«спокойствие благополучных»
В 1938 году уволенный из Берлинского университета, но до последнего надеявшийся на "верность духу Шиллера и Гете" и потому до сих пор не покинувший любимый Берлин, профессор биологии пишет своему нью-йоркскому коллеге и давнему другу отчаянное письмо с просьбой об убежище в США. Коллега, человек добросердечный, письмо через несколько недель получает и готов посодействовать всем, чем может, но сперва он слишком занят, потом уезжает на день рождения дочери, по возвращении у него гостит племянница, наконец, он находит время, чтобы ответить, письмо за океан идет долго, а тем временем адресата с семейством арестовывают и получить ответ он не успевает.
Очень уважаемый в галицийском местечке знаток Талмуда, узнав, что грозит евреям, просит своего приятеля, местного католического священника, которого он в мирное время учил "языку священных книг", в случае опасности спрятать его родителей и жену. Священник соглашается, договариваются, что при угрозе реб Арье через верных людей передаст священнику записку, а священник таким же образом сообщит, как следует действовать. Когда доходит слух о том, что через день-другой гетто будет ликвидировано, реб Арье находит способ передать священнику записку -- и остается ждать. Священник записку получает, но у него -- престольный праздник, потом -- требы в соседних деревнях, вечером возвращается совсем усталый и решает, что пошлет гонца завтра. А ночью гетто окружают и вывозят в неизвестном направлении.
Пытаюсь понять, что чувствовали ждавшие: надежда -- недоумение --- попытки объяснить, оправдать -- снова недоумение -- безнадежность. Люди, находившиеся "по ту сторону письма", ничего дурного не хотели, они всего лишь не расслышали вой времени, не поспешили отозваться, и эта неспешность, по существу, сделала их убийцами. Или пособниками убийства.
На мой взгляд, это еще один почти не осмысленный, не усвоенный, хотя и очень важный для более или менее благополучных времен, урок Катастрофы -- ответственность безучастных. Вина бездействующих, тех, кто не творит зла, но медлит с добром. И другой, завещанный теми, кто так и не дождался: чтобы жить, есть только сегодня и нет ничего важнее того, кто сегодня в дверь стучится.
Очень уважаемый в галицийском местечке знаток Талмуда, узнав, что грозит евреям, просит своего приятеля, местного католического священника, которого он в мирное время учил "языку священных книг", в случае опасности спрятать его родителей и жену. Священник соглашается, договариваются, что при угрозе реб Арье через верных людей передаст священнику записку, а священник таким же образом сообщит, как следует действовать. Когда доходит слух о том, что через день-другой гетто будет ликвидировано, реб Арье находит способ передать священнику записку -- и остается ждать. Священник записку получает, но у него -- престольный праздник, потом -- требы в соседних деревнях, вечером возвращается совсем усталый и решает, что пошлет гонца завтра. А ночью гетто окружают и вывозят в неизвестном направлении.
Пытаюсь понять, что чувствовали ждавшие: надежда -- недоумение --- попытки объяснить, оправдать -- снова недоумение -- безнадежность. Люди, находившиеся "по ту сторону письма", ничего дурного не хотели, они всего лишь не расслышали вой времени, не поспешили отозваться, и эта неспешность, по существу, сделала их убийцами. Или пособниками убийства.
На мой взгляд, это еще один почти не осмысленный, не усвоенный, хотя и очень важный для более или менее благополучных времен, урок Катастрофы -- ответственность безучастных. Вина бездействующих, тех, кто не творит зла, но медлит с добром. И другой, завещанный теми, кто так и не дождался: чтобы жить, есть только сегодня и нет ничего важнее того, кто сегодня в дверь стучится.