постмодерн и танатализация
На самом деле постмодерн стремился к совершенно другому: он хотел создания такого общества, где к каждому субъекту, к каждой этнической или культурной группе применялась бы их собственная мера, где не было бы всеохватывающих и всеобязательных нарративов, где признавалась бы кардинальная разница между интеллектами, стилями, эпохами, где царил бы плюрализм, разнообразие живого.
На самом деле, для всего этого вообще ничего специального делать не надо.
Вообще.
Ничего.
Потому что это делает сама жизнь, без постороннего вмешательства.
Ненавижу постмодерн, как ненавижу всё искусственное и фальшивое.
Постмодерн - это такой пластик, это такой не разлагаемый ничем полимер, экологическая чума, что это - смерть всему живому, а не "разнообразие живого".
Всякое принуждение, хоть бы даже и принуждение к плюрализму никогда ничем хорошим не заканчивается.
А в остальном очень хорошее интервью, очень созвучные моим мысли.
Михаил Эпштейн
"Они любить умеют только мертвых"
А сейчас непонятно, для чего побеждать и что мы можем дать миру, даже его завоевав. Уже видно: когда побеждает Россия, в покоренных странах все приходит в упадок, в запустение. Всюду дух мертвящего гнета, все живое оказывается под подозрением. Выходит, победа ничего не принесет и никаких проблем не решит, а нужна месть, чтобы другие не смели жить ярче, свободнее нас. Смысл не в том, чтобы победить, а в том, чтобы погрузить во мрак весь этот праздничный, нарядный, богатый, жизнелюбивый и бесконечно чуждый западный мир. Мы готовы уйти в небытие, но при этом все равно заберем вас с собой, даже если вы разрушите нашу страну… Об этой системе автоматической мести "мертвая рука" любят говорить российские записные публицисты в зомбоящике. Труднообъяснимый комплекс нелюбви к жизни, недоверия к жизни, непонимания жизни.
................................
Да, происходит страшная девальвация слова и смысла. Это связано с развитием новейших технологий - сетевых, электронных, - и с постмодернистской тематикой: якобы нет оригинала, а есть только симулякр. Но из любой философии можно сделать оружие смерти, посмотрите, что сталось с марксизмом в России, а затем по ее почину - и в огромной части мира. Вот и постмодернизм - философия неистощимого многообразия стилей и культур - стала служить оправданию любой лжи и бреда. Конечно, никто из западных постмодернистов не предполагал, что эта теория окажется таким мощным пропагандистским оружием. И теперь легко будет вместо идеологии, которая настаивала на правоте определенных идей, построить некую видеологию, то есть царство видимостей, где даже уже не нужна кровавая хирургия, не нужны болезненные операции над обществом, достаточно просто повернуть хрусталик глаза, чтобы он не отличал факта от фикции. Симулякры вытеснили уважение к реальности. На самом деле постмодерн стремился к совершенно другому: он хотел создания такого общества, где к каждому субъекту, к каждой этнической или культурной группе применялась бы их собственная мера, где не было бы всеохватывающих и всеобязательных нарративов, где признавалась бы кардинальная разница между интеллектами, стилями, эпохами, где царил бы плюрализм, разнообразие живого. В России, где сначала резко отталкивались от постмодерна, обличали его как "западный плюрализм", вдруг необыкновенно ловко стали им пользоваться - но в совершенно других целях, не всеразличия, а всесмешения. Ах, если все симулякр, давайте откажемся от различия правды и лжи, от различия науки и пропаганды, истории и мифа.
...............................
Если мы разложим историческую траекторию развития страны на составляющие, то увидим, что окончание 1980-х и 1990-е годы - это был период надежды. Казалось, что морок имеет свой конец: вот перевернется вся эта система, и мы окажемся на солнечной стороне истории, в здоровой стране, которая начнет заниматься не расширением своей внутренней пустоты на другие территории, а конструктивным, созидательным заполнением своих больших пробелов. Какая-то последняя надежда была еще жива. Но силы танатоса, пользуясь фрейдовской терминологией, начинают одерживать верх над силами эроса. Любовь к жизни так и не зародилась в масштабе всего общества - любовь к заполнению внутренней пустоты чем-то позитивным: городами, деревнями, дорогами, заводами, открытиями, изобретениями. Не случилось, не сработало. И только когда раздались воинственные кличи - “на Киев”, “на Европу”, “на Америку” и так далее, - тогда почувствовался какой-то эмоциональный заряд, интерес к тому, чтобы дальше расширять это пространство, внутри себя достаточно разреженное. Россия - одна из самых малонаселенных стран, а Сибирь - вообще наименее обитаемое место на Земле. И всюду, куда приходит это пространство, будь то Абхазия или Восточная Украина, занятые места оказываются столь же призрачными, выморочными! Ничто там не радуется жизни, все приходит в запустение. Так же было, когда Советский Союз раздвигал свои пределы на Запад, на Прибалтику, на Восточную Европу. Наверно, теперь уже обозначились последние границы возможной экспансии таких просторов, иначе они не вынесут центробежной тяги и сами взорвутся от разрывающей их пустоты.
......................................
Самое трагическое в том, что хорошие, одаренные люди оказываются вброшенными в государственное пространство, которое сводит на нет их дары и стремления, рассеивает их энергию. Неужели Россия обречена быть Рассеей, силой рассеяния, а не собирания творческой энергии? На протяжении последнего столетия государство упорно уничтожало своих подданных, питаясь их же энтузиазмом, их верой и надеждой, превращая все в труху, а их самих - в трупы. Вряд ли какое-либо другое государство уничтожило так много людей по всему миру, если учитывать его ответственность за создание коммунистических режимов в других странах. И вот морок, который, казалось, был навсегда развеян чудесной, мирной революцией конца 1980-х - начала 1990-х годов, опять навалился на страну, особенно в последние три года.
Государство опять трубит в свою трубу, опять слышен топот этого "мамонтейшего мамонта", как описывает Замятин государство в пореволюционном рассказе "Пещера". Опять доисторические времена, опять архаика. Тогда - тотальный отказ от прошлого, "мы наш, мы новый мир построим". Сейчас - тотальный отказ от будущего, все лучшее в прошлом, туда обращена острейшая ностальгия, не только в XIX, XVIII веках, но и в допетровскую Русь: закрыть окно в Европу. Вместо чаемого географического расширения в "Новороссию" получается историческое сужение в "Новую Московию", азиатскую страну, отгородившуюся от мира, как в XVI-XVII вв. Появление этой "Новомосковии", то есть изоляция, автаркия - и есть проявление инстинкта смерти: страна забивается в свою историческую утробу. Такую "обратную" биологию общественного организма - стремление свернуться в эмбрион - глубоко раскрыл Платонов в "Котловане" и "Чевенгуре", а еще раньше - Гоголь в "Мертвых душах", Чехов в "Человеке в футляре". Это тема смерти, футлярности, пещерности, общей могилы. Народ копает котлован, чтобы себя в нем похоронить. Притом что люди - живые, теплые, но они упорно выбирают себе государство, которое становится их котлованом.
.............................................
Об этом еще Мережковский замечательно писал: есть три смерти, которые необходимо преодолеть России, чтобы выжить. Это сила мертвого, механического, деспотического государства; косность омертвевшей церковной иерархии, ставшей частью государства и утратившей связь с жизнью духа; и власть тьмы, народного невежества, покорности, забитости, рабства. Крайне был пессимистический взгляд накануне революции 1917 года. Но у Мережковского все-таки прорывалась надежда на эсхатологическую революцию, на революцию духа. Кончилось все это октябрем 1917 года, Лениным и Сталиным.
.........................................
Там, где культура становится инструментом государственной политики, она сама мертвеет и превращается в идеологию, пропаганду. Культура на службе государства - это еще страшнее, чем простодушное бескультурье. И сейчас это видно на примере госпропаганды, в которой нет ни искорки светлой радости, никакого просвета в будущее. Единственное, что она может вызвать, - это панфобию, более всеобъемлющую и разрушительную, чем в советские годы, когда у ненависти был точечный адресат: то была классовая ненависть, партийная ненависть. А сейчас ненависть обращена практически на весь живой мир, на все страны, на все, что свободно дышит и развивается. Трудно представить, чтобы в огромной стране все в такой степени было зациклено на прошлом, на копании в гробах. Конечно, нужно хранить память о войне, о погибших, но при этом жить так, чтобы смысл их жизни восходил на новую ступень: готовить полеты на Марс, проводить эксперименты в физике и биологии, получать Нобелевские премии, прорываться к новым высотам технологий, рождать детей и воспитывать их в открытости будущему. В России крайне ослаблена эта составляющая больших цивилизационных дерзаний. Если мы отворачиваемся от будущего, будущее отворачивается от нас.
На самом деле, для всего этого вообще ничего специального делать не надо.
Вообще.
Ничего.
Потому что это делает сама жизнь, без постороннего вмешательства.
Ненавижу постмодерн, как ненавижу всё искусственное и фальшивое.
Постмодерн - это такой пластик, это такой не разлагаемый ничем полимер, экологическая чума, что это - смерть всему живому, а не "разнообразие живого".
Всякое принуждение, хоть бы даже и принуждение к плюрализму никогда ничем хорошим не заканчивается.
А в остальном очень хорошее интервью, очень созвучные моим мысли.
Михаил Эпштейн
"Они любить умеют только мертвых"
А сейчас непонятно, для чего побеждать и что мы можем дать миру, даже его завоевав. Уже видно: когда побеждает Россия, в покоренных странах все приходит в упадок, в запустение. Всюду дух мертвящего гнета, все живое оказывается под подозрением. Выходит, победа ничего не принесет и никаких проблем не решит, а нужна месть, чтобы другие не смели жить ярче, свободнее нас. Смысл не в том, чтобы победить, а в том, чтобы погрузить во мрак весь этот праздничный, нарядный, богатый, жизнелюбивый и бесконечно чуждый западный мир. Мы готовы уйти в небытие, но при этом все равно заберем вас с собой, даже если вы разрушите нашу страну… Об этой системе автоматической мести "мертвая рука" любят говорить российские записные публицисты в зомбоящике. Труднообъяснимый комплекс нелюбви к жизни, недоверия к жизни, непонимания жизни.
................................
Да, происходит страшная девальвация слова и смысла. Это связано с развитием новейших технологий - сетевых, электронных, - и с постмодернистской тематикой: якобы нет оригинала, а есть только симулякр. Но из любой философии можно сделать оружие смерти, посмотрите, что сталось с марксизмом в России, а затем по ее почину - и в огромной части мира. Вот и постмодернизм - философия неистощимого многообразия стилей и культур - стала служить оправданию любой лжи и бреда. Конечно, никто из западных постмодернистов не предполагал, что эта теория окажется таким мощным пропагандистским оружием. И теперь легко будет вместо идеологии, которая настаивала на правоте определенных идей, построить некую видеологию, то есть царство видимостей, где даже уже не нужна кровавая хирургия, не нужны болезненные операции над обществом, достаточно просто повернуть хрусталик глаза, чтобы он не отличал факта от фикции. Симулякры вытеснили уважение к реальности. На самом деле постмодерн стремился к совершенно другому: он хотел создания такого общества, где к каждому субъекту, к каждой этнической или культурной группе применялась бы их собственная мера, где не было бы всеохватывающих и всеобязательных нарративов, где признавалась бы кардинальная разница между интеллектами, стилями, эпохами, где царил бы плюрализм, разнообразие живого. В России, где сначала резко отталкивались от постмодерна, обличали его как "западный плюрализм", вдруг необыкновенно ловко стали им пользоваться - но в совершенно других целях, не всеразличия, а всесмешения. Ах, если все симулякр, давайте откажемся от различия правды и лжи, от различия науки и пропаганды, истории и мифа.
...............................
Если мы разложим историческую траекторию развития страны на составляющие, то увидим, что окончание 1980-х и 1990-е годы - это был период надежды. Казалось, что морок имеет свой конец: вот перевернется вся эта система, и мы окажемся на солнечной стороне истории, в здоровой стране, которая начнет заниматься не расширением своей внутренней пустоты на другие территории, а конструктивным, созидательным заполнением своих больших пробелов. Какая-то последняя надежда была еще жива. Но силы танатоса, пользуясь фрейдовской терминологией, начинают одерживать верх над силами эроса. Любовь к жизни так и не зародилась в масштабе всего общества - любовь к заполнению внутренней пустоты чем-то позитивным: городами, деревнями, дорогами, заводами, открытиями, изобретениями. Не случилось, не сработало. И только когда раздались воинственные кличи - “на Киев”, “на Европу”, “на Америку” и так далее, - тогда почувствовался какой-то эмоциональный заряд, интерес к тому, чтобы дальше расширять это пространство, внутри себя достаточно разреженное. Россия - одна из самых малонаселенных стран, а Сибирь - вообще наименее обитаемое место на Земле. И всюду, куда приходит это пространство, будь то Абхазия или Восточная Украина, занятые места оказываются столь же призрачными, выморочными! Ничто там не радуется жизни, все приходит в запустение. Так же было, когда Советский Союз раздвигал свои пределы на Запад, на Прибалтику, на Восточную Европу. Наверно, теперь уже обозначились последние границы возможной экспансии таких просторов, иначе они не вынесут центробежной тяги и сами взорвутся от разрывающей их пустоты.
......................................
Самое трагическое в том, что хорошие, одаренные люди оказываются вброшенными в государственное пространство, которое сводит на нет их дары и стремления, рассеивает их энергию. Неужели Россия обречена быть Рассеей, силой рассеяния, а не собирания творческой энергии? На протяжении последнего столетия государство упорно уничтожало своих подданных, питаясь их же энтузиазмом, их верой и надеждой, превращая все в труху, а их самих - в трупы. Вряд ли какое-либо другое государство уничтожило так много людей по всему миру, если учитывать его ответственность за создание коммунистических режимов в других странах. И вот морок, который, казалось, был навсегда развеян чудесной, мирной революцией конца 1980-х - начала 1990-х годов, опять навалился на страну, особенно в последние три года.
Государство опять трубит в свою трубу, опять слышен топот этого "мамонтейшего мамонта", как описывает Замятин государство в пореволюционном рассказе "Пещера". Опять доисторические времена, опять архаика. Тогда - тотальный отказ от прошлого, "мы наш, мы новый мир построим". Сейчас - тотальный отказ от будущего, все лучшее в прошлом, туда обращена острейшая ностальгия, не только в XIX, XVIII веках, но и в допетровскую Русь: закрыть окно в Европу. Вместо чаемого географического расширения в "Новороссию" получается историческое сужение в "Новую Московию", азиатскую страну, отгородившуюся от мира, как в XVI-XVII вв. Появление этой "Новомосковии", то есть изоляция, автаркия - и есть проявление инстинкта смерти: страна забивается в свою историческую утробу. Такую "обратную" биологию общественного организма - стремление свернуться в эмбрион - глубоко раскрыл Платонов в "Котловане" и "Чевенгуре", а еще раньше - Гоголь в "Мертвых душах", Чехов в "Человеке в футляре". Это тема смерти, футлярности, пещерности, общей могилы. Народ копает котлован, чтобы себя в нем похоронить. Притом что люди - живые, теплые, но они упорно выбирают себе государство, которое становится их котлованом.
.............................................
Об этом еще Мережковский замечательно писал: есть три смерти, которые необходимо преодолеть России, чтобы выжить. Это сила мертвого, механического, деспотического государства; косность омертвевшей церковной иерархии, ставшей частью государства и утратившей связь с жизнью духа; и власть тьмы, народного невежества, покорности, забитости, рабства. Крайне был пессимистический взгляд накануне революции 1917 года. Но у Мережковского все-таки прорывалась надежда на эсхатологическую революцию, на революцию духа. Кончилось все это октябрем 1917 года, Лениным и Сталиным.
.........................................
Там, где культура становится инструментом государственной политики, она сама мертвеет и превращается в идеологию, пропаганду. Культура на службе государства - это еще страшнее, чем простодушное бескультурье. И сейчас это видно на примере госпропаганды, в которой нет ни искорки светлой радости, никакого просвета в будущее. Единственное, что она может вызвать, - это панфобию, более всеобъемлющую и разрушительную, чем в советские годы, когда у ненависти был точечный адресат: то была классовая ненависть, партийная ненависть. А сейчас ненависть обращена практически на весь живой мир, на все страны, на все, что свободно дышит и развивается. Трудно представить, чтобы в огромной стране все в такой степени было зациклено на прошлом, на копании в гробах. Конечно, нужно хранить память о войне, о погибших, но при этом жить так, чтобы смысл их жизни восходил на новую ступень: готовить полеты на Марс, проводить эксперименты в физике и биологии, получать Нобелевские премии, прорываться к новым высотам технологий, рождать детей и воспитывать их в открытости будущему. В России крайне ослаблена эта составляющая больших цивилизационных дерзаний. Если мы отворачиваемся от будущего, будущее отворачивается от нас.