(no subject)
И.Пазовская
Сцены прошлой жизни.
О дружбе
Черновик
* * *
Что касается человеческих отношений, то гармоничным явилось сочетание - «женщина и женщина».
Так вышло, что лишь ещё одна женская душа оказалась не обременённой шлаковым материалом и тоже концентрировала в себе огромную энергию самоотдачи, я имею в виду свою подругу-друга Татьяну.
В первый раз я увидела её, прибыв к ней на квартиру с Валерой Мозесом, нашим общим знакомцем. О ней я была наслышана от моего милого дружка Игоря, который являлся другом её сына Дениса.
К нам навстречу вышла высокая женщина с полотенцем на голове, завязанным в виде чалмы. Статностью она напоминала африканку, только с уральской поправкой. Она как-то привычно закружилась, пригласила в комнату, где полувозлегал на диване, заваленном нужными бумагами, её муж Яков Исакович.
Яков Исакович завёл умный разговор-монолог насчёт отъезда в Израиль, что да как, я наблюдала за ней. Она глядела на мужа немигающим влюблённым взглядом. «Яшенька, чай. Яшенька, пряники». Вставляла в монолог какие-то фразы, не переставая служить во благо, она бы, наверное, и на спине его переносила из комнаты в комнату, но он не вставал, следовательно, нужды не возникало. Она меня не запомнила, много тогда захаживало любителей отъехать, да и как тут кого заметить во время богослужения?
На второй контакт с ней я вышла уже после отъезда в Израиль её сына Дениса, в ту пору я была влюблена уже в него, потому что Игорь пошёл к богу (кстати, её влияние - чтение Библии вслух и прочие провокации), а Денис оказался в поле зрения. Я хотела узнать его израильский адрес.
Она была знакома со мной по рассказам Дениса, она безумно любила его и всё, что с ним связано, а я была тем, что с ним связано. Я позвонила, мы говорили и решили встретиться.
Оказалось, что мы друг для друга - единственная возможность на самом деле с кем-то разговаривать и общаться на планете Земля. Заява эта «проверена электроникой» и десятилетиями отношений. Сейчас уже невозможно представить, что все думы и чаяния пришлось бы отправлять, как всегда «в космос», а не обмозговывать и обхохатывать.
В период становления наших отношений бывало всякое - моё неверие в то, что меня можно принять, как есть, опыт не позволял допустить подобное, её поначалу зашкаливающая властность, мягкая и сдобренная готовностью помочь, но настойчивая. Но деваться нам было некуда, «варианта не было», планета Земля в смысле безграничного доверия взаимоотношений была пустыней, а наш союз единственным в ней оазисом, полным садов, чистых прохладных ручьёв и сказочных видений.
Безумно любимый сын Денис остался безумно любимым сыном, моя к нему любовь - неразгаданным недоумением, а самым важным - ощущение «Друзья, как крепок наш союз».
Вообще в бытовом отношении мы разные. Она может всё: вести психологические группы, читать лекции, врачевать и ставить уколы, шить, вязать, готовить, петь, обивать мебель, чинить утюги и краны, насаживать двери, предварительно поработав над ними рубанком, водить машину и строить дом, я же - только писать стихи и сценарии, танцевать и актёрствовать.
Таким образом мы расширяем наш круг не наших интересов. Причём я подхожу к кругу её интересов достаточно выборочно и иногда поверхностно, она же вникает в мои всей своей сущностью.
Чего стоило моё похудание на 50 килограмм, когда она с готовностью согласилась быть моим диетологом! Я парила ей мозги ежедневными рассказами, как я съела и не съела, как мне тяжело и какой я герой. А танцы и тренировки! Вот это удалось, а то ещё впереди. Без тени скуки на лице вникала она во все мои мелкопоместные проблемы, я же выслушивая, где какой карбюратор засорился и почему масло подтекает, умудрённо морщу лоб и бью под столом копытом, с нетерпением желая сдвинуть салазки на свои любимые темы «а вот он, а вот я...».
Иногда правда она с тоской взглядывает на мои вновь отяжелевшие формы и говорит:
- Как тебе это всё не наскучило? Тебе же по плечу гораздо более
крупное и мощное! Ты лишаешь человечество...
Я отбояриваюсь кризисом середины жизни и недостатком эротических переживаний. На том и стоим.
Правда, раньше я, от всей души желая вникнуть в некоторые не присущие мне занятия, пыталась что-либо зашить или, не к ночи будь сказано, связать. Вдеть нитку в иголку - это я делаю быстро и технично, затем идёт определение необходимой длины этой нити, это уже великая трудность, мне этой нити то не хватает, то она тянется на километр, но апофеозом понятия «нитка с иголкой» является узел. Как я не стараюсь, узел получается величиной с двух спаренных божьих коровок, поэтому идёт под названием «узел усердия». А однажды я собственноручно связала безрукавку. Стоило мне это рукоделие большой крови. Меня усаживали в кресло и включали музыку Грига, чаще всего «Пер Гюнт» и задача заключалась в убийстве двух зайцев: привить любовь к монотонному двиганию спицами и развитию наслаждения классической музыкой. Если учесть, что моим любимым инструментом является арабская тарбука, попросту - барабан, а сидение за вязанием усыпляет через одну сотую долю секунды, - задача, действительно, была не из лёгких. К моей чести будет сказано, что безрукавку я довязала, а «Пер Гюнта» дослушала, чем подтвердила высказывание, что в жизни всегда есть место подвигу.
Гораздо больше я любила нашу активную предизраильскую жизнь.
Мы с Татьяной занимались развитием еврейского движения в городе Прикамске, факт нашего славянского происхождения только подстёгивал наш «жидомасонский» кураж. Мы с пеной у рта отвоёвывали у властей здание синагоги для евреев, организовывали занятия в еврейской воскресной школе, устраивали еврейские праздники, ездили на семинары в Московскую синагогу, пели израильские песни и учили иврит.
Направляющей дланью и денежным распределителем служил мудрый муж Татьяны Яков Исакович, получивший псевдоним- Шеф. Шеф любил «быть в курсе», спать днём, накрывши ухо подушечкой и опаздывать к поездам. Его отъездные манёвры всегда приводили меня в восторг. Когда до отхода поезда оставались считаные минуты, шеф находился на кухне и тщательно перекатывал по скулам лакомый кусочек, мы с расшеперенными от ужаса опоздания глазами переминались у выхода. В одну из критических секунд он вскакивал и мы брали старт по гололёду до такси, затем неслись, придерживая шапки, по привокзальной площади и закидывали шефа на ходу в удаляющийся финишный последний вагон. Понятие «садимся и трогаемся» превращалось в «трогаемся и садимся».
Старожильные евреи города относились к нам с почтением. Чего стоило высказывание всеми уважаемого пожилого лысого еврея Фрида, носившего пиджак с орденами и опирающегося на палку с круглым набалдашником, напоминающим его голову, на еврейском празднике. Он встал, поднял бокал и громко рявкнул:
- Я хочу выпить за двух самых известных евреек города Прикамска - Татьяну и Ирину! Сколько сделали они для евреев за этот год - не сделали все евреи для себя за всю свою жизнь! Я уверена, что он не преувеличивал: после того, как мы с ней вдвоём, в темноте, по гололёду разгрузили три тонны прибывшей из Москвы мацы и погрузили её же, подняв на второй этаж, а потом рухнули, онемевшие от усталости, - трудно было бы с ним не согласиться.
Сцены прошлой жизни.
О дружбе
Черновик
* * *
Что касается человеческих отношений, то гармоничным явилось сочетание - «женщина и женщина».
Так вышло, что лишь ещё одна женская душа оказалась не обременённой шлаковым материалом и тоже концентрировала в себе огромную энергию самоотдачи, я имею в виду свою подругу-друга Татьяну.
В первый раз я увидела её, прибыв к ней на квартиру с Валерой Мозесом, нашим общим знакомцем. О ней я была наслышана от моего милого дружка Игоря, который являлся другом её сына Дениса.
К нам навстречу вышла высокая женщина с полотенцем на голове, завязанным в виде чалмы. Статностью она напоминала африканку, только с уральской поправкой. Она как-то привычно закружилась, пригласила в комнату, где полувозлегал на диване, заваленном нужными бумагами, её муж Яков Исакович.
Яков Исакович завёл умный разговор-монолог насчёт отъезда в Израиль, что да как, я наблюдала за ней. Она глядела на мужа немигающим влюблённым взглядом. «Яшенька, чай. Яшенька, пряники». Вставляла в монолог какие-то фразы, не переставая служить во благо, она бы, наверное, и на спине его переносила из комнаты в комнату, но он не вставал, следовательно, нужды не возникало. Она меня не запомнила, много тогда захаживало любителей отъехать, да и как тут кого заметить во время богослужения?
На второй контакт с ней я вышла уже после отъезда в Израиль её сына Дениса, в ту пору я была влюблена уже в него, потому что Игорь пошёл к богу (кстати, её влияние - чтение Библии вслух и прочие провокации), а Денис оказался в поле зрения. Я хотела узнать его израильский адрес.
Она была знакома со мной по рассказам Дениса, она безумно любила его и всё, что с ним связано, а я была тем, что с ним связано. Я позвонила, мы говорили и решили встретиться.
Оказалось, что мы друг для друга - единственная возможность на самом деле с кем-то разговаривать и общаться на планете Земля. Заява эта «проверена электроникой» и десятилетиями отношений. Сейчас уже невозможно представить, что все думы и чаяния пришлось бы отправлять, как всегда «в космос», а не обмозговывать и обхохатывать.
В период становления наших отношений бывало всякое - моё неверие в то, что меня можно принять, как есть, опыт не позволял допустить подобное, её поначалу зашкаливающая властность, мягкая и сдобренная готовностью помочь, но настойчивая. Но деваться нам было некуда, «варианта не было», планета Земля в смысле безграничного доверия взаимоотношений была пустыней, а наш союз единственным в ней оазисом, полным садов, чистых прохладных ручьёв и сказочных видений.
Безумно любимый сын Денис остался безумно любимым сыном, моя к нему любовь - неразгаданным недоумением, а самым важным - ощущение «Друзья, как крепок наш союз».
Вообще в бытовом отношении мы разные. Она может всё: вести психологические группы, читать лекции, врачевать и ставить уколы, шить, вязать, готовить, петь, обивать мебель, чинить утюги и краны, насаживать двери, предварительно поработав над ними рубанком, водить машину и строить дом, я же - только писать стихи и сценарии, танцевать и актёрствовать.
Таким образом мы расширяем наш круг не наших интересов. Причём я подхожу к кругу её интересов достаточно выборочно и иногда поверхностно, она же вникает в мои всей своей сущностью.
Чего стоило моё похудание на 50 килограмм, когда она с готовностью согласилась быть моим диетологом! Я парила ей мозги ежедневными рассказами, как я съела и не съела, как мне тяжело и какой я герой. А танцы и тренировки! Вот это удалось, а то ещё впереди. Без тени скуки на лице вникала она во все мои мелкопоместные проблемы, я же выслушивая, где какой карбюратор засорился и почему масло подтекает, умудрённо морщу лоб и бью под столом копытом, с нетерпением желая сдвинуть салазки на свои любимые темы «а вот он, а вот я...».
Иногда правда она с тоской взглядывает на мои вновь отяжелевшие формы и говорит:
- Как тебе это всё не наскучило? Тебе же по плечу гораздо более
крупное и мощное! Ты лишаешь человечество...
Я отбояриваюсь кризисом середины жизни и недостатком эротических переживаний. На том и стоим.
Правда, раньше я, от всей души желая вникнуть в некоторые не присущие мне занятия, пыталась что-либо зашить или, не к ночи будь сказано, связать. Вдеть нитку в иголку - это я делаю быстро и технично, затем идёт определение необходимой длины этой нити, это уже великая трудность, мне этой нити то не хватает, то она тянется на километр, но апофеозом понятия «нитка с иголкой» является узел. Как я не стараюсь, узел получается величиной с двух спаренных божьих коровок, поэтому идёт под названием «узел усердия». А однажды я собственноручно связала безрукавку. Стоило мне это рукоделие большой крови. Меня усаживали в кресло и включали музыку Грига, чаще всего «Пер Гюнт» и задача заключалась в убийстве двух зайцев: привить любовь к монотонному двиганию спицами и развитию наслаждения классической музыкой. Если учесть, что моим любимым инструментом является арабская тарбука, попросту - барабан, а сидение за вязанием усыпляет через одну сотую долю секунды, - задача, действительно, была не из лёгких. К моей чести будет сказано, что безрукавку я довязала, а «Пер Гюнта» дослушала, чем подтвердила высказывание, что в жизни всегда есть место подвигу.
Гораздо больше я любила нашу активную предизраильскую жизнь.
Мы с Татьяной занимались развитием еврейского движения в городе Прикамске, факт нашего славянского происхождения только подстёгивал наш «жидомасонский» кураж. Мы с пеной у рта отвоёвывали у властей здание синагоги для евреев, организовывали занятия в еврейской воскресной школе, устраивали еврейские праздники, ездили на семинары в Московскую синагогу, пели израильские песни и учили иврит.
Направляющей дланью и денежным распределителем служил мудрый муж Татьяны Яков Исакович, получивший псевдоним- Шеф. Шеф любил «быть в курсе», спать днём, накрывши ухо подушечкой и опаздывать к поездам. Его отъездные манёвры всегда приводили меня в восторг. Когда до отхода поезда оставались считаные минуты, шеф находился на кухне и тщательно перекатывал по скулам лакомый кусочек, мы с расшеперенными от ужаса опоздания глазами переминались у выхода. В одну из критических секунд он вскакивал и мы брали старт по гололёду до такси, затем неслись, придерживая шапки, по привокзальной площади и закидывали шефа на ходу в удаляющийся финишный последний вагон. Понятие «садимся и трогаемся» превращалось в «трогаемся и садимся».
Старожильные евреи города относились к нам с почтением. Чего стоило высказывание всеми уважаемого пожилого лысого еврея Фрида, носившего пиджак с орденами и опирающегося на палку с круглым набалдашником, напоминающим его голову, на еврейском празднике. Он встал, поднял бокал и громко рявкнул:
- Я хочу выпить за двух самых известных евреек города Прикамска - Татьяну и Ирину! Сколько сделали они для евреев за этот год - не сделали все евреи для себя за всю свою жизнь! Я уверена, что он не преувеличивал: после того, как мы с ней вдвоём, в темноте, по гололёду разгрузили три тонны прибывшей из Москвы мацы и погрузили её же, подняв на второй этаж, а потом рухнули, онемевшие от усталости, - трудно было бы с ним не согласиться.