земля
Крестьянин я в душе, и нет мне от этого спасения. И дед мой был крестьянин, и прадед, и по обеим линиям. Хоть и пальцы уже не те, и подошвы ног долго не выдерживают близких объятий с землей-матушкой, и поясница не такая могучая, как у предков моих, но только лишь наступает весна, и начинает переть наружу сквозь жирную почву все живое, нет мне спасения от зова из пучины веков.
Приехал на дачу для ликвидации осенне-зимней разрухи ввиду переселения семейства, да - какое там! Какой водопровод, какая канализация, брошенные грудой вещи в спешке прошлогоднего бегства от холодов, пожухлый хлам - если стебли травы на газоне по щиколотку, да в одуванчиках и каплях росы, да щебет птиц в кронах, да солнечная линза неба прямо над головой? Пар от земли после вчерашнего дождя, молодая крапива и сныть из-под каждого камня, все вокруг усеяно белым снегом отцветших слив и алычи, а листва выперла из сирени и смородины, и покачивается, тяжело уже, да с укоризной: ай -ай, крестьянин ты наш, заспавшийся..
Беру лопату, надавливаю ступней, и она уходит вглубь, как нож в масло.
Что-то приторно-эротическое есть в этой набухшей, влажной, мягкой, теплой, зовущей весенней почве. В которую что ни кинь, что ни воткни - оно будет принято, зачаровано волшебством желания, впустит, впитает в себя жизненные соки, лопнет, выстрелит в ответ белыми побегами корней и ростков. Вцепится в почву, не мертвой хваткой, а живыми, проникающими объятиями.
Что-то щемить начинает в груди, смутное, тревожное, поднимающееся из генетической тьмы. Наверное, так чувствуют себя сухие семена в засунутом в угол пакетике, когда через поры бумаги, размягченной влажным воздухом, вовнутрь просачивается крепкий земельный дух. Вырваться, соединиться, слиться, вобрать, жить, желать, быть.. Любить.
И однажды, будучи совершенно завороженным переживанием этого момента, я написал такие вот строчки
Пьянящий запах мая
С налету валит с ног
Теперь я - понимаю,
Что мог я, что не мог.
Теперь я знаю точно,
Чем быть мне, чем не быть.
Возвышенно ль, порочно,
Но в мае мне - любить.
Приехал на дачу для ликвидации осенне-зимней разрухи ввиду переселения семейства, да - какое там! Какой водопровод, какая канализация, брошенные грудой вещи в спешке прошлогоднего бегства от холодов, пожухлый хлам - если стебли травы на газоне по щиколотку, да в одуванчиках и каплях росы, да щебет птиц в кронах, да солнечная линза неба прямо над головой? Пар от земли после вчерашнего дождя, молодая крапива и сныть из-под каждого камня, все вокруг усеяно белым снегом отцветших слив и алычи, а листва выперла из сирени и смородины, и покачивается, тяжело уже, да с укоризной: ай -ай, крестьянин ты наш, заспавшийся..
Беру лопату, надавливаю ступней, и она уходит вглубь, как нож в масло.
Что-то приторно-эротическое есть в этой набухшей, влажной, мягкой, теплой, зовущей весенней почве. В которую что ни кинь, что ни воткни - оно будет принято, зачаровано волшебством желания, впустит, впитает в себя жизненные соки, лопнет, выстрелит в ответ белыми побегами корней и ростков. Вцепится в почву, не мертвой хваткой, а живыми, проникающими объятиями.
Что-то щемить начинает в груди, смутное, тревожное, поднимающееся из генетической тьмы. Наверное, так чувствуют себя сухие семена в засунутом в угол пакетике, когда через поры бумаги, размягченной влажным воздухом, вовнутрь просачивается крепкий земельный дух. Вырваться, соединиться, слиться, вобрать, жить, желать, быть.. Любить.
И однажды, будучи совершенно завороженным переживанием этого момента, я написал такие вот строчки
Пьянящий запах мая
С налету валит с ног
Теперь я - понимаю,
Что мог я, что не мог.
Теперь я знаю точно,
Чем быть мне, чем не быть.
Возвышенно ль, порочно,
Но в мае мне - любить.