(no subject)
а ведь сегодня годовщина "Норд-Оста". вернее, сегодня годовщина штурма театра на Дубровке.
2002 год для меня лично был очень важным годом. в этот год я благополучно выпустилась из своего филфака и стала истово искать работу, попутно продолжая репетиторствовать. моя замечательная сестра в этом году родила нам всем мою совершенно замечательную племяшку. а самое главное - я попала в редакцию, где работаю по сей день. а попала я туда вот как: сестрёнка составила для меня список всех фирм и предприятий имеющих мало-мальское отношение к французскому языку. я написала себе на бумажке текст и стала их по списку обзванивать. где-то просили прислать резюме, где-то сразу отказывали. несколько дней я штурмовала эти бастионы. ездила на собеседования. расстраивалась и надеялась. в один из дней опять села на обзвон. отказы, отказы. и вдруг в одном месте мой забубённый текст даже не дослушали, сказали - приезжайте! я аж подпрыгнула. как??? говорю, прям приезжать?.. ну да. а к кому мне обращаться, когда приеду? голос в трубке называет мне фамилию и имя моей школьной завуча по французскому языку. вот так я попала на свою любимую работу. но сперва я работала там наборщиком - набирала тексты на компутере. платили копейки, но попутно корректор меня обучала корректуре, т.к. сама она вскорости собиралась эмигрировать в Германию, и предполагалось, что я займу её место. параллельно с этим моя главред тире моя бывшая завуч нашла мне подработку ассистенткой французской журналистки-внештатницы. звали журналистку культовым именем Эмманюэль. мы с ней встретились в кафе (я ужасно переживала, хватит ли у меня денег на чай-кофе), я ей понравилась. я сразу сказала, что уже работаю, но график позволяет мне работать по полдня. её это устроило, договорились, что я буду работать в первой половине дня. в качестве зарплаты она назвала такую сумму, что у меня перехватило дыхание. я осторожно ей сказала, что это явно много, что я просто не смогу работать столько из-за основной работы. она сказала "on va voir". типа, поживём-увидим. а на первое время будет так. я должна была приезжать к ней домой. они с мужем жили в шикарной квартире недалеко от Цветного. каждое утро у меня начиналось с того, что я по пути от метро покупала определённый набор свежих газет у мрачного с виду мужика-газетчика. спустя неделю он, увидев меня издали, уже сам набирал нужные газеты, а я издали готовила плату без сдачи, на ходу мы обменивались "добрымутром" и газетами-деньгами. далее у меня вошло в привычку покупать себе в качестве обеда две шанежки в появившихся тогда пекаренках. а затем я поднималась к Эмманюэльке. Эмманюэлька ждала меня в своём кабинете. она делала мне зелёный чай, насыпала на блюдечко сухофруктов и орехов. сама садилась за свой Мак, а я тем временем просматривала газеты и зачитывала ей заголовки. то, что её интересовало, я вырезала и раскладывала по темам, а затем распихивала по файлам и подшивала. далее я лезла в сеть и там занималась тем же: выходила на новостные сайты и переводила ей заголовки и анонсы. мы отсматривали все новости по телеку, я ей всё переводила. многое ей приходило по рассылкам международных информагентств, мне оставалось только перевести. в перерывах мы гоняли чаи и трындели на фр. Эмманюэль была очень мотивированная девушка. внешне она была небольшого роста, очень складная, на тот момент она была беременна на 6 месяце, но это было еле заметно. одевалось очень хорошо, всё на ней сидело как надо. очень обаятельная. но подружиться у нас не получалось. в основном потому что она считала меня недостаточно активной и постоянно говорила, что я должна проявлять инициативу и предлагать ей интересные темы. однако я тогда вообще не понимала, чем она занимается. внештатником быть сложно, объясняла она мне. она должна находить очень интересные материалы, только тогда у неё их купят. во второй половине дня я с облегчением ехала в редакцию, где были свои. и вот спустя месяц такой работы случилось это. экстренный выпуск новостей. это с тех пор я боюсь этих экстренных выпусков. потом мне позвонила Эмманюэль, спросила, смотрела ли я новости и могу ли я ей перевести всё быстро. я перевела по телефону. она спросила, могу ли я приехать, но у меня было куча работы от редакции. Эмманюэль осталась очень недовольна. на следующий день я с самого раннего утра поехала на Дубровку встречаться с Эмманюль. на ней висела какая-то специальная штука для записи репортажа - чемоданчик с микрофоном и возможностью передачи. когда мы туда приехали, то сперва я пошла выяснять, где тут у них пресс-пункт. но на пресс-пункте ничего особенного не было. тогда мы пошли насколько возможно ближе к месту действия. там стояло много людей. это были родители. вокруг каждого из них толпились журналисты, к ним тянули микрофоны. потом эти журналисты отходили, и к ним подходили другие. особенно там ничего не происходило. Эмманюэль поскольку ни слова по-русски не знала, не могла обойтись без меня. а у меня после каждого родителя ком в горле рос, и я с трудом переводила. хотя там всякие были. один папаша стоял пьяненький и охотно всем рассказывал, кто там у него и что. но на остальных было страшно смотреть. и страшно слушать. мы работали с записями, я даже научилась немножко работать с этой штукой-чемоданчиком. в результате Эмманюэль сама решила пойти на пункт передать то, что мы перевели, а на меня повесила аппарат с микрофоном и пихнула в сторону родителей. но я не знала, что у них можно спросить. а что спрашивать, когда у них всё на лицах было написано. так мы проездили туда два дня. попутно Эмманюэль мне объясняла, что всё это происки нашего правительства, что угнетённый чеченский народ после разрушительной войны идёт на крайние меры и пр. показывала мне книжки, изданные во Франции со словом "Tchétchénie" - "Чечня" - в заголовках. я ничего не понимала. я не понимала. в новостях были какие-то сплошные противоречия. было непонятно, почему боевики требовали Рошаля. было непонятно, какие у них требования. были сообщения, что они требуют вывода войск из Чечни и остановки боевых действий. в какой-то момент мы видели хилую группку родителей с плакатами на эту тему. но их никто не поддержал. было вообще всё непонятно и к вечеру 25 казалось, что в живых не останется никто. 25 вечером мы опять поехали туда. было очень поздно, когда Эмманюэль мне позвонила и попросила приехать. но мне захотелось поехать. там, правда, всё было оцеплено и журналисты со всеми остальными стояли очень далеко. театра было не видно, к тому же было темно. было очень страшно. мне всё время хотелось плакать. несолоно хлебавши мы, часа в 2 ночи решили ехать домой. Эмманюэль меня отвезла. под утро состоялся штурм. в 8 утра я уже была там с Эмманюэль, но особенно было ничего не выяснить, кроме того, что видели уезжающие автобусы, которые казались пустыми. потому что люди там лежали. затем мы выясняли в каких кто больницах, ездили уже туда. вместе с остальными ждали, когда кто-то выходил, кидались, я переводила. через несколько дней мы с Эмманюэль ездили на встречу с двумя девушками, которые на "Норд-Осте" оказались в соседних креслах. они пошли туда обе с мужьями. сидели рядом. им посчастливилось выжить. они стояли отвечали на наши вопросы и постоянно держались за руки. казалось, что они боятся отпустить друг друга. Эмманюэль спросила: "вы думаете, вы теперь будете общаться?" девушки посмотрели друг на друга, и у них в глазах заблестели слёзы.
спустя несколько дней я стала корректором официально. зарплата у меня поднялась, работы стало больше. я по-прежнему ездила к Эмманюэль, но мне всё больше хотелось уйти от неё. она урезала мне зарплату вполовину, сказав, что для половины дня это слишком много. я ей ответила, что сказала ей об этом ещё в день нашей встречи в кафе. вскоре я ей сообщила, что больше не могу совмещать две работы, нашла себе замену и покинула её.
как-то так. кусок жизни.
потом я сама стала делать интервью, писать статьи и стала редактором. но это уже совсем другая история.
2002 год для меня лично был очень важным годом. в этот год я благополучно выпустилась из своего филфака и стала истово искать работу, попутно продолжая репетиторствовать. моя замечательная сестра в этом году родила нам всем мою совершенно замечательную племяшку. а самое главное - я попала в редакцию, где работаю по сей день. а попала я туда вот как: сестрёнка составила для меня список всех фирм и предприятий имеющих мало-мальское отношение к французскому языку. я написала себе на бумажке текст и стала их по списку обзванивать. где-то просили прислать резюме, где-то сразу отказывали. несколько дней я штурмовала эти бастионы. ездила на собеседования. расстраивалась и надеялась. в один из дней опять села на обзвон. отказы, отказы. и вдруг в одном месте мой забубённый текст даже не дослушали, сказали - приезжайте! я аж подпрыгнула. как??? говорю, прям приезжать?.. ну да. а к кому мне обращаться, когда приеду? голос в трубке называет мне фамилию и имя моей школьной завуча по французскому языку. вот так я попала на свою любимую работу. но сперва я работала там наборщиком - набирала тексты на компутере. платили копейки, но попутно корректор меня обучала корректуре, т.к. сама она вскорости собиралась эмигрировать в Германию, и предполагалось, что я займу её место. параллельно с этим моя главред тире моя бывшая завуч нашла мне подработку ассистенткой французской журналистки-внештатницы. звали журналистку культовым именем Эмманюэль. мы с ней встретились в кафе (я ужасно переживала, хватит ли у меня денег на чай-кофе), я ей понравилась. я сразу сказала, что уже работаю, но график позволяет мне работать по полдня. её это устроило, договорились, что я буду работать в первой половине дня. в качестве зарплаты она назвала такую сумму, что у меня перехватило дыхание. я осторожно ей сказала, что это явно много, что я просто не смогу работать столько из-за основной работы. она сказала "on va voir". типа, поживём-увидим. а на первое время будет так. я должна была приезжать к ней домой. они с мужем жили в шикарной квартире недалеко от Цветного. каждое утро у меня начиналось с того, что я по пути от метро покупала определённый набор свежих газет у мрачного с виду мужика-газетчика. спустя неделю он, увидев меня издали, уже сам набирал нужные газеты, а я издали готовила плату без сдачи, на ходу мы обменивались "добрымутром" и газетами-деньгами. далее у меня вошло в привычку покупать себе в качестве обеда две шанежки в появившихся тогда пекаренках. а затем я поднималась к Эмманюэльке. Эмманюэлька ждала меня в своём кабинете. она делала мне зелёный чай, насыпала на блюдечко сухофруктов и орехов. сама садилась за свой Мак, а я тем временем просматривала газеты и зачитывала ей заголовки. то, что её интересовало, я вырезала и раскладывала по темам, а затем распихивала по файлам и подшивала. далее я лезла в сеть и там занималась тем же: выходила на новостные сайты и переводила ей заголовки и анонсы. мы отсматривали все новости по телеку, я ей всё переводила. многое ей приходило по рассылкам международных информагентств, мне оставалось только перевести. в перерывах мы гоняли чаи и трындели на фр. Эмманюэль была очень мотивированная девушка. внешне она была небольшого роста, очень складная, на тот момент она была беременна на 6 месяце, но это было еле заметно. одевалось очень хорошо, всё на ней сидело как надо. очень обаятельная. но подружиться у нас не получалось. в основном потому что она считала меня недостаточно активной и постоянно говорила, что я должна проявлять инициативу и предлагать ей интересные темы. однако я тогда вообще не понимала, чем она занимается. внештатником быть сложно, объясняла она мне. она должна находить очень интересные материалы, только тогда у неё их купят. во второй половине дня я с облегчением ехала в редакцию, где были свои. и вот спустя месяц такой работы случилось это. экстренный выпуск новостей. это с тех пор я боюсь этих экстренных выпусков. потом мне позвонила Эмманюэль, спросила, смотрела ли я новости и могу ли я ей перевести всё быстро. я перевела по телефону. она спросила, могу ли я приехать, но у меня было куча работы от редакции. Эмманюэль осталась очень недовольна. на следующий день я с самого раннего утра поехала на Дубровку встречаться с Эмманюль. на ней висела какая-то специальная штука для записи репортажа - чемоданчик с микрофоном и возможностью передачи. когда мы туда приехали, то сперва я пошла выяснять, где тут у них пресс-пункт. но на пресс-пункте ничего особенного не было. тогда мы пошли насколько возможно ближе к месту действия. там стояло много людей. это были родители. вокруг каждого из них толпились журналисты, к ним тянули микрофоны. потом эти журналисты отходили, и к ним подходили другие. особенно там ничего не происходило. Эмманюэль поскольку ни слова по-русски не знала, не могла обойтись без меня. а у меня после каждого родителя ком в горле рос, и я с трудом переводила. хотя там всякие были. один папаша стоял пьяненький и охотно всем рассказывал, кто там у него и что. но на остальных было страшно смотреть. и страшно слушать. мы работали с записями, я даже научилась немножко работать с этой штукой-чемоданчиком. в результате Эмманюэль сама решила пойти на пункт передать то, что мы перевели, а на меня повесила аппарат с микрофоном и пихнула в сторону родителей. но я не знала, что у них можно спросить. а что спрашивать, когда у них всё на лицах было написано. так мы проездили туда два дня. попутно Эмманюэль мне объясняла, что всё это происки нашего правительства, что угнетённый чеченский народ после разрушительной войны идёт на крайние меры и пр. показывала мне книжки, изданные во Франции со словом "Tchétchénie" - "Чечня" - в заголовках. я ничего не понимала. я не понимала. в новостях были какие-то сплошные противоречия. было непонятно, почему боевики требовали Рошаля. было непонятно, какие у них требования. были сообщения, что они требуют вывода войск из Чечни и остановки боевых действий. в какой-то момент мы видели хилую группку родителей с плакатами на эту тему. но их никто не поддержал. было вообще всё непонятно и к вечеру 25 казалось, что в живых не останется никто. 25 вечером мы опять поехали туда. было очень поздно, когда Эмманюэль мне позвонила и попросила приехать. но мне захотелось поехать. там, правда, всё было оцеплено и журналисты со всеми остальными стояли очень далеко. театра было не видно, к тому же было темно. было очень страшно. мне всё время хотелось плакать. несолоно хлебавши мы, часа в 2 ночи решили ехать домой. Эмманюэль меня отвезла. под утро состоялся штурм. в 8 утра я уже была там с Эмманюэль, но особенно было ничего не выяснить, кроме того, что видели уезжающие автобусы, которые казались пустыми. потому что люди там лежали. затем мы выясняли в каких кто больницах, ездили уже туда. вместе с остальными ждали, когда кто-то выходил, кидались, я переводила. через несколько дней мы с Эмманюэль ездили на встречу с двумя девушками, которые на "Норд-Осте" оказались в соседних креслах. они пошли туда обе с мужьями. сидели рядом. им посчастливилось выжить. они стояли отвечали на наши вопросы и постоянно держались за руки. казалось, что они боятся отпустить друг друга. Эмманюэль спросила: "вы думаете, вы теперь будете общаться?" девушки посмотрели друг на друга, и у них в глазах заблестели слёзы.
спустя несколько дней я стала корректором официально. зарплата у меня поднялась, работы стало больше. я по-прежнему ездила к Эмманюэль, но мне всё больше хотелось уйти от неё. она урезала мне зарплату вполовину, сказав, что для половины дня это слишком много. я ей ответила, что сказала ей об этом ещё в день нашей встречи в кафе. вскоре я ей сообщила, что больше не могу совмещать две работы, нашла себе замену и покинула её.
как-то так. кусок жизни.
потом я сама стала делать интервью, писать статьи и стала редактором. но это уже совсем другая история.