Горизонт планирования
Как-то раз я молчала три дня.
Я была молода, хохотлива (гусары, читаем по слогам, первый - хо) и в целом - общительна. Дело было в колхозе, оставалось три дня до конца. И вдруг любимая девушка моего друга уехала из колхоза раньше времени. Он так опечалился, что дал обет молчания на эти оставшиеся три дня. Пока, значит, не сможет воссоединиться с ней в страстнном "Ура!".
Мне было очень интересно, смогу ли я вообще заткнуться, и я присоединилась.
Промолчали весь вечер - всё нормально. А утром приходит наш главный колхозный дядька и говорит - ребята, все изменилось, уезжаем через два часа. "Нихрена себе" - дёрнула я глазом в сторону друга. "Да офигеть вообще, какая радость!" - крикнул мне глазами же в ответ. А потом опечалился снова, потому что вспомнил, что девушка его уехала не прямо в город, а куда-то там ещё, и всё равно увидеть он её сможет только через три дня. Штош. Обет даден, деваться некуда.
Молчим.
Вещи собираем - молчим.
В автобусе едем стопицот часов - молчим.
Приехали, надо как-то дальше по домам расходиться - молчим опять.
Подруга моя, у которой я должна была заночевать, ржот. Она тоже из колхоза с нами приехала и тихонечко принимала ставки - получится у нас вот это всё или нет. Одно дело - молчать и плакать на зернотоке и совсем другое - молча вести молодежную жизнь.
Наша развеселая компания договорилась встретиться у одной девушки в этот же вечер - отметить победу над картошкой, льном и зерном. Мы, дети асфальта, выжили в колхозе! Победили картошку, лён, зерно и местных! Прорепетировать дальнейшую студенческую жизнь, опять же, хотелось.
Молча договорились встретиться с другом, чтобы вместе ехать на вечеринку. Молча разошлись. Молча приехали с подругой к ней домой. Молча я познакомилась с ее парнем. И дальше так же - молча, молча, молча.
Встретились с другом и стали искать нужный адрес. 1991 год, никаких вам ту-гисов и прочей неспортивной шняги. Писать записки мы тоже посчитали неспортивным, поэтому приставали к прохожим с фееричными актерскими этюдами на тему: "Скажите, пжалста, как нам добраться до улицы Чудова, дом 14".
Нашли!
Забираемся, значит, на восьмисотый этаж без лифта, звоним. Дверь открывает не сама девочка, а её мама. Мы растерялись, улыбаемся, киваем. Здрасьте, мол.
- Ой! - обрадовалась мама, - а вы, наверное, Таня и Серёжа?
Мы закивали еще энергичней и разулыбались еще активней.
Кароч, тусовка прошла отлично. Насколько это возможно, когда родители дома.
На следующий день мне надо было уезжать в свой город. И мы с другом договорились (неспортивно, записками) - вот как только я приеду, я ему звоню и тогда мы начинаем разговаривать. Ехать долго, плацкарт. Общительные попутчики. У меня во всю спину на ветровке надпись: "Я молчу!". И куча надписей поменьше, по которым сразу ясно, что я еду из колхоза, в котором меня все любили и нажелали разнообразных щастьев.
Дома я в письменном виде наврала бабушке, что мне пока нельзя разговаривать, горло болит. И вдруг - звонок! Друг ещё вчера вечером встретился со своей любовью, и не мог ждать, пока я позвоню сама. Бабушка берет трубку, а там - тишина.
- Это меня, меня! - ору я во всё своё лживое здоровое горло, и тем самым вот совсем на чучуточку не довожу до конца начатое. Надо было молча вырвать трубку у офигевшей бабушки и потом уже начать разговаривать.
Я вообще мало чего довожу до конца. Иногда бывает даже, перегораю раньше, чем успею хорошенько загореться чем-то. Прям печаль-беда.
Вообще я это вспомнила, потому что одной знакомой запретили разговаривать неделю - что-то там со связками стряслось. Вот буквально стоит разочек сомкнуть их за эти семь дней - и пожалуйте на операцию.
Потом подумала - вот не довожу же ничо до конца. Недавно поставила брекеты. Это ж, блин, года на полтора и вообще - нахрена? надо было по медицинским показаниям, но локальный зубной апокалепсис, по прогнозам, случился бы тоже года через полтора-два.
А горизонт планирования, как шутят(?) в интернете, стремительно уменьшился до 10 минут. И временами я это чувстую очень остро.
Ы - логика.
Зато мои зубы выглядят теперь, как будто у них есть будущее.
Я была молода, хохотлива (гусары, читаем по слогам, первый - хо) и в целом - общительна. Дело было в колхозе, оставалось три дня до конца. И вдруг любимая девушка моего друга уехала из колхоза раньше времени. Он так опечалился, что дал обет молчания на эти оставшиеся три дня. Пока, значит, не сможет воссоединиться с ней в страстнном "Ура!".
Мне было очень интересно, смогу ли я вообще заткнуться, и я присоединилась.
Промолчали весь вечер - всё нормально. А утром приходит наш главный колхозный дядька и говорит - ребята, все изменилось, уезжаем через два часа. "Нихрена себе" - дёрнула я глазом в сторону друга. "Да офигеть вообще, какая радость!" - крикнул мне глазами же в ответ. А потом опечалился снова, потому что вспомнил, что девушка его уехала не прямо в город, а куда-то там ещё, и всё равно увидеть он её сможет только через три дня. Штош. Обет даден, деваться некуда.
Молчим.
Вещи собираем - молчим.
В автобусе едем стопицот часов - молчим.
Приехали, надо как-то дальше по домам расходиться - молчим опять.
Подруга моя, у которой я должна была заночевать, ржот. Она тоже из колхоза с нами приехала и тихонечко принимала ставки - получится у нас вот это всё или нет. Одно дело - молчать и плакать на зернотоке и совсем другое - молча вести молодежную жизнь.
Наша развеселая компания договорилась встретиться у одной девушки в этот же вечер - отметить победу над картошкой, льном и зерном. Мы, дети асфальта, выжили в колхозе! Победили картошку, лён, зерно и местных! Прорепетировать дальнейшую студенческую жизнь, опять же, хотелось.
Молча договорились встретиться с другом, чтобы вместе ехать на вечеринку. Молча разошлись. Молча приехали с подругой к ней домой. Молча я познакомилась с ее парнем. И дальше так же - молча, молча, молча.
Встретились с другом и стали искать нужный адрес. 1991 год, никаких вам ту-гисов и прочей неспортивной шняги. Писать записки мы тоже посчитали неспортивным, поэтому приставали к прохожим с фееричными актерскими этюдами на тему: "Скажите, пжалста, как нам добраться до улицы Чудова, дом 14".
Нашли!
Забираемся, значит, на восьмисотый этаж без лифта, звоним. Дверь открывает не сама девочка, а её мама. Мы растерялись, улыбаемся, киваем. Здрасьте, мол.
- Ой! - обрадовалась мама, - а вы, наверное, Таня и Серёжа?
Мы закивали еще энергичней и разулыбались еще активней.
Кароч, тусовка прошла отлично. Насколько это возможно, когда родители дома.
На следующий день мне надо было уезжать в свой город. И мы с другом договорились (неспортивно, записками) - вот как только я приеду, я ему звоню и тогда мы начинаем разговаривать. Ехать долго, плацкарт. Общительные попутчики. У меня во всю спину на ветровке надпись: "Я молчу!". И куча надписей поменьше, по которым сразу ясно, что я еду из колхоза, в котором меня все любили и нажелали разнообразных щастьев.
Дома я в письменном виде наврала бабушке, что мне пока нельзя разговаривать, горло болит. И вдруг - звонок! Друг ещё вчера вечером встретился со своей любовью, и не мог ждать, пока я позвоню сама. Бабушка берет трубку, а там - тишина.
- Это меня, меня! - ору я во всё своё лживое здоровое горло, и тем самым вот совсем на чучуточку не довожу до конца начатое. Надо было молча вырвать трубку у офигевшей бабушки и потом уже начать разговаривать.
Я вообще мало чего довожу до конца. Иногда бывает даже, перегораю раньше, чем успею хорошенько загореться чем-то. Прям печаль-беда.
Вообще я это вспомнила, потому что одной знакомой запретили разговаривать неделю - что-то там со связками стряслось. Вот буквально стоит разочек сомкнуть их за эти семь дней - и пожалуйте на операцию.
Потом подумала - вот не довожу же ничо до конца. Недавно поставила брекеты. Это ж, блин, года на полтора и вообще - нахрена? надо было по медицинским показаниям, но локальный зубной апокалепсис, по прогнозам, случился бы тоже года через полтора-два.
А горизонт планирования, как шутят(?) в интернете, стремительно уменьшился до 10 минут. И временами я это чувстую очень остро.
Ы - логика.
Зато мои зубы выглядят теперь, как будто у них есть будущее.