Хью Лори
Сам по себе я не слишком хорош. Я от себя не в диком восторге. Разве у большинства людей не так? Если они, конечно, не исключительно привлекательны. Разве нас не смущает, как далеко мы отстоим от собственного представления о себе?
Смирение было в моей семье культом. Я только случайно вытянул из своего отца, когда он уже был стариком, что он выиграл золотую медаль на Олимпийских играх.
Мой отец и я никогда не говорили, что любим друг друга. Не припомню, чтобы я когда-нибудь к нему прикоснулся, а тем более обнял. По-моему, руки друг другу мы пожимали. Это простые вещи, но на самом деле это не мелочи, поэтому я веду себя совершенно по-другому со своими детьми.
Я установил у себя депрессию и решил, что надо бы попробовать разобраться. Не знаю, была ли она клинической, но это явно было посильнее простой грусти. Это продолжалось подолгу, и у меня были все симптомы - заторможенность, нежелание вставать утром с постели. Это делало жизнь моей семьи невыносимой. Помню момент, когда я осознал, что у меня проблема. Я как раз принимал участие в автогонках, и внезапно до меня дошло, что я скучаю, поскольку не могу заставить себя любить или ненавидеть то, что я делаю... не испытываю никаких чувств вообще... Я становился все более отстраненным, изолированным, и, честно говоря, иметь меня рядом было невыносимо. Я был несчастен, поглощен собой, эгоистичен, и я понимал это! Я решил не принимать антидепрессанты, потому что боялся, что они изменяют сознание, и купил травяной сбор для того, чтобы снять тревожность. Это был долгий путь. Теперь мне лучше.
Не праздновал свои 50, горжусть тем, что никогда не пригласил на танец ни одну девушку и никогда не закатывал вечеринок. Вообще, считаю странным праздновать, что ты стал на шаг ближе к смерти. Главный конфликт с тем, каким ты был в 18, - тогда ты имел дело с необъятными абсолютами: истиной, красотой, социальной справедливостью. И ты знал все ответы. Потом, когда тебе за двадцать и за тридцать, ты как бы говоришь себе: "О,кей, если уж я не могу получить это все, то, по крайней мере, ограничусь достойным медобслуживанием и правом на вторичную переработку моих домашних отходов". В 68 ты бунтуешь против проклятых машин, которые мешают тебе спокойно переходить улицу. В 88 это, наверное: "Ах, мать твою, треклятая ручка унитаза, опять она соскочила". Скукоживаются твои цели. Я вот сказал про 88 лет, но сейчас я как раз на уровне недовольства этой самой ручкой унитаза.
Я хорошо сознаю, что мир делится на тех, с кем происходят анекдоты, и остальных. И я просто принадлежу к остальным. Некоторые отправляются в химчистку и возвращаются с двадцатиминутным юмористическим номером. Со мной такого не бывает. Мне очень жаль. Я много чего умею делать неплохо, но ничего не умею делать великолепно. Я - неплохой писатель. Я не пишу как Мартин Эмис, но мне бы этого хотелось. Зато как актер я вероятно лучше, чем Мартин Эймис. Но я, вероятно, не такой хороший актер, как Кеннет Брана, хотя я, пожалуй, лучше играю на пианино, чем Кеннет Брана, но, видимо, хуже, чем доктор Джон. Не исключено, что я лучше готовлю, чем доктор Джон.
Люди говорят: "Вот, вы написали книги, вас показывают по телевизору и в кино", - но я никогда не мог рассматривать это как большое достижение или получить от этого большое удовольствие. Я из тех людей, которым нравится не то, чем они занимаются в настоящий момент. Что бы я ни делал, мне хочется чего-то другого.
Господи, какой я нудный!
Смирение было в моей семье культом. Я только случайно вытянул из своего отца, когда он уже был стариком, что он выиграл золотую медаль на Олимпийских играх.
Мой отец и я никогда не говорили, что любим друг друга. Не припомню, чтобы я когда-нибудь к нему прикоснулся, а тем более обнял. По-моему, руки друг другу мы пожимали. Это простые вещи, но на самом деле это не мелочи, поэтому я веду себя совершенно по-другому со своими детьми.
Я установил у себя депрессию и решил, что надо бы попробовать разобраться. Не знаю, была ли она клинической, но это явно было посильнее простой грусти. Это продолжалось подолгу, и у меня были все симптомы - заторможенность, нежелание вставать утром с постели. Это делало жизнь моей семьи невыносимой. Помню момент, когда я осознал, что у меня проблема. Я как раз принимал участие в автогонках, и внезапно до меня дошло, что я скучаю, поскольку не могу заставить себя любить или ненавидеть то, что я делаю... не испытываю никаких чувств вообще... Я становился все более отстраненным, изолированным, и, честно говоря, иметь меня рядом было невыносимо. Я был несчастен, поглощен собой, эгоистичен, и я понимал это! Я решил не принимать антидепрессанты, потому что боялся, что они изменяют сознание, и купил травяной сбор для того, чтобы снять тревожность. Это был долгий путь. Теперь мне лучше.
Не праздновал свои 50, горжусть тем, что никогда не пригласил на танец ни одну девушку и никогда не закатывал вечеринок. Вообще, считаю странным праздновать, что ты стал на шаг ближе к смерти. Главный конфликт с тем, каким ты был в 18, - тогда ты имел дело с необъятными абсолютами: истиной, красотой, социальной справедливостью. И ты знал все ответы. Потом, когда тебе за двадцать и за тридцать, ты как бы говоришь себе: "О,кей, если уж я не могу получить это все, то, по крайней мере, ограничусь достойным медобслуживанием и правом на вторичную переработку моих домашних отходов". В 68 ты бунтуешь против проклятых машин, которые мешают тебе спокойно переходить улицу. В 88 это, наверное: "Ах, мать твою, треклятая ручка унитаза, опять она соскочила". Скукоживаются твои цели. Я вот сказал про 88 лет, но сейчас я как раз на уровне недовольства этой самой ручкой унитаза.
Я хорошо сознаю, что мир делится на тех, с кем происходят анекдоты, и остальных. И я просто принадлежу к остальным. Некоторые отправляются в химчистку и возвращаются с двадцатиминутным юмористическим номером. Со мной такого не бывает. Мне очень жаль. Я много чего умею делать неплохо, но ничего не умею делать великолепно. Я - неплохой писатель. Я не пишу как Мартин Эмис, но мне бы этого хотелось. Зато как актер я вероятно лучше, чем Мартин Эймис. Но я, вероятно, не такой хороший актер, как Кеннет Брана, хотя я, пожалуй, лучше играю на пианино, чем Кеннет Брана, но, видимо, хуже, чем доктор Джон. Не исключено, что я лучше готовлю, чем доктор Джон.
Люди говорят: "Вот, вы написали книги, вас показывают по телевизору и в кино", - но я никогда не мог рассматривать это как большое достижение или получить от этого большое удовольствие. Я из тех людей, которым нравится не то, чем они занимаются в настоящий момент. Что бы я ни делал, мне хочется чего-то другого.
Господи, какой я нудный!