Осень Ancien Régime.
Подумалось тут. Злой гений Наполеона угробил французскую военную традицию, которая тщательно пестовалась со времён Средневековья. Угробил именно переходом к массовым армиям. Изобрёл массовые армии конечно не Наполеон, а революционное правительство, но обаяние и оправдание существования этой тотальной системы придали его победы. "Телом Господним! - побожился ей маршал де ла Ферте, - сколько я видывал, Бог всегда на стороне больших батальонов!"- XVII век мушкетёров, Короля-Солнца и его знаменитых маршалов. Проблема в том, как эти батальоны заставить сражаться. Наступать на линии ощетинившиеся штыками и залпами каждые 4 минуты, картечью и пиками мешает инстинкт самосохранения. К его слому рациональные немцы подошли логично и решительно: "Солдат должен бояться палки капрала больше, чем пули врага". Децимации и загранотряды подбадривали нерадивых рекрутов считать вероятности остаться в живых и предпочесть прорыв вражеского каре скорой расправе в тылу. Во Франции средневековые вольности и феодальне привилегии военных людей не позволяли избивать их перед строем шпицрутенами. Вешать можно было, забивать как собаку нет. Но как тогда поднимать людей в атаку? Где не помогает физическое насилие, работает психология. Во Франции с её традиционной рыцарской культурой культивировался образ идеального солдата, "рыцаря без страха и упрёка" Баярда. Который в своей крайней степени вырождался в La Furie française, "французскую ярость" так удивлявшую итальянцев во времена Итальянских войн и которая служила несомненным признаком варварства ультрамонтанов. Как ни странно система психологического насилия во Франции работала, примерно как в Японии, где стыд, а не страх были основным социально регулирующим фактором поведения самурая. Французские армии снискали славу на европейских полях сражений. Даже если они терпели поражения, они опять собирались и шли вперёд. Всепобеждающий порыв - «элан виталь» стал характерной чертой армий Людовиков. Военный дух солдат, корпоративная гордость за свой полк, верность командиру и чувство братского товарищества так контрастировали с "стойкими оловянными солдатиками" германской воинской традиции, что часто оставались непонятными друг другу. И вот корсиканский выскочка, иностранец по сути, ничего не успел понять в той отлично отлаженной военной машине Ancien Régime, которую революционные энтузиасты предпочли заменить толпами булочников и крестьян. После закономерного крушения наполеоновской фикции марево его побед ещё долго витало над французскими военными мыслителями. Результатом стал Седан, железная дорога и математический расчёт германского ума победили галльский levée en masse. Только через столетие французы попытались вернуться к традициям похороненным Наполеоном. «Victoire c’est la volonté» - «Победа - это воля» Фоша помогли ему выиграть Битву на Марне, последний привет средневековых рыцарей Жаны д'Арк и Дюгеклена, литературного д'Артаньянов и реального Ла-Тремуя. Потом эпоха индустриальных армий похоронила в залитых грязью окопах личную доблесть. Впрочем одна его максима осталась неизменной : «Выигранная битва - это та битва, в которой вы не признаете себя побежденными».