Другая Земля. День третий.
Революция начинается с мечты.
(День второй здесь).
Проснулась уже утром от скрипа кровати, сопения и негромких стонов. Первой моей мыслью было: «Девочки развлекаются», - но, осторожно вытянув голову, я поняла, что Чемера развлекается одна. У них вообще совесть есть? Как они еще не срут посреди улицы? Хотя кто бы говорил, хе-хе: не я ли вчера пукала там, в углу, когда Чемера ужинала? Так что проехали. Видимо, они относятся к телу более лояльно, чем мы. Что естественно, то не безобразно. Черт, как же все-таки противно! Неужели и мы с Марком издаем такие же противные звуки?
Нет, мы никогда не были одной из тех отвязных парочек, что трахаются везде, где есть на что лечь или к чему прислониться. Но… один случай, за который мне стыдно, все-таки был. Тогда мы только-только перешли из конфетно-букетного в горизонтальный период. Марк ночевал у бабушки (царство ей небесное, добрая была старушка; звали ее Настасьей), и я пришла к нему. Провел меня он тайком, тихонько, сказав, что старушка советской закалки не потерпит столь распутных нравов в своем доме, но, к счастью, она рано ложится и плохо слышит. Мы занялись любовью, и я в ту ночь была на высоте: от моих нежных губок любимый даже не стонал, а пел, как виолончель. И в какой-то момент я услышала, как за стеной скрипит кровать и шаркают тяжелые шаги. Старушка вовсе не была такой уж глухой… «Продолжай, милая!» - в экстазе, задыхаясь, проговорил Марк. Я продолжила. А бабушка… Бабушка не зашла. И никогда, до самой своей смерти она не давала мне понять, что слышала нас той ночью, хотя позже я узнала, что взгляды ее на секс действительно были очень и очень консервативны. Надо, в конце концов, уже сходить на кладбище - одной, без мужа - и попросить у бабы Насти прощения за ту грязь, которую мы принесли в ее дом. Снять с души этот груз.
Чемера тем временем кончила с протяжным громким вздохом, тихонько встала и пошла в душ. А до меня наконец дошло: о каком бесстыдстве я говорю, когда меня тут быть не должно! Домик рассчитан на одного человека, и все тут сделано под одного. Это ее личное пространство. Меня просто приютили на ночь, а я… Стало жутко стыдно.
Боясь смутить добрую женщину, я подождала немного, прежде чем тоже встать и вымыться. Чемера варила кофе на каком-то приспособлении, похожем на примус (у свекра со свекровью такой валяется с незапамятных времен), только с какими-то бурыми таблеточками вместо керосина. Запах у них был легкий, слегка похожий на запах горелых спичек, и огня и тепла они давали прилично. К завтраку пришла Кхайя (кстати, при свете солнца, льющемся с потолка, я получше разглядела изображения на стене: это были не фото, а движущиеся картинки наподобие наших гифок, и на некоторых были запечатлены Чемера в обнимку с Кхайей и еще какими-то женщинами, из чего напрашивался вывод, что они родственники). Мы ели давешнюю картошку, запеченную в золе кострища, пахнущую дымком и походно-бардовской романтикой, бутерброды с только что открытым мясным паштетом и принесенные Кхайей горячие свежие оладьи и запивали все это душистым кофе, сдобренным сухими сливками (кстати, их сухие сливки по вкусу гораздо ближе к настоящим, чем наши).
После трапезы женщины решили учить меня своему придыхательно-кашляющему языку. Для этого был разыгран целый спектакль: Кхайя выходила, чтобы постучаться, попросить разрешения войти и поздороваться, просила дать ей какие-то вещи, благодарила, выходила, чтобы попрощаться, потом снова заходила, вставала, садилась, просилась в туалет… Все это сопровождалось соответствующими словами, которые меня просили повторить. Так или иначе, через пару часов простейшие слова вроде названий предметов быта и привычных действий типа «стой», «сиди», «иди», а еще обиходные выражения вроде «здрасьте - до свиданья», «дайте - спасибо - пожалуйста» и «меня зовут Марина» я запомнила.
И тут пришло мне в голову, что это самый подходящий момент, для того чтобы хоть как-то объяснить, что со мной случилось, и попросить помощи. Я ломаным языком и жестами попросила что-нибудь для письма (этим чем-то оказались лист пористой желтоватой, как будто старой бумаги, и самый обычный простой карандаш) и стала рисовать ужасный, но максимально разборчивый комикс о своих похождениях. Я нарисовала электричку с тепловозом, потом ее же изнутри, пассажиров, себя, молнию, потом взрыв в виде звезды и летящих кругом обломков, потом себя в лесу. Увидев недоумевающие и еще меньше моего понимающие лица, я стала рисовать свою жизнь: дома, улицы, машины, обстановку квартиры, людей: мужчин, женщин и детей, молодых и стариков… Марка… себя в свадебном платье… Недоумение на лицах стало постепенно сменяться догадкой пополам с изумлением и ужасом… Чемера вытащила откуда-то циркуль и - раз, раз - буквально минут за десять набросала с его помощью практически от руки карту полушарий, причем довольно точную. На этой карте я с горем пополам, как помнила со школьной скамьи, обозначила контуры России, подписала и несколько раз произнесла: «Россия, Рос-си-я, Раша, Руссия, Русланд!» Кажется, мои собеседницы наконец-то поняли, о чем идет речь. Только отреагировали слегка странно: Кхайя нахмурилась, взяла все рисунки и озабоченно выбежала из домика, Чемера сочувствующе посмотрела на меня и похлопала по плечу.
Минут через пятнадцать у кострища организовалось собрание обитательниц поселка. Их было десять, по числу домиков, большинство среднего возраста и достаточно плотного телосложения, коротко стриженные, хотя была одна совсем юная, лет восемнадцати, почти не полнее меня, и одна с волосами чуть подлиннее, собранными в хвостик. Парочка была одета по-походному: видимо, собирались в лес, - остальные в домашней одежде: некоторые в свободных платьях наподобие того, что было на мне, некоторые в блузках с такими же мешочками для грудей и в странных штанишках с подтяжками и с запАхом спереди и сзади, похожих не то на укороченные брюки афгани, не то на старинные панталоны, не то на юбки-шорты из моды 90-х. На ногах у них были либо кожаные спортивные сандалии, либо шлепанцы - тоже кожаные, почти закрытые и хорошо держащие ногу. У нас такие в бутиках европейской обуви стоят чуть ли не как осенние ботинки в магазинах для простых смертных.
Кхайя представила меня, затем мне представились те, кого я еще не знала. Ту, с длинными волосами, звали Милхэ, молоденькую - Гоама, одетых в походную одежду - Мхьяра и Адма, еще двоих ничем не примечательных - Суори и Швадха.
По кругу передавались мои рисунки и карта, их рассматривали в изумлении, словно чертеж машины времени… машины времени?! Гоама смотрела на меня раскрыв рот, но остальные хмурились и озабоченно качали головами.
О чем говорили на собрании, я, конечно же, не поняла, но по его окончании Кхайя быстро набросала на листке бумаги рисунок: восходящее солнце, вертолет и мы с ней садимся в него. Значит, завтра с утра меня куда-то повезут. Возможно, сегодня по какой-то причине уже поздно вылетать.
И так как у меня появилось время, которое нечем занять, мне и пришла в голову мысль записать свои приключения - благо, бумаги у них достаточно. Полдня за этой работой пролетели незаметно. Скорей бы лечь спать, скорее бы завтра!
…………………………………………………………………………..
День закончился неожиданно приятно: вечером меня пригласили на большой костер. Там было очень весело: оказалось, все женщины играют на каких-то диковинных музыкальных инструментах: один похож на волынку, другой напоминает лютню, третий - панфлейту. Мне вручили какой-то тамтам за компанию. Мы пели и танцевали, правда, я, не зная слов, просто подвывала и весьма позабавила их своими движениями. Несмотря на свой вес и неэстетично трясущиеся груди, они очень зажигательно пляшут, причем танцы их похожи на какие-то народные: хороводы и ручейки водятся, активно движутся колени, голени, руки, голова и шея, много кружения и прыжков, но корпус при всем этом остается почти всегда прямым, а ягодицы и бедра - неподвижными. Так, как я, попой не крутила ни одна, и меня это смутило. Кстати, Мхьяра и Адма, которые, как выяснилось, в обед ходили на охоту, вернулись с дикими утками, и мы с девчонками выпотрошили их, присыпали изнутри солью, обмазали глиной с речки и запекли в тлеющих углях костра, а вместе с ними еще полмешка картошки. Мясо дикой утки довольно-таки жесткое, но под огненный напиток из фляжек разошлось на ура.
Когда костер прогорел, пришло мое время. Кто-то, кажется Суори, принесла странный маленький прибор. Когда его включили, в воздухе возник огромный полупрозначный белый экран с какими-то панелями с кнопками по бокам. Суори провела пальцем по экрану - на нем осталась черная линия. Затем провела ладонью - линия исчезла. Потом место уступили мне. И я стала рассказывать о своей жизни и своем мире: частично используя известные мне слова, частично на пальцах, частично рисунками, частично показывая пантомиму. Алкоголь прилично ударил в голову - меня несло что вашего Остапа. Женщины смотрели, как завороженные. Особенные любопытство и недоумение у них вызвали изображения мужчин и детей и все, что связано с любовью, сексом и семьей. У меня полное ощущение, что мужчин они в жизни не видели - дрочат и размножаются почкованием. Это даже не лесбиянки, а черт-те че вообще. Но они добрые и забавные. И… если честно, мне никогда еще не уделяли столько внимания. Приятно, когда твоя обывательская букашечья жизнь вдруг делается кому-то интересна. Ощущение как в детстве, когда ты на утреннике вызываешься рассказать стишок Деду Морозу - не по подготовке и не по указке старших, а незапланированно и сама. Только сегодня было даже лучше, потому что Дед Мороз притворялся, а тут все искренне.
День четвертый
(День второй здесь).
Проснулась уже утром от скрипа кровати, сопения и негромких стонов. Первой моей мыслью было: «Девочки развлекаются», - но, осторожно вытянув голову, я поняла, что Чемера развлекается одна. У них вообще совесть есть? Как они еще не срут посреди улицы? Хотя кто бы говорил, хе-хе: не я ли вчера пукала там, в углу, когда Чемера ужинала? Так что проехали. Видимо, они относятся к телу более лояльно, чем мы. Что естественно, то не безобразно. Черт, как же все-таки противно! Неужели и мы с Марком издаем такие же противные звуки?
Нет, мы никогда не были одной из тех отвязных парочек, что трахаются везде, где есть на что лечь или к чему прислониться. Но… один случай, за который мне стыдно, все-таки был. Тогда мы только-только перешли из конфетно-букетного в горизонтальный период. Марк ночевал у бабушки (царство ей небесное, добрая была старушка; звали ее Настасьей), и я пришла к нему. Провел меня он тайком, тихонько, сказав, что старушка советской закалки не потерпит столь распутных нравов в своем доме, но, к счастью, она рано ложится и плохо слышит. Мы занялись любовью, и я в ту ночь была на высоте: от моих нежных губок любимый даже не стонал, а пел, как виолончель. И в какой-то момент я услышала, как за стеной скрипит кровать и шаркают тяжелые шаги. Старушка вовсе не была такой уж глухой… «Продолжай, милая!» - в экстазе, задыхаясь, проговорил Марк. Я продолжила. А бабушка… Бабушка не зашла. И никогда, до самой своей смерти она не давала мне понять, что слышала нас той ночью, хотя позже я узнала, что взгляды ее на секс действительно были очень и очень консервативны. Надо, в конце концов, уже сходить на кладбище - одной, без мужа - и попросить у бабы Насти прощения за ту грязь, которую мы принесли в ее дом. Снять с души этот груз.
Чемера тем временем кончила с протяжным громким вздохом, тихонько встала и пошла в душ. А до меня наконец дошло: о каком бесстыдстве я говорю, когда меня тут быть не должно! Домик рассчитан на одного человека, и все тут сделано под одного. Это ее личное пространство. Меня просто приютили на ночь, а я… Стало жутко стыдно.
Боясь смутить добрую женщину, я подождала немного, прежде чем тоже встать и вымыться. Чемера варила кофе на каком-то приспособлении, похожем на примус (у свекра со свекровью такой валяется с незапамятных времен), только с какими-то бурыми таблеточками вместо керосина. Запах у них был легкий, слегка похожий на запах горелых спичек, и огня и тепла они давали прилично. К завтраку пришла Кхайя (кстати, при свете солнца, льющемся с потолка, я получше разглядела изображения на стене: это были не фото, а движущиеся картинки наподобие наших гифок, и на некоторых были запечатлены Чемера в обнимку с Кхайей и еще какими-то женщинами, из чего напрашивался вывод, что они родственники). Мы ели давешнюю картошку, запеченную в золе кострища, пахнущую дымком и походно-бардовской романтикой, бутерброды с только что открытым мясным паштетом и принесенные Кхайей горячие свежие оладьи и запивали все это душистым кофе, сдобренным сухими сливками (кстати, их сухие сливки по вкусу гораздо ближе к настоящим, чем наши).
После трапезы женщины решили учить меня своему придыхательно-кашляющему языку. Для этого был разыгран целый спектакль: Кхайя выходила, чтобы постучаться, попросить разрешения войти и поздороваться, просила дать ей какие-то вещи, благодарила, выходила, чтобы попрощаться, потом снова заходила, вставала, садилась, просилась в туалет… Все это сопровождалось соответствующими словами, которые меня просили повторить. Так или иначе, через пару часов простейшие слова вроде названий предметов быта и привычных действий типа «стой», «сиди», «иди», а еще обиходные выражения вроде «здрасьте - до свиданья», «дайте - спасибо - пожалуйста» и «меня зовут Марина» я запомнила.
И тут пришло мне в голову, что это самый подходящий момент, для того чтобы хоть как-то объяснить, что со мной случилось, и попросить помощи. Я ломаным языком и жестами попросила что-нибудь для письма (этим чем-то оказались лист пористой желтоватой, как будто старой бумаги, и самый обычный простой карандаш) и стала рисовать ужасный, но максимально разборчивый комикс о своих похождениях. Я нарисовала электричку с тепловозом, потом ее же изнутри, пассажиров, себя, молнию, потом взрыв в виде звезды и летящих кругом обломков, потом себя в лесу. Увидев недоумевающие и еще меньше моего понимающие лица, я стала рисовать свою жизнь: дома, улицы, машины, обстановку квартиры, людей: мужчин, женщин и детей, молодых и стариков… Марка… себя в свадебном платье… Недоумение на лицах стало постепенно сменяться догадкой пополам с изумлением и ужасом… Чемера вытащила откуда-то циркуль и - раз, раз - буквально минут за десять набросала с его помощью практически от руки карту полушарий, причем довольно точную. На этой карте я с горем пополам, как помнила со школьной скамьи, обозначила контуры России, подписала и несколько раз произнесла: «Россия, Рос-си-я, Раша, Руссия, Русланд!» Кажется, мои собеседницы наконец-то поняли, о чем идет речь. Только отреагировали слегка странно: Кхайя нахмурилась, взяла все рисунки и озабоченно выбежала из домика, Чемера сочувствующе посмотрела на меня и похлопала по плечу.
Минут через пятнадцать у кострища организовалось собрание обитательниц поселка. Их было десять, по числу домиков, большинство среднего возраста и достаточно плотного телосложения, коротко стриженные, хотя была одна совсем юная, лет восемнадцати, почти не полнее меня, и одна с волосами чуть подлиннее, собранными в хвостик. Парочка была одета по-походному: видимо, собирались в лес, - остальные в домашней одежде: некоторые в свободных платьях наподобие того, что было на мне, некоторые в блузках с такими же мешочками для грудей и в странных штанишках с подтяжками и с запАхом спереди и сзади, похожих не то на укороченные брюки афгани, не то на старинные панталоны, не то на юбки-шорты из моды 90-х. На ногах у них были либо кожаные спортивные сандалии, либо шлепанцы - тоже кожаные, почти закрытые и хорошо держащие ногу. У нас такие в бутиках европейской обуви стоят чуть ли не как осенние ботинки в магазинах для простых смертных.
Кхайя представила меня, затем мне представились те, кого я еще не знала. Ту, с длинными волосами, звали Милхэ, молоденькую - Гоама, одетых в походную одежду - Мхьяра и Адма, еще двоих ничем не примечательных - Суори и Швадха.
По кругу передавались мои рисунки и карта, их рассматривали в изумлении, словно чертеж машины времени… машины времени?! Гоама смотрела на меня раскрыв рот, но остальные хмурились и озабоченно качали головами.
О чем говорили на собрании, я, конечно же, не поняла, но по его окончании Кхайя быстро набросала на листке бумаги рисунок: восходящее солнце, вертолет и мы с ней садимся в него. Значит, завтра с утра меня куда-то повезут. Возможно, сегодня по какой-то причине уже поздно вылетать.
И так как у меня появилось время, которое нечем занять, мне и пришла в голову мысль записать свои приключения - благо, бумаги у них достаточно. Полдня за этой работой пролетели незаметно. Скорей бы лечь спать, скорее бы завтра!
…………………………………………………………………………..
День закончился неожиданно приятно: вечером меня пригласили на большой костер. Там было очень весело: оказалось, все женщины играют на каких-то диковинных музыкальных инструментах: один похож на волынку, другой напоминает лютню, третий - панфлейту. Мне вручили какой-то тамтам за компанию. Мы пели и танцевали, правда, я, не зная слов, просто подвывала и весьма позабавила их своими движениями. Несмотря на свой вес и неэстетично трясущиеся груди, они очень зажигательно пляшут, причем танцы их похожи на какие-то народные: хороводы и ручейки водятся, активно движутся колени, голени, руки, голова и шея, много кружения и прыжков, но корпус при всем этом остается почти всегда прямым, а ягодицы и бедра - неподвижными. Так, как я, попой не крутила ни одна, и меня это смутило. Кстати, Мхьяра и Адма, которые, как выяснилось, в обед ходили на охоту, вернулись с дикими утками, и мы с девчонками выпотрошили их, присыпали изнутри солью, обмазали глиной с речки и запекли в тлеющих углях костра, а вместе с ними еще полмешка картошки. Мясо дикой утки довольно-таки жесткое, но под огненный напиток из фляжек разошлось на ура.
Когда костер прогорел, пришло мое время. Кто-то, кажется Суори, принесла странный маленький прибор. Когда его включили, в воздухе возник огромный полупрозначный белый экран с какими-то панелями с кнопками по бокам. Суори провела пальцем по экрану - на нем осталась черная линия. Затем провела ладонью - линия исчезла. Потом место уступили мне. И я стала рассказывать о своей жизни и своем мире: частично используя известные мне слова, частично на пальцах, частично рисунками, частично показывая пантомиму. Алкоголь прилично ударил в голову - меня несло что вашего Остапа. Женщины смотрели, как завороженные. Особенные любопытство и недоумение у них вызвали изображения мужчин и детей и все, что связано с любовью, сексом и семьей. У меня полное ощущение, что мужчин они в жизни не видели - дрочат и размножаются почкованием. Это даже не лесбиянки, а черт-те че вообще. Но они добрые и забавные. И… если честно, мне никогда еще не уделяли столько внимания. Приятно, когда твоя обывательская букашечья жизнь вдруг делается кому-то интересна. Ощущение как в детстве, когда ты на утреннике вызываешься рассказать стишок Деду Морозу - не по подготовке и не по указке старших, а незапланированно и сама. Только сегодня было даже лучше, потому что Дед Мороз притворялся, а тут все искренне.
День четвертый