Три...

[lilova_ya]

Ну и Окончание рассказа "Be My Boy"
начало тут: lilova-ya.livejournal.com/584.html
продолжение тут: lilova-ya.livejournal.com/991.html

 
Be My Boy
...окончание

В какой-то момент то ли обострившаяся боль в теле от пережитой травмы истончила нервы, то ли терпение кончилось, но однажды утром - накануне соревнований после очередной дуэли с Вейром в прессе - Эван вдруг проснулся с какой-то легкостью на душе и с практически готовым решением - выкинуть Вейра из головы и из своей жизни. Как бросают же курить! Показалось, будто что-то, наконец, перегорело. И наконец, Эван сможет изменить и себя, и свою жизнь, и карьеру. Сможет вернуть себе радость и удовольствие, которые последнее время, превратились для Эвана прямо-таки в роскошь. И Эван принялся менять, в тот же день отправившись в салон, обрив волосы на голове и набив на теле сразу две татуировки - то, что давно хотел сделать и не решался, зная что Джонни всегда тату терпеть не мог. И дальше началась обычная жизнь с сознательным избеганием Джонни, жизнь, состоящая большей частью из графика тренировок допоздна, работы на собой, работы над ошибками, сборами, соревнованиями и редкими посиделками с семьёй, с Танит, или - уж совсем редко - друзьями в пабе. Иногда всё было настолько пресным, что даже любой разговор казался распланированным вплоть до фразы или шутки. Но такая рутина не была лишена изрядной доли умиротворения. К тому же Эван сблизился с Танит - она за последнее время невероятно похорошела, да и плюс ко всему, даже не смотря на все свои подозрения в отношении Эвана и Джонни, не теряла надежды, что её очарование сможет пробить брешь в обороне любого мужчины. Эван эту надежду в ней поддерживал, что есть сил, а быть может, тем самым поддерживал надежду и в себе самом - на то, что многое можно изменить в этой жизни вот хотя бы усилием воли. Кроме того Эван помнил о имидже, да и Фрэнк ни на секунду не давал ему опомниться, настаивая, диктуя, правя и корректируя.
А ещё забавляла Саша, оставившая соревнования и теперь посещавшая по выходным курсы актёрского мастерства рядом с домом Эвана. Она останавливалась у Эвана на день-два, чтобы не ехать домой, и каждый раз, как сорока на хвосте, приносила очередную новость о Джонни, словно желая расплатиться тем самым за гостеприимство или ещё и потому, что давно заметила, какие именно новости будят в Эване действительный интерес.
И Эвана это всё устраивало. Впереди маячила перспектива участия в Олимпиаде, и Эван считал справедливым, что за всё в жизни приходится платить - много или мало. Большой ли бы его плата, Эван старался не думать. Отказ от свободного времени и многих простых и в общем-то бессмысленных радостей - будь то выпивка, гулянки по клубам или ещё чего , свойственного людям его возраста, - личная жизнь... да какой она в принципе могла быть у Эвана?
Но совсем без секса обходиться не получалось, и на время, чтобы хоть как-то снимать скапливающееся напряжение, Эван завёл себе дружка. Марк тоже ходил на каток в Тойота-центр. На самом деле он был просто сыном владельца этого катка, и ему тоже нужен был партнер. А Эван ему нравился и сложностей совсем не возникало. Марк тоже был вынужден играть в молчанку, главным образом, от родных. Его отец пребывал уже в преклонном возрасте, и Марк в расчете на впечатляющее наследство боялся хоть чем-то разгневать старика. Каждую неделю, а потом уже раз в месяц, в какой-нибудь заранее оговоренной гостинице Эван и Марк снимали два номера по соседству на одном этаже. Это был просто секс, и конечно, больше страсти со стороны Марка. Эван понимал, что Марк на него запал и соглашался попросту на всё, что предлагал Эван. А сам Эван изголодавшись по физической близости приходил в отель снова и снова, но не давал никакой надежды. Это был просто секс и было просто удобно. Эван даже не испытывал никакого волнения, собираясь на свидание и беря очередные ключи у ресепшениста. Скорее это было нетерпение, которое человек испытывает в ожидании заказанного ужина. И это нетерпение не шло ни в какое сравнение, с волнением, которое испытывал Эван с Вейром. Как бы то ни было - все соревнования, совместные шоу и фуршеты по сути заканчивались для Эвана одинаково - взбудораженной мастурбацией в кабинке туалета или на кровати в номере. Встречи с Джонни для Эвана по-прежнему напоминали аттракционы в парке - если и не получишь желаемого, то хоть полюбуешься на пёстрые карусели.
И на очередном национальном турнире Эвану с этим почти повезло - журналистка усадила их с Джонни на один диван - и хотя всё интервью длилось пару минут, Джонни оказался достаточно близко, чтобы Эван заметил смущение Джонни, неловкость и заливший его щеки румянец. Тогда-то, на диване, Эван понял для себя, что отказаться от Джонни самому была нереальная затея. И сколько бы Эван не избегал Вейра, от мыслей о нем было не скрыться, как не скрыться от самого себя. Тогда же Эван решил, что сейчас ещё просто не пришло время, и для них обязательно настанет тот самый момент. И в этом решении не было тоски. Сейчас они с Джонни были как боксёры, выросшие вместе и разведенные теперь по разным углам ринга силою обстоятельств. Просто нужен был план и определенные условия, которые все изменят. Эван лишь закусил губу. Тот самый момент, по его мнению, совершенно точно должен был наступить после Олимпиады.
А сейчас Эван был готов подождать, с удовольствием слушая, как Вейр на вопрос об отношениях раз за разом заявлял, что у него никого нет, и наблюдая кокетливые взгляды Вейра, повадки и приёмчики бродвейской дивы, которые Джонни теперь без стеснения демонстрировал прессе и окружающим. Джонни всё чаще делал публичные заявления на разные темы, в его образе добавилось эпатажности и провокации, а по ТВ закрутили целое реалити-шоу с Вейром. Всё давало свои плоды. И результат стал известен и для Эвана - как бы то ни было, все усилия в конце концов вывели его на пъедестал Чемпионата Мира и благополучно довели до Ванкувера.

Эван клятвенно обещал Танит навестить её, как только обустроится в Олимпийской деревне, но получилось всё не так просто, ведь Танит поселилась в номере с Джонни. И без того, встречая Танит, Эван всегда чувствовал стеснение и вину из-за странности их когда-то намечавшегося, но так не во что и не вылившегося романа, и из-за молчаливого расставания, лишенного всяких объяснений. И теперь Эвану каждый раз казалось, будто он по сей день видит в глазах Танит вопрос и ожидание. Эван допускал, что сам себя просто накручивает, но тем не менее неловкость оставалась. Вообще, все эти истории с девушкам даже после разрыва продолжали как-то неловко волочиться за Эваном, словно консервные банки, привязанные мальчишками к хвосту незадачливой кошки.
А ещё Эван считал, что сейчас совсем не готов к встрече с Джонни. Эвану не хотелось просто встретиться мельком - как на Чемпионате США. Эван думал, что встреча и последующее сближение должно произойти в более подобающих жизненных обстоятельствах - не в соревновательной лихорадке и не при мимолётной встрече в окружении его коллег, друзей или ещё каких свидетелей. Нет. Эвану хотелось, чтобы ничто не мешало, и как ему казалось это и гарантировало бы успех. А пока что нужно было без треволнений дожить до завтрашнего дня, который несомненно должен был стать переломным в жизни Эвана. И чем больше Эван размышлял об этом моменте, тем яснее было, что пожалуй единственное, что Эван хотел вынести из своей 10-летней соревновательной жизни - это была Олимпийская медаль и сближение с Джонни. Оглядываясь назад, Эван сам поражался тому, что он думает о Джонни уже восьмой год как. Но Эван всегда умел договориваться с самим собой. И когда один сезон сменялся другим, он с легкостью убеждал себя, что просто в этот раз было ещё не время. «А всему своё время», как всегда повторяла его мама, успокаивая Эвана после неудачных прокатов.

Сегодня с самого утра было трудно сохранять спокойствие - начиная с тренировки финальной группы, когда Эван сосредотачиваясь на ощущениях своего тела, старался не смотреть в противоположный угол, где катались его основной соперник Плющенко и Джонни, после проката короткой тоже попавший в финальную шестёрку. И хотя за всю тренировку Эван всего-то пару раз боковым зрением уловил, как подпрыгивает джонина челка и как вылетает ледяной дождь из-под его коньков, но когда через какое-то время силуэт Джонни скрылся в темноте коридоров, Эвану стало по крайней мере вполовину легче. Покидая ледовую арену и на полуавтомате заглянув в пустую раздевалку, Эван сразу заприметил вещи Вейра. На скамье лежала сумка, куртка и сменный костюм Джонни. А когда на столике Эван обнаружил ещё и щетку для волос с инициалами JW, на его губы наплыла улыбка, и он не сразу заметил в дверях ещё одного человека. Это была тренер Джонни - Галина Змиевская. Хорошо же он, наверно, смотрелся с этой нелепой улыбкой, склонённый над вещами Джонни. «Хелло, Эван Лайсачек», недовольно сказала она и протянула руку к сумке Джонни. Эван ответил «хелло» и отшатнулся от этой решительной женщины. Сгребая наспех вещи Джонни и без особых церемоний утрамбовывая их в сумку, она то и дело с подозроением поглядывала на Эвана, пытаясь понять, что именно здесь не так, и что понадобилось тут Эвану. Эван сдавленным голосом пробормотал: «как дела у Джонни?», на что Галина лишь подняла руку, показывая что разговор окончен, и уже у двери с сумкой в руках раздраженно добавила: «гудбай». Галина ушла, а на столике осталась лежать расчёска с инициалами JW. Её-то, чувствуя стыд и непреодолимое желание, и прихватил с собой Эван. Едва выйдя со стадиона, Эван натолкнулся на маму и брата Джонни. Это было уже слишком. Пройдя мимо, Эван обернулся и встретился глазами с мамой Джонни, которая тоже обернулась, и тогда Эван не нашел ничего лучше, как улыбнуться. Через минуту, сетуя на самого себя и за эту глупую неуместную улыбку, и за ситуация в раздевалке, Эван побежал. Бежал по Олимпийской деревне, мчался что есть мочи, и только приближаясь к кампусу остановился и понял, как устал, как устали ноги, как он перенервничал, и как совсем пусто стало на душе. Остаток дня Эван просидел на кровати, глядя на надпись «Занимайся своим делом». Время от времени мысли сворачивали к Джонни, и быть может помогали немного отвлечься от предстоящего завтра состязания, да и кроме того, Эван считал и Джонни тоже своим делом.

День финального проката по нервным затратам стоил нескольких лет жизни. Эван четко верил в ритуалы, может быть, доходило и до абсурда, когда он проживал каждый день соревнований по одному и тому же сценарию: когда нужно было пить банановый коктейль по утрам и трижды расстёгивать и застёгивать куртку, прежде чем отправиться на соревнование, но Эван был убежден что чаще всего это срабатывает, что для каждой победы наверняка найдётся свой ритуал, своё четкое правило и непременное условие. «Чистый прокат во что бы то ни стало» вспоминал он слова чиновника из федерации. Это было необходимым условием для Эвана. И тогда можно было бы расчитывать на медаль. Медаль, медаль, медаль...

Медаль Эван, конечно, выиграл. Эван получил «золото», а Американская федерация получила Чистый прокат и долгожданного Чемпиона, которого было бы не стыдно показать почтенной публике.

После объявления оценок на Эвана в момент обрушился шквал апплодисментов, вспышек, поцелуев, объятий и поздравлений. «Великолепная работа, Эван!», «Ты сделал это», «Эван, Эван, ты Чемпион!»... Принимая поздравления и ликуя всем своим существом Эван переживал этот сладкий миг победы, своеобразное торжество духа, веры и упорства, а на глаза наворачивались слёзы. Необычайная радость на лицах родных, сдерживаемая, но пробирающаяся наружу гордость в глазах тренера, ажиотаж репортёров вокруг - подтверждали факт - Эван дал им всем то, что от него ждали. Эван выполнил со своей стороны всё, что он него требовалось. Но уже стоя на пьедестале, касаясь пальцами гладкой поверности медали и всматриваясь внуть себя, Эван с некоторым удивлением обнаружил, что радость победы всё же несколько уступала радости предвкушения. Через полчаса этой волшебной кутерьмы Эван пробирался к выходу под прицелом видеокамер с медалью на шее и охапкой цветов и игрушек, когда вдруг в проеме двери возле микст-зоны заметил профиль Галины и плечо Джонни, и плач. И хотя кто-то тут же прикрыл дверь, Эван застыл на месте. Эван вообще плач не выносил - всегда подкатывало отчаяние, какой-то первобытный страх перед людским несчастьем. И хотя вспышки фотоаппаратов моментально вернули Эвана в реальность, ему вдруг резко захотелось побыть одному.

Усевшись на кровать прямо в костюме от Веры Вонг, Эван наблюдал как смеркается в Ванкувере, как кончается день, принесший Эвану его главную победу. И когда совсем стемнело, Эван уже с трудом различал своё отражение в зеркале напротив. Когда-то в мечтах Эван уже представлялял себя победителем Олимпиады, и удивительным образом теперь всё совпадало почти до мельчайших подробностей. С улицы доносился вечерний шум олимпийской деревни - смех и радостная какафония людских голосов. И время от времени Эван улыбался в темноте своему невидимому отражению. Свет фар автомобилей, иногда пороворачивавших к жилым корпусам, достигал окна Эвана, и тогда он мог различить свои черты, разглядеть блики в своих глазах, на волосах, уложенных и тщательно нагеленных специально для главного проката в его жизни. Но самые искристые отсветы были на отделке костюма - эти змеи из стекляруса сейчас, в свете фар были похожи на драгоценное ожерелье, уложенное ему на грудь. Словно эти змеи, а не медаль, и были главной наградой, завоёванной Эваном тремя часами раньше. Медаль же теперь висела на гвоздике над головой Эвана рядом с его девизом, но почему-то не давала никаких отсветов.
Медаль, которую Эван буквально вырвал у русского, у федерации, была и настоящим билетом в будущее, и индульгенцией, и своеобразной вольной. Урезание себя, отсекание нелицеприятных деталей, нестандартных выступов, вольностей, чтобы втиснуться в необходимые рамки фаворита американской федерации - всё это оказалось ненапрасным. Теперь наступал черёд и совсем других мечтаний. Теперь можно будет позволить себе не таскать за собой Карин и Эллу, и бог знает кого ещё для нужного имиджа. Можно будет свободно прийти в комнату к Джонни, и оставшись, «глотнуть немного воздуха», позволить себе, наконец, немного, а может и много «сладкого», как сладкоежка добравшийся до буфета, потому что наконец-то дорос до верхней полки, таящей в себе мир конфет и пироженых. Эван теперь знал, что не уйдёт, даже если Джонни попытается его прогнать. Думая о Джонни, вспоминая подсмотренные случайно слёзы, Эвану нетерпелось увидеть его. Эван был готов на всё, чтобы утешить Джонни, умалить горечь его поражения, залечить все душевные травмы и обиды.
Эван стал собираться на вечеринку в честь своей победы, явившейся несомненным достяжением для всего фигурного катания Америки. В необычайном нетерпении пытаясь перед зеркалом уместить на своей груди и галстук, и медаль, размышлял о том, как он встретит своих коллег, журналистов и чиновников в своём новом качестве. И как встретит, наконец, Джонни, как обнимет...Теперь Эван позволял своим мыслям литься дальше, свободнее... Поймав себя где-то в мечтаниях о том, как они повеселяться вместе уже в Америке, где-нибудь в Вегасе, вдали от Федерации, а потом и на побережье вдали от назойливых глаз и фотокамер... Эван улыбнулся. Вот так застыв перед зеркалом с улыбкой на губах и широко раскрытыми глазами, Эван ощущал счастье каждой клеткой своего тела. А когда-то давно он уже испытывал что-то похожее.

Просто поразительно, насколько всё происходило так, как предствалял себе Эван, буквально до фраз, которые произносили все участники торжества в американской деревне. Это напоминало Эвану старый патефон с пластинкой на чешском, которую он слушал у своего дедушки в детстве много раз. Эван не понимал слов, но от бесчисленного количества прослушиваний, он помнил всю поочередность звуков иностранной речи и испытывал почти удовольствие оттого, что пластинка проигрывала все эти звуки в оной и той же, отлично знакомой Эвану последовательности. Но когда запланированный Эваном аккорд появления Джонни с Танит оттягивался и отягивался, Эван перебрался к самому входу, в тревоге озирая всех входящих и выходящих людей. Как так случилось, что Эван пропустил приход Танит, Эван и сам не понял, но то что Вейра не оказалось рядом с ней, когда она окликнула Эвана по имени, показалось просто какой-то ошибкой, недоразумением. Сумбур, паника и диссонанс хлынули в сознание Эвана. Джонни должен был быть здесь! На вопрос о Джонни, пожалуй, через чур поспешный, Танит хмыкнула и не без иронии ответила: «В русском доме. Отмечает «серебро».
В тот вечер Эван перебрал, наверно, очень сильно и, пожалуй, первый раз в жизни. И уже под утро, выйдя на воздух в компании какого-то хоккеиста, с бутылкой пива в руках, засмотрелся на поблескивающую от восходящего солнца водную гладь на фоне чернеющих гор. Смотрел на огни русской деревни по соседству с американской, отмечавшей «серебро» Плющенко, или что ещё могли отмечать эти странные русские. И Эван настолько четко представил себе, как Джонни заходится в танце под «калинку-малинку» или ещё под какую-нибудь разудалую русскую мелодию, -с блинами и икрой и с фужером шампанского или даже водки,- и также утром, кутаясь в меховое пальто и вдыхая подмороженный весенний воздух залива, возвращается в деревню. Эван долго стоял здесь на берегу - счастливый обладатель Олимпийского золота, победитель, всё ещё не получивший желаемого.

На следующий день его новой жизни пресса уже трепала новые скандалы - заявление Плющенко, что чемпион Лайсачек продемонстрировал великолепное «женское катание без четверного», странные сомнения канадских комментаторов в половой принадлежности Джонни и много чего ещё. Эвану нужно было уезжать. До завершения Олимпиады и гала-шоу была ещё неделя и на эту неделю его ждала Америка, распахнувшая для него все двери ток-шоу, теле-передач и журналов. Уже на полпути в Лос-Анджелес Эван застал по местному ТВ выступление Джонни перед прессой, где он как звезда парировал глупое заявление канадских комметаторов и выполнял работу целой пиар-службы, оправдывая Плющенко, и объясняя резкость его высказываний плохим английским... И в довершение всего Джонни заявлял, что настоящий чемпион должен был прыгать четверной.
Какого черта! Джонни? Верил ли сам Джонни в то, что говорил? Это выступление Джонни не выходило у Эвана из головы всю дорогу, даже когда он пересел с самолёта на автомобиль. Эван летел по трассе от аэропорта к дому, удаляясь прочь от Ванкувера, а какая-то заноза саднила где-то глубоко внутри, с каждым километром всё ближе подкрадывалась грубая мысль, которую Эван никак не мог оформить.
И вдруг Эван понял, как много теперь его отделяет от Джонни. Теперь, когда Эван, наверняка, покинет большой спорт и будет пожинать плоды своего успеха в телешоу и рекламных кампаниях. А Джонни, наверняка, тоже пойдёт дальше, чтобы непременно и прочно примкнуть к миру селебритис. Эван чувствовал, как эта весенняя дорога отдаляет его от Джонни. Эван вдруг понял, что стало причиной всех этих неудавшихся встреч, несостоявшихся разговоров, и даже их несложившейся дружбы с самого детства. Словно в дополнение к тем километрам, отделявших Лос-Анжелес от Ванкувера, к годам напряженного соперничества, к олимпийской медали Эвана, вместе со всеми снегами и ветрами России, теперь примешивалось само нежелание Джонни иметь что-то общее с Эваном. Это нежелание просто цементировало все остальные преграды между ними. Эван тут же вспомнил далёкое интервью Джонни в разгаре национального чемпионата - Джонни, как на духу, сообщал в камеру, что не дружит с Эваном, потому что Эван ему просто не интересен, что для Джонни ничего в нём нет, и дело не в соперничестве. Почему Эван только сейчас поверил в прямой и жесткий смысл этих слов? Эван даванул на тормоз что есть силы. Машина рванула к обочине и встала. И он торопливо принялся рыться в сумке, пока не вынул оттуда расческу Джонни. Эта щетка для волос имела деревянную ручку, а выжженная на ней надпись «from Russia with Love» придавала расчёске вид какого-то оберега. И Эвану показалось, что он не имеет никакого права даже касаться этой вещи.
Ах, почему, почему Эвану всегда казалось, что между ними есть какое-то странное взаимное влечение и нестихаемое, не находящее выхода напряжение. Острое соперничество в СМИ только добавляло перцу в эту и без того жгучую смесь непоняных сближений и отталкиваний, словесных игр, обид и комплиментов, зачатков детской​, юношеской дружбы, будоражащих сознание и тело интимных воспоминаний. Каждый раз натыкаясь на очередную стену отчуждения между ними двумя, или отвечая на вопрос с подковыркой от журналиста, жаждущего чего-то погоречее, Эван понимал, что Вейр не станет терпеть возле себя соперника Лайсачека сколько-нибудь долго. И становилось очевидно, что было просто не время. И лишь год назад словно из-под толщи снега Эвану подмигнула первая проталина, жизнь изменилась сама собой, и будто время перевалило в следующую декаду. Джонни Вейр не попал в сборную. И словно в оттепель ослаб мороз соперничества. Фразу Джонни из интервью «поддерживайте Эвана Лайсачека, любите Эвана Лайсачека» Эван сохранил тогда себе в айпод для того, чтобы раз в неделю, а чаще Эван себе и не позволял, просматривать ее вечером. И это было опять словно весенний луч солнца. А ведь весной проглядывающие солнечные лучи кажутся особенно яркими и обжигающими. Эвана возбуждала улыбка Джонни, а взгляд из-под подрагивающих ресниц и розовый пиджак уносили Эвана сразу на седьмое небо от удовольствия. Тогда-то Эван и дал себе «зеленый свет» по-настоящему, представляя, как после Олимпиады они, возможно, переедут куда-нибудь поближе друг к другу. И Эван был готов бороться, чтобы их отношения не зачахли, чтобы никакие глупости или недомолвки или ещё какая-то чепуха их не разрушили. Эван знал, что над отношениями надо работать, как и над всем остальным в этой жизни.
Какой в этом всём был смысл?
Только сейчас Эван будто всё понял. Мысль, что ошибался столько лет, Эван принял почти сразу. Ведь только смирение даёт облегчение и успокаивает все бури в душе. Так ему говорил батюшка в его греческом церковном приходе. Эван всегда слушал наставников, учителей, тренеров - так его воспитали в семье. И так он привык. Эван старался принимать всё с долей смирения и терпения. Но если терпения ему было не занимать, то со смирением было не всё так просто. Эвану всегда мерещился в смирении какой-то изъян. Ведь всегда казалось, что пока мы живы, можно постараться и хоть что-то, да исправить. А смирение годилось только для чего-то совсем уж необратимого.
В тот момент на обочине трассы Эвану показалось, что и в смирении с обстоятельствами есть какой-то смысл. Ведь бывает же, когда людям что-то не под силу. И тут же всплыли ещё какие-то фразы из психологических тренингов про то, как иногда важно отпустить ситуацию, и о том, что каждое действие рождает противодействие... И хотя Эван пытался зацепиться хоть за какую-то надежду, в сознании был полный сумбур. Эван просидел в оцепенении на полупустой дороге, наверно, больше получаса. А потом отложил расческу обратно в сумку и завёл мотор. Комок слёз то и дело подкатывал совсем близко и мешал следить за дорогой. Как глупо было бы сейчас ставить под сомнение своё будущее. Готов ли он был сейчас к борьбе с предрассудками общества? И дело было даже не в том, как неуместны были бы сейчас измения в имидже, когда столько всего было поставлено на карту и столько взглядов приковано в новоявленному олимпийскому чемпиону. И не в том дело, что на переправе никто коней не меняет. Эван удалялся от Ванкувера, золотая медаль во внутреннем кармане куртки жгла сердце, а подкатывающие слёзы, удушая, отнимали последние силы. И на душе было столько всего, что Эван уже и не пытался разобраться. Готов ли был Эван научиться быть равнодушным? Или и впрямь даже невзлюбить? Как людям казалось со стороны.

Джонни очень удивился, когда в последний день его горького, но несомненно фееричного пребывания в Ванкувере ему прямо в Олимпийскую деревню принесли маленькую посылку с калифорнийским адресом отправителя. Он даже сначала побоялся открывать этот пухлый конверт, боясь гнева каких-нибудь защитников животных. Но любопытство пересилило, тем более, что на конверте был обратный адрес. Удивлению Джонни не было предела, когда он вынул из конверта свою недавно утерянную щётку для волос. Первая мысль о возможном отправителе почему-то была о Лайсачеке, мысль эта показалась Джонни неожиданной и совершенной нелепой, и Джонни её тут же откинул. Он, прямо сказать, не знал, что об этом всём и думать. Но почему-то от этой посылки стало так необъяснимо грустно и тревожно. И Джонни руководствуясь порывом тут же сунул её в мусорное ведро. Но потом сидя на стуле возле ведра и поразмыслив, он достал конверт из мусорки - «Ведь ничего же не стоит, - подумал Джонни, - разузнать, кто живет по этому адресу.» И если это выходка Лайсачека, то Джонни ... Джонни тогда непременно узнает, что надо этому вконец обнаглевшему чемпиону! Джонни обрушит на него весь накопившийся гнев и обиду. Но покопавшись в себе, Джонни, как ни старался, никакой злости не обнаружил, и лишь наоборот, почему-то очень сильно захотелось, чтобы это был именно Эван. И Джонни протянул руку к блэкберрри - ведь должен же быть где-то в интернете справочник адресов Калифорнии.

17 октября, 2010