективаций, осуществляемых действиями полит.элитных субъектов при бездействии общества, субъектность которого остаётся "за кадром". Точнее, об этой субъектности вполне объективно констатируется как об отсутствующей, - дескать, как-нибудь когда-нибудь "сама сложится", а пока "за что купил, за то продаю", - но при этом сама возможность складывания не становится темой. Констатация налично действительного, при отсутствии проектного пред-усмотрения возможности развития на фоне этого действительного. Однако, откуда возьмётся эта возможность, если её не предусматривать здесь и сейчас, как нечто конкретное в поступках и актах осмысления, тем самым, делая эту возможность основанием своих мотивации и мировосприятия в этой конкретно-наличной действительности?
Значит, применение языка должно быть возведено от чисто констатирующего наличное положение вещей в реальности до проектно-предусматривающего смысл как возможность на фоне этой налично-констатируемой реальности.
Обычно констатируется следующее. Люди живут, преимущественно, индивидуальными интересами, и прежде всего, интересами материальными. И потому, явно или подспудно, испытывают фобии, при которых страх потерять то, что доступно, препятствует действиям, которые могли бы быть мотивированы интересами общественными и, помимо интересов, могли бы быть мотивированы идеальным, как _тем, что придаёт смысл_ реализации интересов.
Но что значит это самое "люди живут, придерживаясь доступного"? Оно объективно или же это люди _решают_ жить так и держаться этого?
Очевидно, верно и то, и другое. И суть в том, что решение людей объективируется в их образе жизни. Но, при этом, как было замечено выше, язык, посредством которого оформляется это решение, применяется только к описанию объективаций. И, как тоже было замечено, происходит отрицание субъектности. Это при том, что она всегда уже пред-полагается, причём, и как источник самих этих объективаций, и как источник решений.
Парадокс в том, что субъектность начинает отрицать себя, устанавливая свои же объективации в качестве "универсально-объективной" меры доступного в обустройстве жизни.
О таком эскапизме, - как о порочном самозамыкании, при котором мы воспринимаем мир, живём и действуем в нём по меркам своих мирков, тем самым, создавая механизм минимизации человеческого в общественных отношениях, - об этом феномене на страницах
блога говорилось достаточно много (например, см. цикл-сборник _Трагически-оптимистическое_ и другие циклы там же).
Здесь ёмко зафиксируем это в связи с тем ключевым, что связано с проблемой языка.
Итак, есть интересы - индивидуальные и общественные, связанные со всем тем, что составляет средства существования в его материальном и прочем обеспечении. Кстати, и язык тоже есть одно из таких средств. Но важно тогда иметь в виду вышеприведенное различие между предметными актами, констатирующими налично действительное, и миро-проектирующими актами пред-усмотрения возможности развития на фоне этого действительного. Такое различие в мировосприятии и мотивации коррелятивно различию в понимании языка как наличествующей знаково-смысловой системы vs. энергии речения как способа бытия человека (см. подробнее).
И вот, поскольку всё это есть, постольку сфера интересов есть уровень подчиненный сфере идей. Последняя, составляя основание интересов, в свою очередь укоренена, как в основании, в сфере ценностей (см., подробнее). В данном случае, ценности и идеи объединяются у нас как идеальное. Разумеется, ценности не сводятся к чисто идеальному, но, будучи стержневым началом культурно-исторического развития, предшествуют оппозициям, типа: идеальное/материальное, объективное/субъективное, универсальное/уникальное (см. подробнее). Но, в данном случае, а именно, как элемент в нашем разбирательстве с проблемой языка, ценности фигурируют как идеальное.
Так вот, для нас здесь важно
а) чётко зафиксировать различия:
- интересы / идеальное - в наших мировосприятии и мотивации,
- наличествующее / миро-проектное - в бытии мира и человека;
и, фиксируя т.ж. различие действительного/возможного в целокупном осмыслении двух этих основополагающих сфер,
б) задать более полномасштабную и цельную возможность применения языка в осмыслении общественно-исторической действительности, и конкретнее, социально-политических процессов в ней.
Причём, поскольку такое осмысление обращается к той возможности, которая лежит в основе самого основополагающего представления о субъект-объектной структуре нашего отношении к миру, постольку это осмысление обращается к тому исходному уровню, где наше бытие фиксируется до того, как оно представлено в качестве только теоретизирующего субъекта или в качестве субъекта, только практически действующего.
В то же время, чтобы не размазывать кашу по тарелке, будем концентрироваться на том противоречии, которое выступило отправным пунктом этого осмысления. Тем самым, то фундаментальное, что содержится в высветившейся здесь задаче осмысления полномасштабных возможностей языка, соединим со злободневной конкретикой.
Итак, ключевым проблемно-тематическим лейтмотивом выступило состояние такого ступора, когда отчётливое понимание объективно ниличествующего положения вещей становится препятствием для обретения обществом субъектности как возможности активно влиять на это положение, при этом, сочетая индивидуальные и общественные интересы, и их вместе сочетая с идеальным, как с ориентиром, указывающим проектную перспективу этого влияния. Суть этой проблемы, в соответствии с тем, как мы её здесь развернули, заключается в том, чтобы в конкретных коммуникативных ситуациях фиксировать возможность подчинения материальных активов активам нематериальным.
Ключевые наводки к решению можно дать, сосредотачивая внимание на определенных, что называется, подводных камнях этого пути.
Это, с одной стороны, тенденция к тому, чтобы представлять идею как нечто, относящееся к сфере интересов. Причём, в двояком смысле, а именно: в смысле отождествления с чем-то, что кому-то интересно, кому-то нет; в смысле такого переворачивания, когда интересы полагаются в основу идей, в результате чего, последние низводятся до просто средства для обозначения первых.
С другой стороны, это тенденция низводить самого человека, являющегося, собственно, субъектом интересов и идеальных интенций, к объекту. Причём, в этом качестве человек тоже включается в среду столкновения и игры интересов, как сферу, хотя и созданную им самим, но отчужденную от него, и потому, выступающую для него либо чем-то совсем независимым от его воли, либо зависимым лишь настолько, насколько он принял и усвоил правила игры, в которой, как это замечено выше, идеи низведены до средств обозначения интересов.
Разумеется, дело не в том, чтобы отрицать такие превращения, но в том, чтобы усматривать возможность мышления и действия, задающих должное положение вещей. И делать это именно в конкретных ситуациях мышления и действия.
И вот, тогда, преимущественно, тезисно, но, при этом, учитывая то анти-тезисное, что связано с вышеозначенными превращениями, - как всегда, к возможности Синтеза (см. материал по ссылке в подзаголовке данного поста).
Идея не есть предмет интереса, ею НЕ заинтересовывают, НО сподвигают. Точнее, сподвигаютСЯ - каждый в меру своей воли к реализации идеи, самостоятельно, - ибо это, по определению, свободный, никем извне не внушаемый акт. И именно на то сподвигается человек идеей, чтобы оставаться и быть человеком - перед ужасом небытия таковым, в результате потери ориентиров осмысленного существования!
Разумеется, можно подменять идею суррогатом и использовать при этом целые технологические системы. Но это именно суррогат, внушаемый именно в отсутствие свободного волеизъявления.
Человек - существо естественное, но он, по сути, качественно, не отличался бы от других естественных существ, если бы это отличие состояло только в наличии специфических средств адаптации к среде и её завоевания, - как то: способностей к означивающему представлению среды (язык в качестве наличествующей знаково-смысловой системы) и создания техно-сферы. Собственно, сущностно человеческое проявляется в наличии духовного измерения в человеческом бытии. Ибо это бытие не сводится к эволюционному разворачиванию видовых свойств, но подчинено той _революционной_ цели, достижение которой должно обеспечиваться процессом этого разворачивания, и которая состоит в такой возможности, как _бытие человеком_. Каковую возможность следует понимать как всякий раз, во всяких ситуациях востребуемую.
Как существо духовное, человек взыскует смысла. Этот смысл НЕ выводится из знакового выражения субъективного впечатления, НО, напротив, знаки оформляют обнаружение смысла в мире (энергия речения, характеризующая язык как способ бытия человека). Именно - в мире: НЕ в "среде обитания", НО в пространстве исторического бытия, которое непосредственно и формируется возможностью бытия человеком!
Уничтожение этой возможности, начинающееся, как мы должны увидеть, уже в самом языке (и как способе бытия, и как знаково-смысловой системе), является источником уничтожения истории, культуры, общества.
Эти деструктивные процессы, так же, как подмена идеи технологически конструируемыми суррогатами, вполне возможны при сохранении видовых свойств человека. И более того, сохранение и развитие этих свойств может стать даже необходимым условием движения в таком русле, если это сохранение будет сочетаться с упрочиванием интересов как основополагающего начала общественных отношений, а развитие будет сведено к совершенствованию технологических средств.
Тем самым будет обеспечен самый ужасный путь расчеловечивания. Более ужасный, чем это могло бы быть отображено в самых мрачных антиутопических сценариях. А именно: внешне вполне респектабельно устроенный, не содержащий в себе ничего насильственного и репрессивного социум, который, однако, избавлен от этого именно за счет устранения сущностно человеческого. Историческое бытие несёт в своём существе противоборство между духом, страстно взыскующим максимального раскрытия созидательных потенциалов человека, и его естеством, сопротивляющимся творческому воздействию духа. Именно к этому противоборству, по сути, восходят все формы борьбы в общественно-исторической действительности (см. в тему).
Соответственно, принцип "нет человека - нет проблемы" приобретает тот предельно метафизический масштаб, который решает проблему по ту сторону оппозиций "утопического/антиутопического" и прочих "закрытых/открытых" обществ с их "друзьями/врагами".
Однако на пути осмысления, открывшего эту - велико-инквизиторскую - перспективу расчеловечивания, высветилась ключевая проблемно-тематическая связка: свобода в связи с индивидуальной и общественной самоорганизацией.
Именно этот узловой момент, ключевая значимость его присутствия в конкретных коммуникативных актах, упускается, как правило, там, где из добросовестных аналитических выкладок требуется сделать практические выводы. И это в то время, когда требуется уже на входе включить в эти выкладки определенную заточенность на практически решающее. Как и заточеность на концептуально решающее, коль скоро и аналитические выкладки, и практические выводы из них, как и самый процесс практического действования, всегда сопровождаются речевым выражением, артикулируемым явно или подразумеваемым.
Так вот. В публично-политической коммуникации стало уже дежурным акцентировать внимание на материально-прагматическом ресурсе, на том, что он необходим даже в организации небольших групп для каких-нибудь кратко- или средне- срочных акций. В этом ключе, на разные лады, звучат размышления про "творческие меньшинства vs. инертные массы". И всё это, как "само собой разумеющееся", ставится на поток в качестве доводов, призванных "срезать" самое возможность серьезного осмысления больших проектов в русле формируемых для этого осмысления больших рассказов (мета-нарративов).
Интерпретационно-конфликтологический противоход к этим пагубным тенденциям, в качестве своей путеводной нити в развязывании вышеозначенного проблемно-тематического узла, обретается во внимании к историчности человеческого бытия в его сущностной связи с духовным измерением этого бытия.
В фокусе противохода тогда усматриваются ложно противопоставляемые историчность и духовность.
В связи с этим противопоставлением, история представляется как цепь событий, движимых "неправедным произволом". Духовность же низводится до "пассионарных" кондиций человеческого естества, которые истолковываются в действительно произвольном ключе - как укорененные в "аристократической" или "варварской" квазиидентичности.
И всё это, чтобы, на "почве" нынешнего диффузно-сетевого режима коммуникации, вновь и вновь запускать "майданно-антимайданные" качели. И тем самым расшатывать общественное сознание, которое бы тогда "определялось" общественным бытием так, чтобы поселять в общественных отношениях и взаимодействии хаос, разрывающий социальную ткань.
Итак, в целом, проблемно-тематический узел, высветившийся в фокусе интерпретационно-конфликтологического противохода:
- свобода / способность к самоорганизации - в общественных отношениях,
- духовность / историчность - в человеческом бытии.
Разрыв между элементами второй связки влечет хаотическую динамику в отношениях элементов первой связки. Соответственно, сочетание духовности и историчности, очевидно, востребуется для того, чтобы свобода становилась условием возможности образования из общественных отношений прочной социальной ткани.
Напомним и подчеркнем, что всё это, составляя возможности, выступающие краеугольными камнями общественно-исторической действительности, фигурирует у нас в виде концептуальных аналогов этих возможностей в той действительности, которая складывается из актов публично-политической коммуникации. Фигурирует в связи с тем крайне двусмысленным состоянием, в котором "несрастание" этих возможностей в общественном сознании выражается в речевых актах как "объективно" наличествующая действительность общественного бытия. И всё это - путь к стагнации в динамике и хаотизации в структуре этого бытия.
Тут самое время вернуться к ранее зафиксированной связке
- интересы / идеальное - в мировосприятии и мотивации общественных акторов,
- наличествующее / миро-проектное - в бытии мира и человека,
и соотнести её с установленными краеуголными элементами, составляющими её возможное и действительное.
Получается следующая композиция, в которой вырисовываются кристаллообразующие структура и динамика обретения искомой субъектности в слове и деле.
Наличие духовного в качестве источника миро-проектирующего отношения к реальности задаёт возможность свободного волеизъявления и целеполагания в культурно-историческом развитии общества. Тем самым сфера интересов, как действительность, складывающаяся из разнообразной и сложной совокупности процессов получения и обеспечения средств существования, обретает возможность системного упорядочивания при наличии идей, в которых концентрированно выражены цели развития, и которые, благодаря этому, удерживая концентрируют миро-проектирующую энергию. И тем самым в конкретных общественных акторах высвобождается энергия, придающая их отношениям то организационно-практическое качество, которое составляет возможность наличия прочной социальной ткани.
Само же актуальное наличие духовного в его неразрывной связи с историческим (на чём держится единство всей композиции) становится возможно благодаря активизации духовно-экзистенциальных энергий, устремляющих к смыслу исторического бытия человека (см., подробнее, о воле к смыслу, совести и любви).
Этот первоисток обретения общественной субъектности находится в каждом. Конечно, активизация этого источника происходит, как правило, в малом количестве общественных акторов. Однако, в условиях диффузно-сетевого хаоса в сознании и бытии, эти акторы, будучи спорадически распределены в обществе и, к тому же, теснимы умелыми имитаторами "общественного активизма", оказываются не способны к оперативной консолидации. И тем паче ставка должна делаться на возможность духовной активизации в каждом, причем, без каких-либо количественных идентификаций, которые, надо подчеркнуть, совершенно не уместны в отношение духа, в принципе. И тем более, даже в сколь угодно метафорическом применении, такие идентификации неуместны в хаотизированной среде.
Способность же к духовной активизации, - причем, способность, именно как энергийно действительное (vs. потенциально возможное), присутствует в нас до всяких "технических" оформлений этой энергии (посредством "психотехник", "духовных практик" и прочего "личностного роста" посредством "гуманитарных технологий"), - в этом исходном качестве способность к активизации духовной энергии доступна каждому, при сколь угодно заурядном уровне имеющихся в наличии потенциалов.
Насколько этот источник активируется, настолько по-настоящему внятным становится смысл императивов, апеллирующих к ценностно-идеальной сфере и адресующих к организационно-практическим действиям. Настоящая внятность этого смысла означает способность отличать в этих апелляциях/адресациях подлинное содержание от суррогата.
И тут, в заключение, коротко, по поводу элитного субъекта, подразумевающегося в качестве направляющего и организующего начала даже в обретшем субъектное качество обществе (см. в тему - о строительстве партии нового типа).
Сама эта внятность смысла исходно обусловлена НЕ авторитетом тех или иных полит.элитных инстанций и персоналий, НО тем, что делает возможным и самое признание этого авторитета, как такового, и действительное, самостоятельное усвоение содержания, сообщаемого инстанциями и персоналиями, выступающими в качестве носителей этого авторитета.
А это в свою очередь значит, что направляющее и организующее начало, чтобы быть утвердившимся в конкретных, действительно достойных, акторах, это начало прежде усматривается НЕ в самих этих акторах, НО в мире, в историческом свершении, осуществляющемся в этом мире, в событиях, составляющих это свершение. Усматривается благодаря доступной каждому активизации духовно-экзистенциальных энергий, взыскующих смысла. Насколько эта взыскующе-усматривающая энергия, входя в общественные отношения, обобществляется, настолько этот смысл, обретаясь как конкретный смысл в конкретных ситуациях, в то же время подразумевает Высший Смысл, в котором заключены Судьба и Предназначение исторического бытия твоего народа и человечества.
Наконец, что ещё важно заметить в заключение. При всех этих установленных возможностях, остается ещё проблема диффузно-сетевого режима в самом восприятии информации, как препятствия в уразумении этих возможностей и обобществлении того, что присутствует в них. Суть проблемы - в возможности прорыва из среды, где активизация духовной энергии крайне минимизирована уже на уровне речевого взаимодействия, к её максимальному инициированию в словах и делах.
Однако, подразумевая именно самое возможность этого задействования, здесь, по определению, не может быть никаких технологических и каких бы то ни было алгоритмов решения проблемы. Решение может заключаться только в том, чтобы те, в ком эта активизация происходит быстрее, максимально прилагали свою энергию, прежде всего, для побуждения всеми возможными способами окружающих к активизации ими своей духовной энергии.
То бишь, всё по тому же принципу: _вынес/взорвал мозг себе - помоги товарищу_ (см. в заключительной части материала по ссылке в подзаголовке данного поста - о "вынесении мозга", как о выходе в миро-проектирующее отношение к реальности, и "взрыве мозга", как архиполемическом пути логосного мысле-речения, _собирающегося_ к мгновенно-очной ставке с Судьбой).