Интимная нежизнь
Думала с утра о своей интимной нежизни.
Моя жизнь начинается нынче, когда я переступаю порог своей квартиры (обычно ближе к полуночи).
Я сажусь у окна на кухне, наливаю семилетний коньяк в мельхиоровую дедову рюмку.
Цежу его аккуратно, темный и теплый, туманный. Думаю о своем. О том, как я не люблю отпускать ночь. Ночь - этакое время свободы, когда весь шум мира наконец-то заглох и ты один. Я думаю, думаю, думаю, много и тяжело.
Очень тяжелый год вышел, злобный, шумный, смурной, сжимающий внутри все, как звук бормашины у стоматолога.
Надо его как то дожить чтоли, доесть, дотерпеть гадину.
Утром иду на работу, морозно. Утро я тоже люблю, именно ту дрогу, которая оставляет тебе немножко свободного времени и пустой головы.
На тротуаре, осередь моего пути, два мужичка.Мужичонка. Лет от пятидесяти до неопределенности. Один оживленно рассказывает другому, как победил в неравном бою гидру-жену
"Я я ей эстамое и говорю отдай карту блядина ебтваю этсамое..."
Хорохорятся. Трухлявые викинги.
Не время стерло с лица земли настоящих мужчин. Их и не было. Я сто процентов могу быть уверена, что при совке в гаражах велись такие же пересказы битв за заначку. И даже до революции за чекушку. И даже в каменном веке за мамонтовый хер.
Это ветер женских иллюзий надул этакий образ иллюзорного настоящего М. И тем, кто успел надышаться подобных сказок, ой как туго. Как противно соприкасаться с реальностью.
А вовсе не тем, у кого отобрали карточку из заначек чекушки мамонтового хера. У них с иллюзиями все в порядке. Плохонький - да свой.
В метро запах перегара и немытых тел. Я опять не курю, эту зиму особенно туго. Еще и здоровый образ той самой несуществующей жизни висит, как топор на темечком.
Зажимаю нос платком.
Выхожу.
Я думаю, что пора подливать себе коньяк в цикорий. Прямо с утра.
Моя жизнь начинается нынче, когда я переступаю порог своей квартиры (обычно ближе к полуночи).
Я сажусь у окна на кухне, наливаю семилетний коньяк в мельхиоровую дедову рюмку.
Цежу его аккуратно, темный и теплый, туманный. Думаю о своем. О том, как я не люблю отпускать ночь. Ночь - этакое время свободы, когда весь шум мира наконец-то заглох и ты один. Я думаю, думаю, думаю, много и тяжело.
Очень тяжелый год вышел, злобный, шумный, смурной, сжимающий внутри все, как звук бормашины у стоматолога.
Надо его как то дожить чтоли, доесть, дотерпеть гадину.
Утром иду на работу, морозно. Утро я тоже люблю, именно ту дрогу, которая оставляет тебе немножко свободного времени и пустой головы.
На тротуаре, осередь моего пути, два мужичка.Мужичонка. Лет от пятидесяти до неопределенности. Один оживленно рассказывает другому, как победил в неравном бою гидру-жену
"Я я ей эстамое и говорю отдай карту блядина ебтваю этсамое..."
Хорохорятся. Трухлявые викинги.
Не время стерло с лица земли настоящих мужчин. Их и не было. Я сто процентов могу быть уверена, что при совке в гаражах велись такие же пересказы битв за заначку. И даже до революции за чекушку. И даже в каменном веке за мамонтовый хер.
Это ветер женских иллюзий надул этакий образ иллюзорного настоящего М. И тем, кто успел надышаться подобных сказок, ой как туго. Как противно соприкасаться с реальностью.
А вовсе не тем, у кого отобрали карточку из заначек чекушки мамонтового хера. У них с иллюзиями все в порядке. Плохонький - да свой.
В метро запах перегара и немытых тел. Я опять не курю, эту зиму особенно туго. Еще и здоровый образ той самой несуществующей жизни висит, как топор на темечком.
Зажимаю нос платком.
Выхожу.
Я думаю, что пора подливать себе коньяк в цикорий. Прямо с утра.