О Сергее Есенине и Софье Толстой
ВОСПОМИНАНИЯ Ю.Н. ЛИБЕДИНСКОГО
Едва ли не с начала моего знакомства с Есениным шли разговоры о том, что он женится на Софье Андреевне Толстой, внучке писателя Льва Толстого. Сергей и сам заговаривал об этом, но по своей манере придавал этому разговору шуточный характер, вслух прикидывая: каково это будет, если он женится на внучке Льва Толстого! Но что-то очень серьезное чувствовалось за этими как будто бы шуточными речами.
Да и какие тут могли быть шутки! В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум, образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. Она, видно, чувствовала себя внучкой Софьи Андреевны Толстой. Нетрудно догадаться, что в ее столь явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать помощницей, другом и опорой писателя.
Мы собрались на «мальчишник» у той нашей приятельницы, которая и познакомила меня с Есениным. Я мало кого знал из друзей Есенина, и некоторые из них мне не нравились - это была та среда литературной богемы, к которой я относился без всякой симпатии. Может быть, сейчас я на многих посмотрел бы более снисходительно, но тогда во мне сильна еще была пуританская и сектантская нетерпимость военного коммунизма. Сережа то веселился, то вдруг задумывался. Потом взял гитару...
Есть одна хорошая песня у соловушки -
Песня панихидная по моей головушке.
Как сейчас слышу я его немного глуховатый голос, простой и печальный напев, ту особенную русскую манеру пения, о которой Лев Толстой сказал, что поется с убеждением, что главное - это не песня, а слова.
Думы мои, думы! Боль в висках и темени.
Промотал я молодость без поры, без времени.
«А ведь ему совсем нелегко живется, - впервые подумал я тогда. - Болен он, что ли?..»
Сергей допел, все кинулись к нему, всем хотелось его целовать, благодарить за эту прекрасную песню, в которой необычайно переплелись и затаенная, глубокая тоска, и прощание со своей молодостью, и его заветы, обращенные к новой молодости, к бессмертной и вечно молодой любви...
«В молодости нравился, а теперь оставили»... Но его и сейчас любили. Что же это? Неужели кокетство?..
Он махнул рукой и вдруг ушел.
- Ну и оставьте его, - сказала хозяйка дома.
- Что же, все как полагается на мальчишнике, - сказал кто-то, - расставаться с юностью нелегко.
Заговорили на какие-то другие темы. Хозяйка дома незаметно вышла, потом показалась в дверях и поманила меня.
- Плачет, - сказала она, - тебя просил позвать.
Сергей сидел на краю кровати. Обхватив спинку с шишечками, он действительно плакал.
- Ну чего ты? - я обнял его.
- Не выйдет у меня ничего из женитьбы! - сказал он.
- Ну почему не выйдет?
Я не помню нашего тогдашнего разговора, очень быстрого, горячечного, - бывают признания, которые даже записать нельзя и которые при всей их правдивости покажутся грубыми.
- Ну, если ты видишь, что из этого ничего не выйдет, так откажись, - сказал я.
- Нельзя, - возразил он очень серьезно. - Ведь ты подумай: его самого внучка! Ведь это так и должно быть, что Есенину жениться на внучке Льва Толстого, это так и должно быть!
В голосе его слышались гордость и какой-то по-крестьянски разумный расчет.
- Так должно быть! - повторил он. - Да чего уж там говорить, - он вытер слезы, заулыбался, - пойдем к народу!
После того как Софья Андреевна вышла замуж за Есенина, я как-то был приглашен к ним. Странно было увидеть Сергея в удобной, порядливой квартире, где все словно создано для серьезного и тихого писательского труда. <...>
Но не помню, в этот ли раз или в другой, когда я зашел к нему, он на мой вопрос, как ему живется, ответил:
- Скучно. Борода надоела...
- Какая борода?
- То есть как это какая? Раз - борода, - он показал на большой портрет Льва Николаевича, - два - борода, - он показал на групповое фото, где было снято все семейство Толстых вместе с Львом Николаевичем. - Три - борода, - он показал на копию с известного портрета Репина. - Вот там, с велосипедом, - это четыре борода, верхом - пять... А здесь сколько? - Он подвел меня к стене, где под стеклом смонтировано было несколько фотографий Льва Толстого. - Здесь не меньше десяти! Надоело мне это, и все! - сказал он с какой-то яростью.
Источник