10 лет шизофрении.
Автор: Василиса Бабицкая.
Как сначала сойти с ума, а потом излечиться и стать психологом
Шизофрения считается неизлечимым заболеванием. В каком-то смысле это приговор. История норвежского психолога Арнхильд Лаувенг может заставить научное сообщество если не полностью изменить отношение к этому диагнозу, то во всяком случае пересмотреть некоторые базовые установки
Арнхильд Лаувенг. Ее имя похоже на имя героини скандинавской сказки. На самом деле так и есть - история Арнхильд вполне отвечает канонам классической сказочной драматургии: трагическое событие в начале, долгие испытания в середине, отчаяние, борьба, чудо. О том, что следует после чуда, сказки обычно не рассказывают. В реальности же начинается обычная жизнь: диссертация, две собаки, друзья, путешествия, работа.
Лаувенг - психолог. Готовит докторскую диссертацию. У нее маленькие руки и детское выражение лица. Она сидит в первом ряду в большом зале на конференции психоаналитиков, организованной Московской ассоциацией аналитической психологии, и слушает доклад Аллана Гуггенбюля о том, как с помощью мифодрамы лечили детей-психотиков в Грузии.
- До того как я стала психологом, я была больна шизофренией. Десять лет, - говорит Арнхильд. - Я видела волков и сильно резала себя. Я помню, как это было, но теперь совсем другое дело.
Волки появлялись повсюду - в классе, где училась Арнхильд, на улице, в больнице. Они сбивались в стаю и нападали на нее. Она слышала их рычание и зловонное дыхание и бежала от них что было сил. Еще были крысы и крокодилы. И загадочные хищные птицы «вильвет», которые норовили разорвать ее в клочья. Но настоящие травмы она наносила себе сама - резала себя в кровь, билась головой о стену так, что ее приходилось связывать.
Шизофрения - тяжелое заболевание, связанное с распадом процессов мышления и эмоциональных реакций. Слуховые и зрительные галлюцинации, параноидный, фантастический бред, дезорганизованность речи и мышления на фоне значительной социальной дисфункции. «Стекло и дерево», говорят о шизофрении психиатры: хрупкость, с одной стороны, уплощение реакций - с другой. Расщепление психики. Утрата связи с реальностью. И, как правило, все это со временем прогрессирует.
- Теперь я здорова и больше не боюсь заболеть, - говорит Арнхильд. - Я помню, как выглядел тогда мир вокруг меня. И у меня бывали «временные улучшения». Я помню, как я их воспринимала. Сейчас дело обстоит иначе. И надо признать, что это тоже возможно.
- Не может такого быть! - шепчутся коллеги, пытаясь сохранить политкорректные улыбки.
И правда: сойти с ума и вернуться - все равно что умереть и воскреснуть. Арнхильд, когда воскресла, написала книгу «Завтра я всегда бывала львом».
- Лев - это сила, - объясняет она. - Это то, чем я всегда была. «Завтра я буду львом» - это как игра с будущим, прошлым и настоящим, потому что я - это я в течение всего времени.
- На самом деле симптомы - это симптомы чего-то большего, того, что есть сама жизнь. Симптомы - это своеобразное послание. Зашифрованное. Они не просто «потому что болезнь», они что-то говорят.
Эта книга - документ, в котором описана история неизлечимой болезни и выздоровления, книга, которую взахлеб читают здоровые люди, а больные цитируют на специализированных форумах, потому что она рассказала про болезнь то, что они сформулировать не смогли.
После лекции я сижу напротив Арнхильд, мы пьем кофе, и я рассматриваю ее детские, все в белых шрамах-ниточках, изрезанные руки.
- Как вы думаете, - спрашиваю я, - может ли здоровый человек понять больного? Вы были там и теперь здесь. Могут ли эти два мира соприкоснуться?
- Скорее всего, нет, - говорит Арнхильд и смотрит мне в глаза. Я, смущаясь, отвожу взгляд от ее рук. - Мы можем понять друг друга. Иногда. Вы читаете мои истории. Возможно, вы никогда не бывали в Норвегии. Возможно, вы никогда не сходили с ума. Но вы можете понять мои чувства и эмоции, благодаря этому мы можем слышать друг друга. Но даже если мы обе абсолютно нормальны… и я вам сейчас что-то говорю, и мы думаем, что поняли друг друга, на самом деле я сказала одно, а вы услышали совсем другое. Коммуникация - очень сложная вещь. Так что и да и нет.
Я очень стараюсь понять, я пытаюсь представить, каково это - видеть волков, крокодилов, полуметровых крыс точно так же, как я вижу сейчас людей вокруг себя. Каково это - когда волк обгрызает до костей твои ноги, а тебе говорят: «Не обращай внимания, это все оттого, что ты больна шизофренией».
- Это замкнутый круг, - выводит меня из задумчивости голос Лаувенг. - Волки - потому что шизофрения, а шизофрения - потому что есть волки.
- Но ведь здоровые люди действительно не сражаются с волками…
- Да. Но разве постановка диагноза объясняет, почему появились волки? Это симптом. Вот представьте, человек говорит врачу: «У меня болит голова». Разве врач скажет: «У него болит голова потому, что он болен?» Нет. Врач станет выяснять: может, это давление, а может, инфекция, а может, мигрень. Симптом может отражать десятки различных проблем. И только в случае психического заболевания мы слышим: «Ну что же, он - шизофреник, и это все объясняет, не стоит обращать внимание». Я говорила медсестрам: «Я мертва. Я не чувствую жизни внутри себя». А они отвечали: «Нет, это не так, ты с нами разговариваешь - значит, ты жива. А все твои переживания ненастоящие, они - следствие болезни, глупости, ерунда». И тогда я на самом деле умерла: перестала об этом говорить, и тело стало молчаливым, как будто мертвым. И мы все время это делаем в клиниках: не слышим переживаний больных, предлагаем им замолчать, объясняя, что их боль - это бред, болезнь, а значит, не существует. Но на самом деле оттого, что мне поставили диагноз «шизофрения», голоса не перестали орать у меня в голове и мучить меня. А что именно они орут и почему это происходит - эти вопросы с момента постановки диагноза уже никого не интересуют.
Мы молчим почти минуту, и Арнхильд добавляет:
- На самом деле симптомы - это симптомы чего-то большего, того, что есть сама жизнь. Симптомы - это своеобразное послание. Зашифрованное. Они не просто «потому что болезнь», они что-то говорят.
История болезни
Все началось, как водится, в раннем детстве. Арнхильд было три года, когда ее отец, священник, заболел раком. Когда ей исполнилось пять, он умер.
- Его кровать стояла в комнате, и я, когда заходила, не знала, жив он еще или нет, - вспоминает Арнхильд. - Он не придумал ничего лучшего, чем объяснить мне: «Я отправляюсь на небеса и буду там с ангелами». Но я не хотела, чтобы он играл с ангелами. Я хотела, чтобы он играл со мной. И я подумала, что, если буду хорошо себя вести, он останется со мной. У детей, знаете ли, очень развито магическое мышление… Да и у взрослых тоже, - усмехается Арнхильд. - Например, взрослые говорят: «Если я буду ходить в спортзал и есть одну морковку, то доживу до 90 лет». Но отец все-таки умер. И для меня это означало, что я не справилась. И если я теперь не постараюсь как следует, то - кто знает? - может и мама умереть.
Взрослым кажется слишком очевидным, что ребенок ни в чем не виноват. Никому даже в голову не придет об этом поговорить. Но на самом деле дети часто берут на себя вину за события, которые им не подвластны. Иначе мир оказывается слишком большим, неконтролируемым и опасным.
- И тогда эмоций становится слишком много, - говорит Арнхильд. - Гнев, вина, отчаяние… Они не помещаются. От них хочется избавиться. Но невозможно выборочно изгнать «плохие» чувства, а «хорошие» оставить. Они как отара овец: сначала убегает одна, следом другая, а потом все остальные. И через какое-то время чувствуешь себя совершенно пустой. Все помнишь, но ничего не чувствуешь. Через несколько лет такого существования я и сказала медсестрам, что я мертва.
В школе у Арнхильд отношения с одноклассниками не сложились. Обычная история. Ее не травили, но и не замечали. Она пыталась быть безупречной. Не создавать проблем. Никому. Но чувства никуда не делись. И со временем стали проявляться классические симптомы шизофрении - в виде голосов. Заподозрив неладное, она обратилась к школьной медсестре.
- Медсестра спросила, не боюсь ли я потолстеть и не боюсь ли ездить в автобусе. Но такими страхами я не страдала. Меня пугало другое: существую ли я на самом деле и принадлежат ли мне мои мысли? А об этом она меня не спросила.
В своей книге «Завтра я всегда бывала львом» Лаувенг напишет: «Я продолжала вести дневник и писать о себе в третьем лице - “она”. Это приводило меня в смятение. Если “она” - это я, то кто же тогда о “ней” пишет? Разве “она” - это я? Если “она” - это я, то кто же тогда рассказывает обо всех этих “я” и “она”?»
Тогда появился Капитан. Он стал дописывать фразы в дневнике за Арнхильд. А когда она написала: «Кто это?» - ответил: «Я». И с тех пор взял на себя руководство ее жизнью: сперва отдавал жестокие и беспощадные приказы в голове, а затем материализовался в виде галлюцинации.
(Продолжение следует)