Рейстлин Маджере: Перезагрузка. Евгений Егоров
Третья и, как выясняется, не последняя часть серии постов про Рейстлинов ( первая и вторая здесь).
Если честно, на спектакль с Евгением Егоровым 11.04.2019 я шла из чисто академического интереса, ибо в версии «Леге Артис» воспринять его игру так и не смогла: жестокий рычащий лев, в которого перевоплощался Евгений на сцене, был мне не близок и не понятен. Но при этом, конечно же, невозможно было не оценить мощь его голоса, вносящего в образ дышащего на ладан чахоточного чародея неожиданные нотки. Потом была онлайн-трансляция от 08.09.2019, позволившая окончательно разглядеть все нюансы.
Не скрою, что в апреле я была приятно удивлена произошедшими со времён «Леге» изменениями в образе чародея. На сцене стоял вполне каноничный Рейстлин, за плечами которого явственно читался груз пережитых испытаний, невзгод и потерь. Сыграно было замечательно. Всё к месту: и ирония, и понимающая улыбка, и ярость, и с трудом подавляемый скверный характер, и над всем этим царила монументальная сдержанность.
Автор фото - "Столичный вертеп"
Рейстлин Евгения - словно потухший очаг, где дотлели, остыли и подёрнулись пеплом последние уголья. Лишившийся внутреннего огня, но всё ещё способный обжечь. Он живёт скорее по инерции, нежели ввиду желания жить. Всё самое главное в его жизни происходит в его сознании, без особой привязки к окружающему - и раздражающему - миру. Маг словно скользит над этим миром и вне его, и даже собственное тело для него - не более чем малоудобный способ функционирования чистого разума на текущем плане бытия. Кажется - будь у него возможность, он не раздумывая отказался бы от физического тела, чтобы больше не испытывать сопутствующих ему неудобств.
С этим парением над суетой причудливым образом сочетается изрядное себялюбие, густо замешанное на гордыне. Гремучая смесь, из которой произрастает жизненная Цель чародея - превзойти всех в этом мире, включая богов; доказать, что телесная немощь с лихвой может быть скомпенсирована приобретёнными магическими навыками. И ради достижения этой Цели он готов не просто идти по трупам - но и не задумываясь рушить целые миры. Не потому, что злой - а потому, что ему и в голову не приходит мысль о ценности чужих жизней, чьих-то желаниях, радостях и несчастьях. Нет в его картине мира таких категорий. Есть только «я»: «я хочу», «я решил»… А все, кто рядом - воспринимаются не как люди, а скорее как интерьерные композиции, созданные для заполнения его личной реальности.
Автор фото - "Столичный вертеп"
Вступительная ария подаётся зрителю как сборник тезисов о несправедливости Бытия и о том, как нервирует Рейстлина сложившийся миропорядок. Если коротко: «Ничто так не бесит, как ВСЁ». Видно, что невзгоды, которые ему пришлось вытерпеть за годы жизни, настолько переполнили его подсознание обидами, сожалениями, ненавистью, страхом, что там перестали помещаться нормальные человеческие чувства: сострадание, дружба, любовь… Изломанная, исковерканная душа, в которой осталось место лишь для одной любви - к магии. Иных привязанностей в жизни чародея нет.
Даже видя во сне мать, он, вроде бы, и стремится к ней - но краешком рассудка определённо осознаёт, что пребывает внутри кошмара, и всё это лишь иллюзия, а значит, нет смысла вовлекаться. Лишь когда в кошмаре появляется Такхизис - он по-настоящему пугается. Видно, что перед богиней он беспомощен и страшится её даже в сновидениях. Вероятно, ещё и это побуждает его идти в Бездну - чтобы избавиться от наваждения тем или иным путём: победив или погибнув.
В отношениях с братом Рейстлин с демонстрирует постоянное раздражение, граничащее с ненавистью, тщательно скрывая за этими ширмами зависимость от Карамона. Потому что, как ни крути, но брат - единственный, кому можно неустанно транслировать пронзительную жалость к себе: «легко ли быть ущербным и больным?», - и каждый раз находить сочувствие.
С Крисанией он ведёт себя совершенно иначе. Визит к ней имеет вполне читаемый подтекст: я уже всё за тебя решил, и пришёл оповестить о твоей дальнейшей судьбе.
Автор фото - БЕЛКА
Он предельно холоден с праведной дочерью Паладайна, его разум абсолютно свободен от каких бы то ни было страстей. Она для него - лишь средство достижения цели, инструмент, и более ни с какой стороны не интересна. Что бы там инструмент о себе не мнил - он исполнит отведённую ему роль. Поэтому всё, чего удостаивается жрица - это оценивающий, чуть снисходительный взгляд: мол, посмотрим, насколько ты пригодна для дела…
Тут как-то само собой вспоминается об особенности зрения чародея: согласно книге, он видит всё вокруг стареющим, увядающим и рассыпающимся в прах. И Крисания - отнюдь не исключение. Вместо юной красавицы перед искажённым взором мага предстаёт дряхлая старуха, обеими ногами стоящая в могиле. Так что ни о каком влечении тут вообще не может идти речи. И взгляды, бросаемые на жрицу, целиком и полностью это подтверждают: я вижу в тебе только тлен, но знаю, что ты способна увлечься мною. Не просто способна - обязана! И, хоть мне хочется посмеяться над тобой, я не покажу тебе вида, удержусь от издёвки. Полюби меня, если сможешь. А я использую тебя, как мне нужно.
С насмешливо-надменным выражением лица маг зачитывает жрице заранее заготовленную лекцию про Свет и Тьму, лишь под конец у него иссякает терпение и сквозь спокойствие прорывается злость, что ему пришлось быть столь многословным и тратить лишние минуты своей жизни на втолковывание глупой женщине очевидных вещей.
В этот момент становится особенно очевидно, что Рейстлин не признаёт за жрицей права на свободу выбора. Что жрица! Он даже Паладайна воспринимает чуть ли не как один из движителей собственного замысла: ведь бог света в какой-то мере поспособствовал его знакомству со своей праведной дщерью…
Вообще по ходу пьесы складывается ощущение, что Рейстлин своею волей и своим намерением создал некое течение вероятностей, и в дальнейшем просто плывёт по нему, точно зная, что течение вынесет в нужную точку. Как у классиков: вижу цель - не вижу препятствий.
Даже ухищрений Такхизис не хватает на то, чтобы сбить его с курса. Максимум, на что она оказывается способна - это причинить некоторые неудобства психологического плана.
Однако, что хорошо для героя - не всегда хорошо для зрителей. Потому что временами проскальзывает страшное подозрение, что волшебный поток, влекущий мага к цели, именуется не иначе как «либретто». Именно оно несёт героя по своим волнам, давая возможность расслабиться и перестать грести. А вот это уже неправильно. Потому что ни борьбы (внешней или внутренней), ни развития образа мы в этом случае не видим. Рейстлин вошёл в свою реку и три часа спустя неизменным сошёл на нужной остановке, по пути никак себя не проявив.
А может, я придираюсь, и виной всему чрезмерное спокойствие персонажа, отстранённо наблюдающего за происходящим?
Автор фото - Александр Колбая
Рейстлин даже в Истаре невозмутим как спящий удав. Сначала с лёгкой усмешкой наблюдает за восторженной Крисанией, словно за малым ребёнком, носящимся с новой игрушкой. Ждёт, пока она наиграется, потом мягко, без каких-либо эмоций ставит на место: «Опомнись, Крисания…». Она нужна в качестве союзника ему самому, и он не намеревается передаривать свой «ключик от Врат» Королю-Жрецу.
Раздражение проскальзывает у мага лишь когда он узнаёт, что в Истар проник Карамон, чья поимка способна повредить его планам.
При этом на страдания брата на дыбе он смотрит спокойно: полез куда не просили - получи своё. Главное для Рейстлина в этот момент - остаться неузнанным.
Потом он, разумеется, вытащит Карамона из темницы - но лишь потому, что ему нужен воин, способный отвоевать у Короля-жреца приговорённую к смерти жрицу. А никого более подходящего на эту роль в досягаемости нет.
После гибели Истара маг выглядит, пожалуй, то ли слишком спокойным, то ли подавленным: надежды разбиты, и что делать дальше, он пока не знает… Его рассказ о детстве больше похож на сеанс психотерапии, в котором жрица исполняет роль сочувствующего слушателя, готового разделить с чародеем его всеобъемлющую жалость к самому себе. Лишь когда речь заходит о юношеских обидах, голос Рейстлина напитывается мощью, граничащей с ненавистью. Закашлявшись в разгар повествования, он резким жестом останавливает Крисанию, ринувшуюся на помощь, давая ей понять, что жалеть его нужно издалека, не нарушая личного пространства. «Мы не друзья, ты должна это понимать и знать своё место». В этом контексте весьма трогательной выглядит воспоследовавшая попытка оправдаться перед нею же, когда она уличает его в служении Тьме. Маг как-то уж слишком занервничал, убеждая свою будущую союзницу, что он не предатель, и что в решающий момент он выступал против Такхизис. Мол, ты не подумай! Я хороший, это они - плохие, те, кто считает меня ренегатом. Во всём этом просвечивает слабость обиженного ребёнка и зависимость от одобрения других людей. Вот вам ещё одна подоплёка стремления к божественной власти: «полюбите меня, пожалуйста! Скажите, что я хороший, и большего мне не надо. Только скажите всем миром, слаженным хором, чтобы я вам поверил!..».
Автор фото - Александр Колбая
И тем циничнее выглядит «Армия», где Рейстлин играет людьми как солдатиками - с жестоким удовольствием, ни на секунду не задумываясь о морали. Для него все люди - пешки на его личной шахматной доске, именуемой «мир». В этой сцене становится предельно ясно: маг уже давно назначил себя богом, и действует в соответствии с этой парадигмой.
И в то время как Карамон ужасается количеству жертв, его брат излучает чистейшее самодовольство: «Грехи тебе отпустит новый бог», - не понимая, что дело вовсе не в индульгенции, а в муках совести, коей сам маг начисто лишён.
Теперь лишь нерешительность Крисании, грозящая провалом всей операции, способна поумерить его энтузиазм.
В «Соблазнении» Рейстлин ведёт себя как осторожный хищник, не слишком уверенный в своих силах: ведь Крисания только что сделала попытку отказаться от возложенной на неё миссии, и нужно срочно что-то предпринимать, пока не стало поздно. Он ходит вокруг жрицы, прикидывая, не сорвётся ли добыча с крючка в самый неподходящий момент. Но снова против воли в каждом жесте проглядывает самолюбование: ну взгляни же, как я хорош! Неужели ты упустишь свой шанс сразиться рядом со мной? Он даже снисходит до того, чтобы приблизиться к Посвящённой на расстояние шага и протянуть ладонь её к лицу в попытке покровительственно потрепать по щеке. И когда Крисания брезгливо отстраняется, на лице мага явно читается растерянность: до него впервые доходит, что она может не счесть наживку столь аппетитной, каковой полагает её он сам. Вот не захочет светлая принцесса упасть в объятия чёрного принца - и что делать? Тогда он пробует начать с лести: «Ты… прекрасная как лёд, в котором гаснут стрелы огня…». Но надолго его не хватает: завершив тираду, он отворачивается от жрицы с видом человека, с утомившегося выдумывать комплименты: давай, мол, дальше сама как-нибудь реагируй, не одному же мне отдуваться. И не без удивления слышит встречный поток признаний: «Все мысли - о тебе, ты тот, кого я ждала». Ура, добыча попалась! От радости Рейстлин расслабился и даже поддался очарованию момента: вот же она, умная, смелая и наверняка красивая женщина практически признаётся ему в любви! Он даже потянулся ей навстречу, едва не перепутав признательность с любовью… Подобно Нарциссу, увидев своё отражение в её глазах, он влюбился именно в него, и когда понял, что к отражению прилагается вполне себе реальная живая женщина, к тому же имеющая на него собственные притязания, впал в шоковое состояние. Это ж надо: великий чернокнижник всего лишь на миг потерял контроль над собой - и обнаружил себя целующимся с той, кого почитал не за человека даже, а за инструмент… Реноме рассудочного циника полетело к чертям - удар слишком сильный, чтобы спокойно его пережить. Хуже того - он осознал, насколько близок только что был к поражению, поддавшись постыдному порыву. И совсем унизительными оказались насмешки Такхизис: «а я-то считала, что ты безнадёжный сухарь…». Тут-то и выявилась самая чувствительная болевая точка чародея - гордыня. Получив по ней увесистый пинок, Рейстлин впал в форменную истерику, едва не убив жрицу - единственного живого свидетеля его слабости. В тот момент для него сохранение репутации холодного гордеца явно было более первостепенным, чем проникновение в Бездну и битва с Такхизис.
Скриншоты из онлайн-трансляции (извините, не удержалась, они шедевральны)
Зато в «Испытании огнём» он уже не очаровывается. Видно, что он не простил Крисании своего мнимого позора, и теперь намерен отыграться на ней, использовав с максимально возможным цинизмом. Отныне во всём, что с нею случится, ей следует винить только себя: маг наглядно покажет ей, с кем она связалась, и отомстит ей за воображаемую обиду. Присаживаясь возле жрицы, он пристально смотрит на неё, прикидывая, готова ли будущая жертва исполнить возложенную на неё роль. И, поняв, что сопротивляться она не станет, берёт этот «ключик» и отправляется «вскрывать замок».
В Бездне маг хорохорится лишь поначалу. Такхизис очень быстро переламывает ситуацию в свою пользу. Уже на «Изиде» великолепно раскрывается трусливая натура Рейстлина: он боится порождений Бездны до умопомрачения, дышит тяжело, как затравленный зверь, и, кажется, лишь подкашивающиеся ноги мешают ему немедленно сбежать, забыв обо всём. В конце концов он всё-таки падает, и тьма окутывает его, чтобы в следующий момент исторгнуть ему навстречу нового мучителя. От появившейся суккубы он шарахается как чёрт от ладана: отползает и убегает, словно к нему приближается не соблазнительная женщина, а ужасающий монстр (ох как сильна его память о злополучном поцелуе жрицы!). А, оказавшись в руках демоницы, моментально обмякает, полностью отдаваясь под её власть - не из похоти, а от отсутствия минимальных сил к сопротивлению. Роскошно отыгранные трусость и слабость - в пику всем, кто привык видеть в Рейстлине эдакого супергероя.
Автор фото - Александр Колбая
И единственная сцена, где в злом и обиженном на весь мир чародее в последний раз проявляются человеческие черты - это сцена с матерью в Бездне. Никто не проживает её так, как Евгений! С матерью у него - та самая химия, которая отсутствует в отношениях с Крисанией: нежность, трепетность, любовь - ощущение, что появление матери разрушило в душе мага плотину, которую он возводил всю жизнь, и сдерживаемые чувства нашли наконец свой выход. Я даже скажу, чем именно достигается это ощущение: на протяжении всей сцены Рейстлин держит Розамун за руки и смотрит ей в глаза - в то время как коллеги, утыкаясь в тёплое материнское пузико, теряют зрительный контакт, дающий это самое ощущение натянутой между героями струны.
…но обращение к своей светлой стороне длится совсем недолго - ровно до тех пор, пока появившаяся Такхизис не убеждает мага, что мать - лишь призрак, а значит её слова ничего не значат… С этого момента он окончательно подпадает под власть богини и, если б не внезапное самопожертвование жрицы - в Бездне он нашёл бы свою погибель…
Автор фото - "Столичный вертеп"
Тем неприятнее выглядело «Отречение»…
Рейстлину-Евгению Крисанию, пожертвовавшую всем ради него, не жаль совершенно. Ни секунды, ни единого мгновения. Видно, с какой брезгливостью он прикасается к ослеплённой жрице, старательно удерживая её на расстоянии от себя: как будто опасается, что её кровь испачкает его одежды. И вот в этом моменте есть что-то особо циничное: когда человек, только что спасший магу жизнь, моментально списывается со всех счетов, а ценность его жизни падает даже ниже ценности изодранной мантии… И видно, что в какой-то момент Рейстлин пересиливает себя и, словно отдавая кармический долг, всё же прислоняет жрицу к своей груди - но выждав всего лишь несколько секунд, резко отстраняется: ну всё, мол, хватит с тебя. Настало время избавиться от досадной помехи. «Ты мне больше не нужна, прощай», - звучит вполне буднично, как констатация факта.
Автор фото - БЕЛКА
И закономерным финалом звучит «Властелин ничего»… Даже погубив целый мир, маг способен думать лишь об одном - о самом себе: «Как же я, любимый, дальше-то буду? Неустроенный, один, в пустоте… без рабов и почитателей. Пожалейте меня хоть кто-нибудь…» а упс… некому.
Евгений умудряется быть единственным из Рейстлинов, чьё поражение вызывает моральное удовлетворение и совершенно не пробуждает сочувствия. Никакого сострадания к «обаятельному злодею» не испытываешь; напротив, воспринимаешь происходящее как закономерное воздаяние за проявленный сволочизм. И в этом есть своя правда. Зритель слишком увяз в тёплых чувствах к заведомо отрицательному герою, и версия Егорова призвана напомнить о том, что к злодеям стоит относиться без иллюзий и надежд, иначе можно запросто повторить судьбу Крисании…
Автор фото - "Столичный вертеп"
И ещё одна интересная деталь под занавес… Евгений также единственный из исполнителей, которого я воспринимаю исключительно рассудком. Весь спектакль 11 апреля в голове крутилось сравнение с идеально выполненной диорамой: технично, визуально - красиво, но не более того. Эмоционально же - бетонная стена, через которую не пробиться никакой эмпатией. Абсолютное невовлечение. Увы…
Если честно, на спектакль с Евгением Егоровым 11.04.2019 я шла из чисто академического интереса, ибо в версии «Леге Артис» воспринять его игру так и не смогла: жестокий рычащий лев, в которого перевоплощался Евгений на сцене, был мне не близок и не понятен. Но при этом, конечно же, невозможно было не оценить мощь его голоса, вносящего в образ дышащего на ладан чахоточного чародея неожиданные нотки. Потом была онлайн-трансляция от 08.09.2019, позволившая окончательно разглядеть все нюансы.
Не скрою, что в апреле я была приятно удивлена произошедшими со времён «Леге» изменениями в образе чародея. На сцене стоял вполне каноничный Рейстлин, за плечами которого явственно читался груз пережитых испытаний, невзгод и потерь. Сыграно было замечательно. Всё к месту: и ирония, и понимающая улыбка, и ярость, и с трудом подавляемый скверный характер, и над всем этим царила монументальная сдержанность.
Автор фото - "Столичный вертеп"
Рейстлин Евгения - словно потухший очаг, где дотлели, остыли и подёрнулись пеплом последние уголья. Лишившийся внутреннего огня, но всё ещё способный обжечь. Он живёт скорее по инерции, нежели ввиду желания жить. Всё самое главное в его жизни происходит в его сознании, без особой привязки к окружающему - и раздражающему - миру. Маг словно скользит над этим миром и вне его, и даже собственное тело для него - не более чем малоудобный способ функционирования чистого разума на текущем плане бытия. Кажется - будь у него возможность, он не раздумывая отказался бы от физического тела, чтобы больше не испытывать сопутствующих ему неудобств.
С этим парением над суетой причудливым образом сочетается изрядное себялюбие, густо замешанное на гордыне. Гремучая смесь, из которой произрастает жизненная Цель чародея - превзойти всех в этом мире, включая богов; доказать, что телесная немощь с лихвой может быть скомпенсирована приобретёнными магическими навыками. И ради достижения этой Цели он готов не просто идти по трупам - но и не задумываясь рушить целые миры. Не потому, что злой - а потому, что ему и в голову не приходит мысль о ценности чужих жизней, чьих-то желаниях, радостях и несчастьях. Нет в его картине мира таких категорий. Есть только «я»: «я хочу», «я решил»… А все, кто рядом - воспринимаются не как люди, а скорее как интерьерные композиции, созданные для заполнения его личной реальности.
Автор фото - "Столичный вертеп"
Вступительная ария подаётся зрителю как сборник тезисов о несправедливости Бытия и о том, как нервирует Рейстлина сложившийся миропорядок. Если коротко: «Ничто так не бесит, как ВСЁ». Видно, что невзгоды, которые ему пришлось вытерпеть за годы жизни, настолько переполнили его подсознание обидами, сожалениями, ненавистью, страхом, что там перестали помещаться нормальные человеческие чувства: сострадание, дружба, любовь… Изломанная, исковерканная душа, в которой осталось место лишь для одной любви - к магии. Иных привязанностей в жизни чародея нет.
Даже видя во сне мать, он, вроде бы, и стремится к ней - но краешком рассудка определённо осознаёт, что пребывает внутри кошмара, и всё это лишь иллюзия, а значит, нет смысла вовлекаться. Лишь когда в кошмаре появляется Такхизис - он по-настоящему пугается. Видно, что перед богиней он беспомощен и страшится её даже в сновидениях. Вероятно, ещё и это побуждает его идти в Бездну - чтобы избавиться от наваждения тем или иным путём: победив или погибнув.
В отношениях с братом Рейстлин с демонстрирует постоянное раздражение, граничащее с ненавистью, тщательно скрывая за этими ширмами зависимость от Карамона. Потому что, как ни крути, но брат - единственный, кому можно неустанно транслировать пронзительную жалость к себе: «легко ли быть ущербным и больным?», - и каждый раз находить сочувствие.
С Крисанией он ведёт себя совершенно иначе. Визит к ней имеет вполне читаемый подтекст: я уже всё за тебя решил, и пришёл оповестить о твоей дальнейшей судьбе.
Автор фото - БЕЛКА
Он предельно холоден с праведной дочерью Паладайна, его разум абсолютно свободен от каких бы то ни было страстей. Она для него - лишь средство достижения цели, инструмент, и более ни с какой стороны не интересна. Что бы там инструмент о себе не мнил - он исполнит отведённую ему роль. Поэтому всё, чего удостаивается жрица - это оценивающий, чуть снисходительный взгляд: мол, посмотрим, насколько ты пригодна для дела…
Тут как-то само собой вспоминается об особенности зрения чародея: согласно книге, он видит всё вокруг стареющим, увядающим и рассыпающимся в прах. И Крисания - отнюдь не исключение. Вместо юной красавицы перед искажённым взором мага предстаёт дряхлая старуха, обеими ногами стоящая в могиле. Так что ни о каком влечении тут вообще не может идти речи. И взгляды, бросаемые на жрицу, целиком и полностью это подтверждают: я вижу в тебе только тлен, но знаю, что ты способна увлечься мною. Не просто способна - обязана! И, хоть мне хочется посмеяться над тобой, я не покажу тебе вида, удержусь от издёвки. Полюби меня, если сможешь. А я использую тебя, как мне нужно.
С насмешливо-надменным выражением лица маг зачитывает жрице заранее заготовленную лекцию про Свет и Тьму, лишь под конец у него иссякает терпение и сквозь спокойствие прорывается злость, что ему пришлось быть столь многословным и тратить лишние минуты своей жизни на втолковывание глупой женщине очевидных вещей.
В этот момент становится особенно очевидно, что Рейстлин не признаёт за жрицей права на свободу выбора. Что жрица! Он даже Паладайна воспринимает чуть ли не как один из движителей собственного замысла: ведь бог света в какой-то мере поспособствовал его знакомству со своей праведной дщерью…
Вообще по ходу пьесы складывается ощущение, что Рейстлин своею волей и своим намерением создал некое течение вероятностей, и в дальнейшем просто плывёт по нему, точно зная, что течение вынесет в нужную точку. Как у классиков: вижу цель - не вижу препятствий.
Даже ухищрений Такхизис не хватает на то, чтобы сбить его с курса. Максимум, на что она оказывается способна - это причинить некоторые неудобства психологического плана.
Однако, что хорошо для героя - не всегда хорошо для зрителей. Потому что временами проскальзывает страшное подозрение, что волшебный поток, влекущий мага к цели, именуется не иначе как «либретто». Именно оно несёт героя по своим волнам, давая возможность расслабиться и перестать грести. А вот это уже неправильно. Потому что ни борьбы (внешней или внутренней), ни развития образа мы в этом случае не видим. Рейстлин вошёл в свою реку и три часа спустя неизменным сошёл на нужной остановке, по пути никак себя не проявив.
А может, я придираюсь, и виной всему чрезмерное спокойствие персонажа, отстранённо наблюдающего за происходящим?
Автор фото - Александр Колбая
Рейстлин даже в Истаре невозмутим как спящий удав. Сначала с лёгкой усмешкой наблюдает за восторженной Крисанией, словно за малым ребёнком, носящимся с новой игрушкой. Ждёт, пока она наиграется, потом мягко, без каких-либо эмоций ставит на место: «Опомнись, Крисания…». Она нужна в качестве союзника ему самому, и он не намеревается передаривать свой «ключик от Врат» Королю-Жрецу.
Раздражение проскальзывает у мага лишь когда он узнаёт, что в Истар проник Карамон, чья поимка способна повредить его планам.
При этом на страдания брата на дыбе он смотрит спокойно: полез куда не просили - получи своё. Главное для Рейстлина в этот момент - остаться неузнанным.
Потом он, разумеется, вытащит Карамона из темницы - но лишь потому, что ему нужен воин, способный отвоевать у Короля-жреца приговорённую к смерти жрицу. А никого более подходящего на эту роль в досягаемости нет.
После гибели Истара маг выглядит, пожалуй, то ли слишком спокойным, то ли подавленным: надежды разбиты, и что делать дальше, он пока не знает… Его рассказ о детстве больше похож на сеанс психотерапии, в котором жрица исполняет роль сочувствующего слушателя, готового разделить с чародеем его всеобъемлющую жалость к самому себе. Лишь когда речь заходит о юношеских обидах, голос Рейстлина напитывается мощью, граничащей с ненавистью. Закашлявшись в разгар повествования, он резким жестом останавливает Крисанию, ринувшуюся на помощь, давая ей понять, что жалеть его нужно издалека, не нарушая личного пространства. «Мы не друзья, ты должна это понимать и знать своё место». В этом контексте весьма трогательной выглядит воспоследовавшая попытка оправдаться перед нею же, когда она уличает его в служении Тьме. Маг как-то уж слишком занервничал, убеждая свою будущую союзницу, что он не предатель, и что в решающий момент он выступал против Такхизис. Мол, ты не подумай! Я хороший, это они - плохие, те, кто считает меня ренегатом. Во всём этом просвечивает слабость обиженного ребёнка и зависимость от одобрения других людей. Вот вам ещё одна подоплёка стремления к божественной власти: «полюбите меня, пожалуйста! Скажите, что я хороший, и большего мне не надо. Только скажите всем миром, слаженным хором, чтобы я вам поверил!..».
Автор фото - Александр Колбая
И тем циничнее выглядит «Армия», где Рейстлин играет людьми как солдатиками - с жестоким удовольствием, ни на секунду не задумываясь о морали. Для него все люди - пешки на его личной шахматной доске, именуемой «мир». В этой сцене становится предельно ясно: маг уже давно назначил себя богом, и действует в соответствии с этой парадигмой.
И в то время как Карамон ужасается количеству жертв, его брат излучает чистейшее самодовольство: «Грехи тебе отпустит новый бог», - не понимая, что дело вовсе не в индульгенции, а в муках совести, коей сам маг начисто лишён.
Теперь лишь нерешительность Крисании, грозящая провалом всей операции, способна поумерить его энтузиазм.
В «Соблазнении» Рейстлин ведёт себя как осторожный хищник, не слишком уверенный в своих силах: ведь Крисания только что сделала попытку отказаться от возложенной на неё миссии, и нужно срочно что-то предпринимать, пока не стало поздно. Он ходит вокруг жрицы, прикидывая, не сорвётся ли добыча с крючка в самый неподходящий момент. Но снова против воли в каждом жесте проглядывает самолюбование: ну взгляни же, как я хорош! Неужели ты упустишь свой шанс сразиться рядом со мной? Он даже снисходит до того, чтобы приблизиться к Посвящённой на расстояние шага и протянуть ладонь её к лицу в попытке покровительственно потрепать по щеке. И когда Крисания брезгливо отстраняется, на лице мага явно читается растерянность: до него впервые доходит, что она может не счесть наживку столь аппетитной, каковой полагает её он сам. Вот не захочет светлая принцесса упасть в объятия чёрного принца - и что делать? Тогда он пробует начать с лести: «Ты… прекрасная как лёд, в котором гаснут стрелы огня…». Но надолго его не хватает: завершив тираду, он отворачивается от жрицы с видом человека, с утомившегося выдумывать комплименты: давай, мол, дальше сама как-нибудь реагируй, не одному же мне отдуваться. И не без удивления слышит встречный поток признаний: «Все мысли - о тебе, ты тот, кого я ждала». Ура, добыча попалась! От радости Рейстлин расслабился и даже поддался очарованию момента: вот же она, умная, смелая и наверняка красивая женщина практически признаётся ему в любви! Он даже потянулся ей навстречу, едва не перепутав признательность с любовью… Подобно Нарциссу, увидев своё отражение в её глазах, он влюбился именно в него, и когда понял, что к отражению прилагается вполне себе реальная живая женщина, к тому же имеющая на него собственные притязания, впал в шоковое состояние. Это ж надо: великий чернокнижник всего лишь на миг потерял контроль над собой - и обнаружил себя целующимся с той, кого почитал не за человека даже, а за инструмент… Реноме рассудочного циника полетело к чертям - удар слишком сильный, чтобы спокойно его пережить. Хуже того - он осознал, насколько близок только что был к поражению, поддавшись постыдному порыву. И совсем унизительными оказались насмешки Такхизис: «а я-то считала, что ты безнадёжный сухарь…». Тут-то и выявилась самая чувствительная болевая точка чародея - гордыня. Получив по ней увесистый пинок, Рейстлин впал в форменную истерику, едва не убив жрицу - единственного живого свидетеля его слабости. В тот момент для него сохранение репутации холодного гордеца явно было более первостепенным, чем проникновение в Бездну и битва с Такхизис.
Скриншоты из онлайн-трансляции (извините, не удержалась, они шедевральны)
Зато в «Испытании огнём» он уже не очаровывается. Видно, что он не простил Крисании своего мнимого позора, и теперь намерен отыграться на ней, использовав с максимально возможным цинизмом. Отныне во всём, что с нею случится, ей следует винить только себя: маг наглядно покажет ей, с кем она связалась, и отомстит ей за воображаемую обиду. Присаживаясь возле жрицы, он пристально смотрит на неё, прикидывая, готова ли будущая жертва исполнить возложенную на неё роль. И, поняв, что сопротивляться она не станет, берёт этот «ключик» и отправляется «вскрывать замок».
В Бездне маг хорохорится лишь поначалу. Такхизис очень быстро переламывает ситуацию в свою пользу. Уже на «Изиде» великолепно раскрывается трусливая натура Рейстлина: он боится порождений Бездны до умопомрачения, дышит тяжело, как затравленный зверь, и, кажется, лишь подкашивающиеся ноги мешают ему немедленно сбежать, забыв обо всём. В конце концов он всё-таки падает, и тьма окутывает его, чтобы в следующий момент исторгнуть ему навстречу нового мучителя. От появившейся суккубы он шарахается как чёрт от ладана: отползает и убегает, словно к нему приближается не соблазнительная женщина, а ужасающий монстр (ох как сильна его память о злополучном поцелуе жрицы!). А, оказавшись в руках демоницы, моментально обмякает, полностью отдаваясь под её власть - не из похоти, а от отсутствия минимальных сил к сопротивлению. Роскошно отыгранные трусость и слабость - в пику всем, кто привык видеть в Рейстлине эдакого супергероя.
Автор фото - Александр Колбая
И единственная сцена, где в злом и обиженном на весь мир чародее в последний раз проявляются человеческие черты - это сцена с матерью в Бездне. Никто не проживает её так, как Евгений! С матерью у него - та самая химия, которая отсутствует в отношениях с Крисанией: нежность, трепетность, любовь - ощущение, что появление матери разрушило в душе мага плотину, которую он возводил всю жизнь, и сдерживаемые чувства нашли наконец свой выход. Я даже скажу, чем именно достигается это ощущение: на протяжении всей сцены Рейстлин держит Розамун за руки и смотрит ей в глаза - в то время как коллеги, утыкаясь в тёплое материнское пузико, теряют зрительный контакт, дающий это самое ощущение натянутой между героями струны.
…но обращение к своей светлой стороне длится совсем недолго - ровно до тех пор, пока появившаяся Такхизис не убеждает мага, что мать - лишь призрак, а значит её слова ничего не значат… С этого момента он окончательно подпадает под власть богини и, если б не внезапное самопожертвование жрицы - в Бездне он нашёл бы свою погибель…
Автор фото - "Столичный вертеп"
Тем неприятнее выглядело «Отречение»…
Рейстлину-Евгению Крисанию, пожертвовавшую всем ради него, не жаль совершенно. Ни секунды, ни единого мгновения. Видно, с какой брезгливостью он прикасается к ослеплённой жрице, старательно удерживая её на расстоянии от себя: как будто опасается, что её кровь испачкает его одежды. И вот в этом моменте есть что-то особо циничное: когда человек, только что спасший магу жизнь, моментально списывается со всех счетов, а ценность его жизни падает даже ниже ценности изодранной мантии… И видно, что в какой-то момент Рейстлин пересиливает себя и, словно отдавая кармический долг, всё же прислоняет жрицу к своей груди - но выждав всего лишь несколько секунд, резко отстраняется: ну всё, мол, хватит с тебя. Настало время избавиться от досадной помехи. «Ты мне больше не нужна, прощай», - звучит вполне буднично, как констатация факта.
Автор фото - БЕЛКА
И закономерным финалом звучит «Властелин ничего»… Даже погубив целый мир, маг способен думать лишь об одном - о самом себе: «Как же я, любимый, дальше-то буду? Неустроенный, один, в пустоте… без рабов и почитателей. Пожалейте меня хоть кто-нибудь…» а упс… некому.
Евгений умудряется быть единственным из Рейстлинов, чьё поражение вызывает моральное удовлетворение и совершенно не пробуждает сочувствия. Никакого сострадания к «обаятельному злодею» не испытываешь; напротив, воспринимаешь происходящее как закономерное воздаяние за проявленный сволочизм. И в этом есть своя правда. Зритель слишком увяз в тёплых чувствах к заведомо отрицательному герою, и версия Егорова призвана напомнить о том, что к злодеям стоит относиться без иллюзий и надежд, иначе можно запросто повторить судьбу Крисании…
Автор фото - "Столичный вертеп"
И ещё одна интересная деталь под занавес… Евгений также единственный из исполнителей, которого я воспринимаю исключительно рассудком. Весь спектакль 11 апреля в голове крутилось сравнение с идеально выполненной диорамой: технично, визуально - красиво, но не более того. Эмоционально же - бетонная стена, через которую не пробиться никакой эмпатией. Абсолютное невовлечение. Увы…