А я еще и стихи писать успеваю...
Добралась до того, как их выложить.
Эпитафия поэту
Он столько пил, что было похер,
Куда зовут и сколько лет,
Он был дитя своей эпохи -
Почти что признанный поэт.
Он столько пел, что вяли уши,
Высоцкий маялся в гробу,
Он Вознесенского Андрюшей
Назвал, не получив по лбу.
Он был почти что гениален
И многогранен круче призм,
Он был героем чьих-то спален -
Таких, что это героизм.
Он отравился печенюшкой -
А оказалось, что цирроз.
Ему на кладбище Андрюшка
Припер букет из алых роз.
Погиб поэт, невольник чести -
Рыдали гости под коньяк
И тут же вспомнили все вместе,
Что он был, в общем-то
МУДАК.
И одна ночь
В полночь на фонарях распустился снег -
Ясный, будто ангельские глаза.
Он освещал дорогу паре звезд
Новоповенчанных в сказочной тишине.
Темные тени топтали сырой песок -
Желтый с белым сахаром, как лукум -
Верные слуги неба, сыны земли
За кружевным туманом шагали ввысь.
Мир просыпался поутру, и мольбу
Вкрикивал прямо в плоть его муэдзин,
В городе пели песни, плели слова,
Свет поминал ушедеших, а тьма - живых.
Видишь, чернее смоли моя душа -
Знать, хорошо горела в урочный час.
Снег покрывает голову, белый снег
Тот, что назавтра в путь поведет других.
Эпитафия поэту
Он столько пил, что было похер,
Куда зовут и сколько лет,
Он был дитя своей эпохи -
Почти что признанный поэт.
Он столько пел, что вяли уши,
Высоцкий маялся в гробу,
Он Вознесенского Андрюшей
Назвал, не получив по лбу.
Он был почти что гениален
И многогранен круче призм,
Он был героем чьих-то спален -
Таких, что это героизм.
Он отравился печенюшкой -
А оказалось, что цирроз.
Ему на кладбище Андрюшка
Припер букет из алых роз.
Погиб поэт, невольник чести -
Рыдали гости под коньяк
И тут же вспомнили все вместе,
Что он был, в общем-то
МУДАК.
И одна ночь
В полночь на фонарях распустился снег -
Ясный, будто ангельские глаза.
Он освещал дорогу паре звезд
Новоповенчанных в сказочной тишине.
Темные тени топтали сырой песок -
Желтый с белым сахаром, как лукум -
Верные слуги неба, сыны земли
За кружевным туманом шагали ввысь.
Мир просыпался поутру, и мольбу
Вкрикивал прямо в плоть его муэдзин,
В городе пели песни, плели слова,
Свет поминал ушедеших, а тьма - живых.
Видишь, чернее смоли моя душа -
Знать, хорошо горела в урочный час.
Снег покрывает голову, белый снег
Тот, что назавтра в путь поведет других.